свободно конвертируемой валюты.
Мы же исходили из того, что Западный Берлин с его высокой концентрацией экономического и научно-технического потенциала будет сохранять роль одного из крупнейших европейских центров промышленности, науки и культуры. Его роль с учетом особого статуса, регулируемого четырехсторонним соглашением, будет возрастать в контексте общеевропейского процесса. И поэтому важно сохранять и углублять связи СССР и ГДР с Западным Берлином, стремясь превратить его из очага напряженности в центр международного сотрудничества на Европейском континенте.
Однако на пути развития наших отношений с Западным Берлином мы все время наталкивались на препятствия и трудности, подчас рутинные, но приобретавшие политическое звучание из-за ревностного отношения ГДР к Западному Берлину.
Вот один из примеров. Регулирование экономического и научно- технического сотрудничества СССР с ГДР и ФРГ было возложено на соответствующие двусторонние комиссии. С советской стороны обе комиссии возглавлял заместитель председателя Совета Министров СССР А.К. Антонов, человек знающий и энергичный. Но Западный Берлин не попадал в сферу ни той, ни другой комиссии. С точки зрения существа дела, то есть экономических связей Западного Берлина, эти вопросы могли регулироваться только в рамках двусторонней комиссии с ФРГ. Но это оказалось неприемлемым по формальным причинам для ГДР. Так вопрос и оставался нерешенным, и ущерб для дела был немалый. После моего возвращения со съезда СЕП Западного Берлина и соответствующего обсуждения этого вопроса Антонову было дано указание рассматривать вопросы экономических связей с Западным Берлином в общем контексте сотрудничества с ФРГ, хотя формального решения так и не принималось.
Вспоминается и такой эпизод. В Западном Берлине я встретился с Вальтером Момпером – лидером социал-демократической партии Западного Берлина. Он очень хотел приехать в Москву, но встретился с «непреодолимым» препятствием: кто будет дипломатически обслуживать этот визит в Москве с немецкой стороны, ведь посольства Западного Берлина нет? А прерогативы посольства ФРГ на Западный Берлин не распространялись. Оказалось, что проблема дипломатического и консульского обслуживания делегаций из Западного Берлина имела общий характер. Из-за организационно- процедурных вопросов обмен делегациями с Западным Берлином был заблокирован.
Закрыт был путь и для включения представителей Западного Берлина в делегации ФРГ, в том числе депутатов бундестага от Западного Берлина в парламентские делегации ФРГ. Наши попытки найти решение этих по сути дела рутинных вопросов наталкивались на непонимание со стороны ГДР.
За всем этим просматривалось прохладное, если не отрицательное, отношение группы Хонеккера к развитию прямых связей СССР с Западным Берлином.
Экономические отношения
Как уже говорилось, крайне противоречивую и непоследовательную позицию хонеккеровское руководство занимало и по перспективам развития экономических отношений между нашими странами, и по проблемам интеграции в рамках Совета Экономической Взаимопомощи.
С одной стороны, им высоко оценивалось значение экономических связей ГДР с социалистическими странами, и прежде всего с Советским Союзом. В беседе со мной в августе 1988 года Хонеккер особо подчеркнул, что 70% внешнеторгового оборота ГДР падает на долю социалистических стран, в том числе 40% – на Советский Союз, и только 30% – на весь остальной мир, включая ФРГ. Если учесть, что больше половины национального дохода республики реализуется через внешнюю торговлю, станет ясна неоценимая роль рынка социалистических стран для ее экономики.
Это хорошо понимали в ГДР. Коциолек, например, говорил мне, что углубление интеграции для ГДР – проблема номер один. Если оно не будет происходить, то «нас разденут, растащат по частям». Такая опасность, по его мнению, возрастает в связи с предстоящим созданием единого рынка в рамках Европейского экономического сообщества. Промышленная и внешнеторговая структура ГДР ориентирована на СССР, и уже только по одной этой причине «важно приспосабливаться к изменяющимся условиям СССР, даже независимо от того, всегда ли мы понимаем их до конца».
Что же касается путей дальнейшего углубления интеграции социалистических стран, и в частности экономик СССР и ГДР, то тут у нас сложилось разное понимание. Мы исходили из того, что в рамках прежней схемы «сырье и топливо – в одну сторону, готовая продукция – в другую» перспектив развития экономических отношений между нашими странами нет. Они должны все в большей степени строиться на производственной кооперации, особенно в выпуске современной сложной и высокотехнологичной продукции.
Отсюда необходимость прямых связей между производителями товаров, а также научно-исследовательскими и проектно-конструкторскими организациями, что, в свою очередь, требовало перестройки всего механизма внешнеэкономического сотрудничества, в котором главная роль должна быть отведена первичным звеньям хозяйства, экономическим методам регулирования внешнеэкономических связей вместо административных. Это был бы прямой путь к созданию единого рынка социалистических стран.
С неприятием такой постановки проблем мы столкнулись со стороны Румынии и ГДР. Выступая каждый раз за углубление социалистической интеграции, руководство ГДР в то же время главные свои усилия на переговорах с нами направляло на увеличение или, во всяком случае, на сохранение топливно-сырьевых поставок из СССР. Здесь были и активность, и напор.
Немецкая сторона проявляла определенную заинтересованность и в реализации научно-технических программ, имея в виду доступ к достижениям советской науки – фундаментальной и прикладной. Правда, этот интерес был выборочным, в какой-то мере даже односторонним, сочетался со сдержанным отношением к предоставлению доступа партнеров в те области научно-технического прогресса, где ГДР сама преуспевала, например в рамках комбината «Карл Цейс Йена».
Явное предпочтение оказывалось двустороннему научно-техническому сотрудничеству с Советским Союзом, а к многосторонним связям проявлялось очень холодное, если не отрицательное, отношение. Сказывались своеобразный эгоизм и, я бы сказал, высокомерие по отношению к другим партнерам, кроме, может быть, СССР. Да и в научно-техническом сотрудничестве с советскими партнерами заинтересованность немецкой стороны резко снижалась, как только дело выходило из стадии исследований и разработок и вставал вопрос о производственной кооперации в освоении полученных исследовательских результатов. Замечание Горбачева, высказанное им немецким друзьям в этом духе во время пребывания Хонеккера и Миттага в Москве по случаю открытия выставки ГДР, попало, как говорят, в самую точку, задело за живое. Хонеккер пустился в рассуждения о тесных экономических связях ГДР и СССР, но в конце концов сказал, что обратит внимание на эту сторону дела.
Негативное отношение руководства ГДР к развитию прямых связей между первичными хозяйственными единицами – предприятиями и объединениями объясняется, по-видимому, тем, что в этом усматривалась некая опасность для централизованного планового хозяйства. Особенно резко представители ГДР выступали против предоставления права самим предприятиям и объединениям устанавливать цены на взаимные поставки по производственной кооперации.
Когда встал вопрос о реорганизации СЭВ на новых принципах, о делегировании полномочий по установлению и поддержанию экономических связей отраслям и производственным единицам, сокращении и упрощении организационных структур этой организации, немецкие представители выступили против, хотя до этого очень сильно критиковали СЭВ за громоздкость, бюрократизм и другие прегрешения. Сохранение прежних структур этой международной организации отвечало желанию оставить неприкосновенными прежние централистские методы регулирования экономических отношений между странами и не допускать их перестройки на нормальных рыночных основах.
А вот директора комбинатов и предприятий ГДР, руководители на местах, как мне привелось убедиться, придерживались другого мнения. Большую заинтересованность в прямых связях с советскими партнерами, детальное знание и понимание встающих на этом пути вопросов экономического и организационного характера, критическое отношение к чрезмерной централизации внешнеэкономических связей проявил, например, Винтер – генеральный директор станкостроительного объединения имени Фрица Геккерта.
Об огромных возможностях партнерских связей округов ГДР с областями СССР говорили 3. Лоренц и X. Модров. Жизнь требует от ГДР, говорил Модров, большей гибкости и оперативности в установлении внешнеэкономических связей, изучении потребностей советских клиентов. Он пытался направить в Ленинград по договоренности с ленинградским руководством представителей комбината «Роботрон» для изучения спроса на его продукцию. Однако министр торговли Байль высказался против подобных «вольностей».
Как сообщил Коциолек, в его институте интенсивно работали над развитием прямых связей комбинатов ГДР с предприятиями СССР. «Хотя мы говорим о них меньше других, но делаем, пожалуй, больше всех». В то же время он считал, что пока еще преждевременно и нереально ставить в повестку дня вопрос о создании единого рынка стран СЭВ, как и проблему конвертируемости национальных валют.
Не скажу, что особая позиция руководства ГДР по вопросам экономической интеграции очень уж осложнила отношения между нами. Мы отнеслись к этому спокойно. Но в сочетании с общими взглядами руководства СЕПГ на советскую перестройку, обновление связей между соцстранами и это играло определенную роль. И здесь наши немецкие друзья и партнеры сохраняли консервативную позицию, с настороженностью и даже неприятием встречали любые прогрессивные шаги и предложения.
В последний раз мне довелось быть в Берлине на очередном совещании секретарей центральных комитетов партий социалистических стран по вопросам идеологии. Оно проходило 21-22 сентября 1989 г., незадолго до развернувшихся там драматических событий, которые смели не только самого Хонеккера, но и весь его режим, а затем после короткого переходного периода привели к образованию единого германского государства.
Общая атмосфера в республике, отразившаяся на совещании, как я сейчас вспоминаю, была довольно тягостной, чувствовалось, что в ГДР назревают серьезные события. Среди населения выражалось открытое недовольство политикой и методами руководства Э. Хонеккера. Все острее и радикальнее становились требования облегчить или снять преграды для поездок на Запад, в ФРГ. Большие группы, а иногда и толпы людей собирались около консульских пунктов, в местах переходов в Западную Германию. Появились первые признаки массовых волнений и антиправительственных выступлений в Дрездене и Лейпциге.
Для тех, кто знал настроения общественности, да и внутри самой партии, не было сомнения в том, что нужны быстрые и срочные решения. Но их никто не принимал, тем более что Хонеккер в течение длительного периода находился на щадящем режиме, работал по несколько часов в день и уже в пятницу или даже в четверг уезжал на загородную дачу. А в последнее время он после тяжелой операции находился в больнице.
Первое, что надо было сделать, – это принять решение о смене руководства, тем более что в отличие, например, от Чехословакии и Болгарии тут не возникало сложностей с подбором преемника. Было по крайней мере несколько сильных и практически готовых для выполнения этой роли людей. Это, конечно же, Модров, а также Кренц, Шабовский, Лоренц, Кроликовский. Но Хонеккер о таком решении и слышать не хотел. Даже своего молодого протеже Эгона Кренца он в последнее время отодвигал на задний план, полностью доверяя лишь Миттагу и Херману.
Обычно участников подобных совещаний по завершении их работы принимал Генеральный (первый) секретарь ЦК партии данной страны. На сей раз в отсутствие Хонеккера это было поручено Миттагу и еще четырем членам Политбюро, а Кренца среди них не было. Видя настроение хорошо мне знакомого Курта Хагера, я мог судить о подавленном состоянии руководства СЕПГ, царившей там сумятице.
В Москву я возвращался с нелегкими мыслями и предчувствиями, о чем и рассказал Горбачеву. А в начале октября он
