великолепный дворец квадратной формы, построенный из точеного белого камня и мрамора, казавшегося черным; он был такой чистый и блестящий, нам казалось, что он только что закончен постройкой, хотя на самом деле он был выстроен уже давно. Вход во дворец был украшен несколькими бронзовыми статуями, и при входе стояли в два ряда мушкетеры, одетые в синее платье. На первом дворе, выстроившись в ряд, стояли воины с алебардами, одетые в красное, и, как только мы вошли, раздались звуки труб и других военных инструментов, создавая довольно приятный шум. Оттуда мы прошли в другой двор, из черного мрамора, украшенный белыми мраморными статуями. Посреди этого двора стояло более ста человек, одетых в черное и более пожилых, чем те, которых мы видели при входе. Мы стояли и смотрели на них, пока два человека, одетых так же, как и остальные, с золотистого цвета шарфом на плече, сказали Сермодасу, чтобы он подвел нас ближе. В том же порядке мы вошли в большой зал, украшенный живописью и позолотой, где мы опять остановились. Оттуда нас провели в третий зал, превосходивший первые два своею роскошью и красотою. Мы увидели в глубине этого зала на небольшом возвышении трон и по обе стороны много более низких сидений. На этом троне сидел величественного вида человек, одетый в пурпур, а на других сиденьях находились почтенные люди, одетые так же, как те, которые нас встречали во дворе. Нам сказали, что первый — это Альбикормас, а остальные — главные должностные лица города, которые вместе с ним управляют всей страной Спорунда. Дойдя до середины зала, мы отвесили поклон, затем еще один, более глубокий, а когда мы подошли к барьеру, находившемуся около трона и отделявшему его от зала, мы поклонились еще ниже. Тогда все члены совета встали и, приветствовав нас легким наклонением тела, снова сели на свои места, а Альбикормас лишь кивнул головой. Затем Сермодас взял меня за руку и подвел к барьеру. Отвесив глубокий поклон губернатору, он рассказал ему на их языке все, что он знал о наших приключениях. Мне показалось, что этот язык, мягкий и величественный, в произношении похож на греческий и на латинский. Когда Сермодас закончил свою речь, вызвали Каршида, который сделал совету более подробное сообщение, чем первый, рассказав, каким образом мы попали на озеро, которое они называли Спораскумпсо, как они нас увидели и захватили. О том, как это произошло, я сейчас расскажу, это мне сообщили через несколько дней. В тот день, когда мы попали на озеро, был торжественный праздник во всей стране, праздновавшийся также и жителями островов; поэтому на воде никого не было, и мы не видели ни одного судна, хотя в обычное время некоторые из них занимались рыбной ловлей. Хотя мы никого и не видели, но нас сразу же заметили островитяне, не захотевшие нам показаться из опасения нас испугать. В течение же ночи они послали суда, чтобы нас на утро захватить и оградить себя от возможности нашего бегства. Обычно этот народ прекрасно охраняет свои границы, потому что они боятся, как бы чужеземцы дурными примерами не нарушили их спокойствия и простоты и не передали им своих пороков.
Как только Каршида окончил свою речь, Альбикормас встал и сказал нам на своем языке, как объяснил нам Сермодас, что нас ожидает в стране хороший прием и ласковое обращение, что жить мы будем в Спорунде, пока он не получит известия от Севарминаса, вице-короля солнца, живущего в городе Севаринде, к которому он посылает гонца в тот же день для того, чтобы сообщить ему о нашем прибытии и испросить его приказаний; а пока мы будем иметь все необходимое, если будем следовать советам Сермодаса и его офицеров. «Я призываю вас быть сдержанными и честными», — добавил он и отпустил нас.
Я заметил у Альбикормаса небольшой горб и у некоторых его советников тот же недостаток, в остальном же он был сложен хорошо и выглядел неплохо. Впоследствии мы узнали, что среди обитателей этого города некоторые имели физические недостатки, хотя большинство было хорошо сложено, потому что жители Севаринда отсылали туда всех уродов, рождавшихся среди них, не желая их иметь в своем городе. Мы узнали еще, что слово эсперу обозначало на их языке человека, физически или морально дефективного, а Спорунд — город или местопребывание для таких людей.
После того как Альбикормас отпустил нас, мы вернулись к себе домой, где нас уже ожидал обед. Мы просидели дома весь день, а к вечеру Сермодас и Каршида зашли за нами, чтобы показать нам город, все жители которого выходили со всех сторон, чтобы посмотреть на нас. За всю свою жизнь я не видел лучше распланированного города: он состоял из больших квадратных зданий, похожих друг на друга, в каждом из них размещалось более тысячи человек. Во всем городе, имевшем в окружности более четырех миль, было семьдесят шесть домов. Я уже говорил, что он расположен между двумя большими реками, образующими естественный полуостров, но они искусственно превратили его в настоящий остров, прорыв в двух милях от города канал от одной реки к другой. Этот канал заключен между двумя высокими стенами, через которые переброшены десять или двенадцать деревянных мостов, за исключением среднего, очень широкого, прочно построенного из точеного камня. Нам показали этот канал и окрестности два или три дня спустя после первой аудиенции. Вечером, часа через два после ужина, нас привели в большой зал, где мы увидели пятнадцать молодых женщин, ждавших нас. Большинство из них было хорошего роста, полные, одетые в пестрые полотняные и бумажные платья, их черные волосы были заплетены в косы, спускавшиеся по плечам. Мы были несколько удивлены, что они стояли все вместе, выстроившись в ряд, не зная, зачем они здесь находятся. Сермодас, взяв слово, стал мне объяснять: «Вы удивляетесь, Морис, что видите столько молодых женщин вместе и не знаете причины. Я даже уверен, что вы поражены, как они выстроились в ряд и что одежда их отличается от одежды других женщин, у которых обычно на голове покрывало. Так знайте, что это невольницы, пришедшие сюда, чтобы служить вам. Каждая нация в мире имеет свои обычаи. Есть обычаи в корне плохие, потому что они неразумны; другие безразличны и кажутся плохими или хорошими в зависимости от вкуса и предрассудков людей, их применяющих; но есть и очень разумные, они хороши сами по себе, если к ним подходить без предвзятого мнения. Наши обычаи почти все таковы, и лишь очень немногие не основаны на здравом смысле. Вам, конечно, не безызвестно, что необходимо умеренное употребление всех вещей, созданных природой для служения живым существам, и что действительно вредно лишь злоупотребление ими. Из этих вещей есть три главнейших: первая — сохранение жизни каждого человека, вторая — воздержание счастливого состояния и, наконец, третья имеет целью увеличение и размножение всех пород.
Что касается сохранения жизни каждого человека, например мужчины, то оно зависит от некоторых благ, без которых он не смог бы существовать, потому что они ему абсолютно необходимы. Еда, питье и сон, несомненно, относятся к этого рода потребностям. Но человек не мог бы быть счастливым, обладая только этими вещами: хотя они и достаточны для сохранения жизни, но они не могут украсить жизнь и сделать ее приятной. Поэтому создатель природы дал человеку другие блага, которые, в соединении с первыми, могут удовлетворить его, если он благоразумен и умерен, если он не бросается в безумную погоню за обманчивой видимостью воображаемого блага и если он не следует слепо разнузданности и исступлению своих страстей. Эти блага, которые создают счастье человека, по нашему мнению, — здоровое тело, душевное спокойствие, свобода, хорошее воспитание, целомудрие, общество честных людей, хорошее питание и одежда, удобные жилища. Все эти блага создают счастливую жизнь, если пользоваться ими в меру и не привязываться к ним всем сердцем.
Природа ограничила нашу жизнь известным количеством лет, свыше которых мы уже не можем пользоваться всеми этими благами, а тела наши, переставая жить, разлагаются, и каждая часть их приобретает свою первоначальную форму или облекается в новую. С другой стороны, она пожелала сохранить каждый вид и даже увеличить его посредством размножения, в котором, если можно так выразиться, снова зарождаются все существа и сохраняются для вселенной все животные и растения, являющиеся одним из лучших ее украшений. Чтобы достигнуть своей цели, природа в каждой породе создала самцов и самок, чтобы из союза этих двух полов создавалось потомство животных. Это ее самое благородное дело, о котором она больше всего заботится. Но чтобы вложить в существование каждого животного еще больше счастья и чтобы легче достигнуть своей цели, она пожелала сопроводить этот союз наслаждением, которое мы называем любовью. Любовь все связывает и охраняет, и, когда ею руководят честные побуждения, она не вызывает плохих последствий, потому что она преследует лишь благие цели: честные радости, размножение и сохранение каждого вида, к чему, естественно, стремятся все существа. Севариас, наш великий и знаменитый правитель, внимательно взвесив все это, приказал наказывать за невоздержанность и грубость, но все же он требовал, чтобы следовали велениям бога и природы в отношении продолжения рода человеческого. Поэтому он издал приказ, чтобы все, достигшие известного возраста, установленного законами, женились, а путешественники жили с рабынями, которых у нас имеется довольно большое количество. Этот великий человек запрещает рассматривать как нечто преступное то, что служит сохранению рода, считая, однако, что излишества нарушают воздержанность, которая должна лежать в основе наслаждений. Поэтому-то мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь здесь был без женщин. Вы видите, что вам их привели столько, сколько у вас есть мужчин, и они будут приходить к вам через каждые два дня в течение всего того времени, которое вы пробудете среди нас. Я знаю, что этот обычай был бы осужден в Европе, где не признают, что добродетель заключается в честном пользовании любовью, а не в полном воздержании. И поэтому среди нас не встречаются те отвратительные преступления, которые бесчестят вашу страну».
Он еще говорил многое, в чем не было необходимости, чтобы убедить нас с большою благодарностью принять то, что он предлагал, а он был очень доволен, что доставил нам удовольствие и что мы одобряли поведение его правителя.
Не успел он уйти, как два человека вошли в зал и приветствовали нас по-французски. Первый сказал нам, что он врач, а его спутник — хирург, и попросил нас сказать им, не
