Нас уверяли, что это техническая погрешность, но было ясно, что это дело рук Фойтика или Биляка.
С чехословацкой стороны сразу же возник вопрос о поездке нового Генсека в Москву, но в результате консультаций решили не спешить и провести визит примерно месяц-полтора спустя, что и было сделано. А вскоре после этого в апреле состоялся визит в Москву и Гусака в качестве президента страны. Гусак сказал, что новый Генсек ЦК КПЧ его не разочаровал и он оказывает новому партийному лидеру всемерную поддержку. Вместе с тем сетовал на то, что многие люди в чехословацком руководстве воспринимают перестройку пока только как лозунг, а не практическое действие.
Что касается Якеша, то он, по моим наблюдениям, искренне стремился заняться перестройкой, освободиться от групповых пристрастий, всех вовлечь в активную перестроечную работу. На первых порах он был готов к совместной работе со Штроугалом, принимал некоторые меры, чтобы ограничить влияние Биляка на решение политических и кадровых вопросов. По его указанию, в частности, была прекращена публикация мемуаров Биляка, выдержанных в тенденциозном духе. В конечном счете Биляк ушел в отставку.
Принципиальную позицию занял Якеш в связи со скандальной статьей Фойтиковой, в которой, может быть только в более откровенной форме, проявлялись взгляды и позиции ее мужа Яна Фойтика. Незадолго до этого Фойтикова побывала в Москве, пообщалась здесь с определенной публикой и по возвращении домой выступила со статьей по сути дела антиперестроечной, чехословацким вариантом статьи Нины Андреевой. Вокруг статьи стали раздувать ажиотаж, была попытка перепечатать ее в «Руде право», то есть придать чуть ли не официозное звучание. Усилиями некоторых деятелей Фойтикова стала превращаться в героиню дня, выступать на собраниях и т. д. Якеш высказал свое негативное отношение к статье, предотвратил ее перепечатку в органе ЦК КПЧ.
Немало усилий предпринимал Якеш и в направлении экономической реформы, вначале вместе со Штроугалом, а затем, когда тот все-таки ушел в отставку, вместе с новым председателем федерального правительства Ладиславом Адамецем.
В общем усилия Якеша в активизации перестройки были заметны, но он остановился на полпути, оказался не в силах перейти главный для него рубеж: так и не было сделано решительных шагов в сторону национального примирения, избавления от синдрома 1968 года, провозглашения политического курса на всестороннюю глубокую демократизацию и гласность. Кардинальные вопросы, волновавшие общественность страны, не были решены. А потому оппозиционные настроения нарастали и в конце концов вылились в ноябрьскую «бархатную революцию». Немалую роль в этом сыграли внешние импульсы: обвальные перемены в ГДР, Болгарии, нарастание кризиса в других странах Восточной Европы. Но, конечно же, главные причины лежали во внутренних проблемах Чехословакии.
«Бархатная революция»
Припоминаю, что 17 ноября 1989 г., как раз в тот день, когда на улицах Праги вспыхнули студенческие выступления, положившие начало «бархатной революции», я встречался с Яном Фойтиком – коллегой по идеологической работе, находившимся тогда в Москве. Он мне, собственно, и сообщил о студенческих волнениях, не предполагая, во что они могут вылиться.
В ходе беседы был затронут вопрос о переоценке событий 1968 года. Фойтик пытался выяснить, не собираемся ли мы сделать переоценку 1968 года в свете последующих событий и нового политического мышления. Говорил, что и они испытывают огромное давление по этому вопросу. Человек умный и, я бы даже сказал, хитрый, он не заявлял, что постановка этой проблемы для них полностью исключена. Более того, намекал на то, что, дескать, в нынешнем чехословацком руководстве не осталось людей, непосредственно причастных к акции союзных государств в августе 1968 года (в это время Биляка, Индры в Президиуме ЦК КПЧ уже не было). «Если вы сделаете какие-то шаги в этом направлении, мы бы могли на это со своей стороны реагировать», – говорил он.
Пришлось напомнить нашу позицию, которая уже высказывалась раньше: ни в этом случае, ни в каком-либо другом мы не намерены принимать односторонние решения по вопросам, касающимся не только нас, но и в первую очередь наших друзей. Для нас, поскольку мы отмежевались от брежневского курса в рамках нового политического мышления, переоценка 1968 года не представляет опасности, напротив, была бы логичным шагом, но это означало бы прямое выступление против нынешнего чехословацкого руководства, продолжавшего стоять на позициях «Уроков кризисного развития». Инициатива в пересмотре этих позиций или хотя бы постановка вопроса должны быть за чехословацкими товарищами.
Разговор принял довольно острый характер. Но, естественно, он не мог привести к какому-то результату, ибо эта проблема должна была решаться коллективно, на высшем уровне, при наличии положительных позиций руководства всех стран, имевших отношение к событиям 1968 года. Кто бы мог предположить, что менее чем через месяц в обстановке массовых выступлений ЦК КПЧ и правительство пересмотрят прежние оценки августа 1968 года и осудят акцию союзных стран, а руководители этих стран соберутся в Москве и дезавуируют прежнее решение о вводе своих войск в Чехословакию.
Сразу после нашей беседы Фойтик вернулся в Прагу, где события принимали все более массовый и крутой характер. Властями было принято пагубное решение подавить силой выступление студенческой молодежи. Оно вызвало бурю возмущения в обществе, которая смела существующий режим, привела к отстранению партии от власти, а затем и ее развалу. Власть перешла в руки оппозиции.
Начался спонтанный, обвальный процесс распада старой общественной системы, который потряс общество, открыл перед ним новые пути, но породил немало перехлестов, болезненных явлений и потерь. Не мог он не затронуть и сферы межнациональных отношений, федеративного устройства чехословацкого государства.
Могу на основе личных впечатлений засвидетельствовать, что национальный вопрос в Чехословакии был очень чувствительным на протяжении всех последних десятилетий. Словаки считали свое положение в едином государстве если не ущемленным, то, во всяком случае, неравноправным, подчиненным. Возник своего рода комплекс национального самоутверждения: ни в чем в Братиславе не хотели отставать от Праги. Отсюда престижные объекты и резиденции, наличие всех атрибутов государственной власти, ритуалы и т. д. Ревностно следили за тем, чтобы все зарубежные делегации, прибывавшие в страну, обязательно посещали и Братиславу.
Слов нет, в рамках федеративного государства Словакия сделала мощный рывок в экономическом и социальном отношениях, сократилось ее отставание от развитых чешских областей. А в Чехии в обыденном сознании это воспринималось подчас как обуза, как решение проблем Словакии за чужой счет. Для выражения национальных интересов чехов постепенно был создан полный набор чешских государственных институтов, дублировавших федеральные структуры.
К этому надо добавить национально-исторические и культурные особенности Чехии и Словакии, религиозные различия, более характерное для чехов тяготение к западноевропейскому менталитету и, напротив, большее взаимодействие с восточнославянским миром – для словаков.
Все это не могло не сказываться на жизни двух народов в едином государстве, возникшем в 1918 году. Каждое осложнение общественно-политической ситуации в стране сопровождалось и обострением национального вопроса. Например, события 1968 года вызвали такой взрыв национальных чувств, который поставил под вопрос сохранение целостности чехословацкого государства. Требования самостоятельности двух республик громко зазвучали со стороны различных политических сил. Тогда распада страны избежать удалось.
В более или менее нормальных условиях развития сепаратистские настроения приглушались и отодвигались на второй план. А вот испытания «обвалом» 1989 года федеративное государство уже не выдержало и через три года перестало существовать. Произошло это в мирных, конституционных, цивилизованных формах в соответствии с волеизъявлением обоих народов.
Конечно, не случайно разделение Чехословакии на два государства более или менее совпало по времени с распадом Советского Союза и югославской федерации. Оно отражает в какой-то мере общую тенденцию к национально-этническому самоопределению, столь отчетливо проявившуюся во второй половине XX столетия не только в распаде прежних, многонациональных империй, но и в подъеме национально-сепаратистских движений в развитых странах (Бельгия, Канада, Испания и др.).
И все же главной причиной распада Чехословакии, СССР, равно как и Югославии, стали общественно-политический и экономический кризис, крах советской модели социализма с ее тенденцией к тоталитаризму, к унитарному государству под флагом пролетарского интернационализма и все большего сближения и единения народов. В результате обвальных перемен не только сметены извращения и перекосы в межнациональных отношениях, но пострадали и живые, здоровые ткани этих отношений.
Была ли фатальной неизбежность распада федераций? На этот вопрос даст ответ только история. Сейчас можно лишь рассуждать по этому поводу, выдвигая те или иные аргументы и контраргументы. С моей точки зрения, ссылки на печальный опыт колониальных империй прошлого неубедительны. Ведь то были насильственно созданные конгломераты, державшиеся в основном на военно-административном принуждении, а не на естественно возникшей экономической и этнокультурной общности. Напротив, именно последняя была характерна для отношений между народами бывших СССР, СФРЮ и ЧССР.
Не подтверждается фатальная неизбежность распада многонациональных государств и новейшим западноевропейским и североамериканским опытом. Ведь при всей остроте межнациональных отношений это не привело к распаду ни одного из указанных государств. Факторы интеграционные, центростремительные, здесь, по-видимому, все же превалируют. Нет оснований полагать, что при более или менее нормальных, некризисных условиях развития соотношение этих факторов в Советском Союзе, Югославии или Чехословакии было бы иным. Сожительство народов этих стран в рамках одного государства складывалось десятилетиями и даже веками, оно вовсе не порождение одной общественной системы – того, что называли социализмом, имеет глубокие корни в различных сферах общественной жизни.
Впрочем, история может корректироваться только самой историей. Волю народов, их законное стремление к самоуправлению надо уважать. Но, конечно же, очень важно, чтобы она не выливалась в односторонние, стихийные и тем более насильственные акты, не вела к конфликтам и войнам, а осуществлялась в русле согласованных легитимных действий. Конституционное разделение чехословацкой федерации на два независимых государства показывает в этом отношении хороший образец.
Несгибаемый Эрих
Ключевая роль в послевоенной советской политике в Европе отводилась Германской Демократической Республике. Это был западный форпост советского блока. Она рассматривалась и как доказательство жизнеспособности социализма в условиях развитой страны, и как его страж в Восточной Европе. В ГДР была сосредоточена наиболее мощная группировка советских вооруженных сил. Республика была самым крупным торговым партнером СССР.
От ситуации в ГДР во многом зависела прочность послевоенного устройства в Центральной и Восточной Европе, да и на континенте в целом. И отнюдь не случайно, что обвальные процессы 1989-1990 годов начались с краха режима в ГДР и разрушения Берлинской стены.
Должен сказать, что отношения с ГДР, которая в течение нескольких десятилетий считалась наиболее ревностным союзником СССР, у горбачевского руководства складывались сложнее, чем с другими странами советского блока, кроме, может быть, Румынии. И мне, как секретарю ЦК КПСС, ответственному за связи с партиями социалистических стран, приходилось уделять работе с коллегами из СЕПГ значительно больше внимания и времени, чем с партнерами из других стран.
В «рабочем» отпуске
Летом 1988 года я решил воспользоваться приглашением руководства СЕПГ провести часть своего отпуска вместе
