поставить вокруг наших хижин высокий забор. Мы начали его строить на следующий же день, и через десять дней мы могли считать себя защищенными от нападений диких животных, которые ночью могли покуситься на нас. Наши охотники сделались более осмотрительными, чем раньше, и не рисковали далеко заходить одни из опасения встречи с этими хищниками.
Прошло уже семь недель, как мы находились на этом берегу, и среди нас не было ни ссор, ни споров, потому что все время мы находились под страхом опасностей. Но как только мы оказались в безопасности, когда голод и жажда нам стали не страшны, когда у нас стало вдоволь всего, когда ежедневно мы ели мясо и свежую рыбу и не работали столько, сколько раньше, любовь и ссоры начали нарушать наш покой. Среди нас было несколько женщин, о которых я почти не говорил, потому что не было подходящего к этому случая, но теперь, мне кажется, случай представился рассказать и о них. Некоторые из них были бедными женщинами, которых нужда и надежда улучшить свою участь заставили отправиться в Индию, другие же имели мужей или родственников, но большинство было извлечено из притонов или соблазнено мужчинами, купившими их за небольшие деньги. Эти женщины снисходительно относились к мужчинам, и те начали им говорить о любви. Вскоре между ними завязались связи, а так как мы все жили в маленьком лагере, хорошо охраняемом, им было трудно встречаться незаметно для других. Это вызывало часто ревность и ссоры, которые заканчивались дракой. Правда, страшась строгости наших законов, они, насколько возможно, старались сохранить это в тайне, мои же обычные занятия и небрежность некоторых офицеров были причиною того, что до меня редко доходили подобного рода беспорядки. Но вот случай, наделавший много шуму.
Два молодых человека состояли в связи с одною женщиною, и каждый из них думал, что он один владеет ею. Случилось так, что женщина обещала одному из них провести с ним ночь, что она и сделала; но другой пришел к ней немного спустя и просил ее о том же, а она ему отказала под каким-то пустым предлогом. Этот отказ огорчил его, естественно, он ее ревновал, подозревая правду, и решил проследить за своей любовницей, желая установить причину ее суровости. И действительно, он так хорошо ее выследил, что накрыл с любовником. Это привело его в такую ярость, что, вынув шпагу, он пронзил ею насквозь их тела и, никем не замеченный, скрылся. Любовники не могли удержаться от криков, к ним прибежали на помощь; сначала их увидел часовой, а затем и вся охрана. Шпагу вытащили из их тел и из земли, куда она вошла более чем на фут, вызвали хирурга для того, чтобы наложить повязки на их раны, что и было им сделано, а затем он пришел ко мне, чтобы доложить об их положении. На следующий день я собрал совет, но нам так и не удалось установить, кто был виновником этого преступления. Мы спросили у раненого юноши, нет ли у него врага, которого бы он подозревал, но он ответил, что он никого не оскорбил и не обидел, поэтому и не может никого обвинить. Мы допросили женщину; хотя она и подозревала своего другого любовника, но была настолько великодушна, что не выдала его, зная, что он отомстил ей в порыве любви. Когда мы увидели, что ничего выяснить не удается, мы собрали всех в полном вооружении и стали вызывать поименно. Нам показалось, что мы нашли виновного, так как один оказался без шпаги. Мы у него спросили, почему он явился на смотр без шпаги, на что он смело ответил, что ее у него не было. «У вас не было шпаги с тех пор, как вы с нами?» — спросил я его. — «Простите, — ответил он, — я ее одолжил одному из своих товарищей, имени которого я не знаю, заявившему мне, что он получил приказание куда-то отправиться на шлюпке». Тогда, показав ему шпагу, найденную в телах раненых, мы у него спросили, не принадлежит ли она ему. Он ответил, что это та самая, которую он давал своему товарищу. «Каким же образом, — сказал я с некоторою суровостью, — она могла оказаться вонзенною в тела этих несчастных?» — «Не выносите неблагоприятных для меня суждений, — промолвил он, — и позвольте сказать вам, что больше вероятности, что совершил этот поступок тот, кому я отдал свою шпагу, потому что он уехал утром и попросил ее у меня только лишь для того, чтобы подозрения пали на меня». Я задал ему еще несколько вопросов, спросил его, каким образом он не знает имени человека, бывшего его приятелем. Он, не удивляясь, ответил мне, что тут нет ничего странного; нет у нас такого человека, которому были бы известны имена всех, которых он знал и видел ежедневно. «Тот, кому я одолжил шпагу, — добавил он, — не является моим приятелем более, чем другие, и я даже вижу его довольно редко, потому что он почти всегда находится в плавании. Хотя я его знаю с виду и даже часто с ним разговаривал, мне никогда не приходила в голову мысль спросить, как его зовут».
Все эти ответы, быстрые и хитрые, скорее свидетельствовали о его уме, чем о невиновности, но так как у нас не было достаточно веских улик против него, мы отложили рассмотрение этого дела до возвращения шлюпки, которая, действительно, утром вышла в море с тем, чтобы вернуться лишь через несколько дней. Пока же мы ограничились тем, что держали его в заключении.
Случайно вышло так, что несколько человек из экипажа, находившегося на песчаных островах и занимавшегося ловлей черепах, решили выкупаться в море. Когда они стали купаться и хорошие пловцы заплыли далеко, почуявшая их акула напала на одного из них, оказавшегося впереди других, и так напугала остальных, что они изо всех сил поплыли к земле, оставив несчастного во власти чудовища, которое его тут же проглотило. Узнику стали известны все подробности этого приключения до того, как мы его вызвали на второй допрос, и, умело воспользовавшись этим случаем, он стал утверждать, что он одолжил свою шпагу именно тому, кого проглотила акула, и так точно его описал, что никто не смог найти возражений против описания погибшего. Так как мы не могли уличить его, а раненым смертельная опасность больше не грозила, мы продержали его еще некоторое время в заключении, а затем освободили. И только впоследствии выяснилась история этого приключения в том виде, как я ее только что описал.
Этот случай привел к созданию новых законов. Мы пришли к убеждению, что, пока среди нас будут женщины, они будут причиною подобных беспорядков, если мы заранее не положим этому предел и не разрешим нашим мужчинам пользоваться ими в определенном порядке. Но несчастье в том, что было семьдесят четыре женщины, а мужчин более трехсот, и невозможно было каждому дать женщину. Мы долго совещались, прежде чем был найден разумный выход, и, наконец, приняли решение, что каждый из старших офицеров будет иметь свою женщину, выбранную им самим в соответствии с его положением. Остальных мы разделили на различные классы соответственно с положением людей и уладили вопрос таким образом, что младшие офицеры могли жить с женщиной две ночи в неделю, люди простого звания — одну ночь, некоторые — лишь раз в десять дней, в зависимости от их возраста и положения.
Мы выделили мужчин, которым было свыше пятидесяти лет, и четырех женщин, ехавших к мужьям в Батавию и хваставшихся своей верностью. Они всегда были вместе и не разговаривали с другими. Но когда они увидели, что те женщины, которых они избегали, имели друзей, поведение которых заслуживало одобрения, и что помощь, ожидаемая из Батавии, не приходила, они загрустили и стали раскаиваться в своем выборе. Они проявляли свое горе самыми разнообразными способами и вынудили нас дать им мужей, как и остальным женщинам. Опыт показал нам, что многомужество вредит потомству. Из имевших нескольких мужей беременели немногие и, наоборот, беременели почти все те, которые имели одного мужа. Поэтому многоженство часто практиковалось и сейчас еще существует среди некоторых народов, а многомужество никогда не было в обычае.
Вместе с тем подходило время дать условный знак, как мы договорились с восемью нашими людьми, отправившимися в Батавию, и я дал распоряжение нескольким из моих людей срубить в лесу высокое и прямое дерево, поставить его на вершине мыса и прикрепить к нему самый большой имевшийся у нас белый парус, что и было выполнено. Кроме того, я приказал каждую ночь разводить около него большой костер, чтобы корабли, посланные нам на помощь, могли его увидеть. Мы надеялись, что наша шлюпка прибыла в Батавию и что генерал не замедлит выслать нам помощь. Но оказалось, что бог расположил иначе, потому что стоявшая с момента их отъезда прекрасная погода вдруг сменилась дождями и грозами. Почти ни одного дня не проходило без бури, но наш залив был хорошо защищен от бурных волн мысом и островами, отделявшими его от моря и защищавшими от ветра. В течение трех недель шел дождь почти каждый день, хотя и солнце тоже каждый день светило, — так что получалась постоянная смена то хорошей, то плохой погоды. Наша предусмотрительность принесла нам пользу: хорошо, что мы засолили рыбу и мясо в пустых бочках, спасенных с корабля. Погода понемногу наладилась, но не была такая, как прежде, раз или два в неделю шел дождь с ветром и бурями, затем наступало неожиданное спокойствие. Это заставило нас потерять всякую надежду дождаться помощи из Батавии, даже если наши люди и добрались туда. Эта мысль заставила нас подумать о нас самих, не рассчитывая ни с какой стороны на помощь наших друзей, а только на божественное провидение и на наши собственные силы.
Наступила очень жаркая погода, и после дождей все стало расти на наших глазах; горох наш тоже рос, и, по-видимому, мы могли ждать хорошего урожая, что навело нас на мысль выкорчевать еще леса для новых посевов. В заливе было бесконечное количество рыбы и птиц, и, когда было спокойно, мы могли наловить столько, сколько хотелось. Но сети наши начали изнашиваться, и нам пришлось употребить несколько канатов, чтобы сплести новые, которые, будучи грубыми и плохо сделанными, все же пригодились, чтобы служить нам в нашей нужде.
Наши охотники наделали столько шума в лесу, что распугали всех оленей,
