между молотом и наковальней, была как бы сдавлена с севера и юга Советским Союзом и Китаем. Ее довольно обширная территория граничит только с этими двумя государствами. Вся новая история этой страны самым тесным образом связана с русско-китайскими, а затем и с советско-китайскими отношениями.
Мао Цзэдун не скрывал своих претензий на Монгольскую Народную Республику, тем более что Внутренняя Монголия, входящая в состав Китая, в несколько раз превосходит МНР по численности населения. Даже в период наибольшего обострения советско-китайских отношений китайцы усиленно обхаживали Монголию, пытались заигрывать с ней.
Монголия твердо стояла на позициях сохранения своей самостоятельности, гарантом которой перед лицом китайской угрозы выступал Советский Союз. С согласия монгольского руководства в Монголии была размещена сильная военная группировка. Монголия защищалось по дипломатическим каналам и т. д.
Но по мере ослабления напряженности в советско-китайских отношениях и их нормализации обстановка стала меняться. Китайская угроза Монголии ослабевала, основания для пребывания советских войск в Монголии размывались и исчезали.
В скобках заметим, что и в предшествующий период размещение советских войск на монгольской территории имело скорее не военное, а политическое, морально-психологическое значение, как фиксация союзнических отношений и подтверждение того, что нападение на Монголию было бы равнозначно нападению на Советский Союз. Более того, в военном отношении, как позднее говорили мне специалисты, пребывание такой группировки на обширной территории Монголии имело бы в случае возникновения конфликта лишь негативное значение, поставило бы эту группировку в трудные условия.
Вот почему уже в своей владивостокской речи в 1986 году Горбачев заявил о намерении начать вывод советских войск из Монголии. Сначала была возвращена в Союз отдельная бригада, а затем этот процесс был продолжен до полного вывода советских войск из этой страны.
Следует заметить, что при этом учитывался еще один аспект проблемы. Он касался положения советских военнослужащих в стране пребывания, взаимоотношений с местным населением. Откровенно говоря, Монголия оказалась перегруженной советским присутствием. На полтора миллиона населения этой страны 100 тыс. военнослужащих, да еще несколько тысяч гражданских лиц различных профессий – слишком много: на 10 монголов примерно один, а в крупных населенных пунктах два-три, а то и пять советских граждан. Даже при хороших общеполитических отношениях неизбежно возникали многочисленные коллизии на бытовой почве. Не могли оставаться без последствий разница в жизненном уровне, в материальном обеспечении советских граждан и местного населения, различия в социальной инфраструктуре, в снабжении товарами, не говоря уже о фактах недостойного поведения отдельных военнослужащих и гражданских лиц.
Монгольское руководство в связи с выводом советских войск, как было известно, испытывало двойственные чувства: с одной стороны, опасалось, что Монголия остается беззащитной перед лицом южного соседа, в отношении которого подозрения все-таки до конца не были сняты, а с другой – испытывало чувство облегчения от того, что отпадет ряд сложных проблем, связанных с пребыванием советских войск. В конечном счете оно согласилось с необходимостью такой меры.
Пришлось прилагать немалые усилия к тому, чтобы изменить стиль работы представительств наших ведомств в Монголии, прежде всего посольства. Десятилетиями складывался характер его работы как чуть ли не высшей инстанции в Монголии, от которой нет и не может быть секретов у руководства страны и которая под видом консультаций дает оценки и рекомендации по всем замыслам и конкретным шагам политического руководства, включая расстановку кадров.
Эту тему я не раз обсуждал с советским послом в Улан-Баторе К.Е. Фомиченко, человеком опытным и деловым. До этого он работал вторым секретарем ЦК Компартии Киргизии и вольно или невольно привычки второго секретаря переносил и на свою работу в качестве посла. Сменивший его на этом посту бывший первый секретарь Иркутского обкома партии В.И. Ситников придерживался другого стиля, более соответствующего статусу и функциям дипломатического представителя Советского Союза.
Перемены в Советском Союзе и странах Восточной Европы не могли не отразиться на ситуации в Монголии. Начались демократические перемены, критическое переосмысление истории страны, ее внутренней и внешней политики, возникли другие политические партии, выдвинулись новые лидеры. Нет нужды говорить, насколько своеобразны и трудны эти процессы в условиях такой страны, как Монголия, находившейся за широкой спиной Советского Союза.
И по сей день Монголия на перепутье.
В этих условиях особенно неоправданно ослабление внимания России к этому нашему соседу, которое наступило в начале 90-х годов после распада Советского Союза. Самобытная страна, с огромной территорией, имеющей с нами тысячекилометровую границу. С ней мы прошли трудный, драматический путь. Допущено немало ошибок, накопилось много проблем. Но есть и положительный потенциал сотрудничества. Все это одним махом выбрасывать за борт было бы опрометчиво и ошибочно. Напротив, важно, извлекая уроки из прошлого, найти эффективные, рациональные формы взаимосвязи, выгодные для обеих стран и их народов.
Постмаоистская эволюция
Сколь бы важными для нас ни были отношения с другими странами на Востоке, даже с такими, как Индия и Япония, сколь бы масштабными ни были другие проблемы нашей восточной политики, над всем этим возвышалась проблема отношений с Китаем. Что говорить: великая страна, почти треть человечества, граница с нами тянется на несколько тысяч километров. Богатейшая история, видное место в сегодняшнем мировом сообществе, колоссальные перспективы…
После смерти Мао Цзэдуна в 1976 году открылась возможность покончить с противостоянием между нашими странами, подвести черту под периодом отчуждения, недоверия и вражды, которые не приносили никакой пользы ни для одной из стран, но истощали их ресурсы, ослабляли позиции на мировой арене.
В политике Китая стали просматриваться новые моменты. При внешнем сохранении приверженности маоизму постепенно развернулась критика основных его посылок и политических установок как во внутренней, так и во внешней политике.
Вдохновителем новой линии и ключевой политической фигурой стал Дэн Сяопин, хотя он и не занимал высших постов в партии и государстве. Осуществляя поворот в сторону реализма и прагматизма, Дэн Сяопин вел эту линию очень тонко и искусно. Вначале руками Хуа Гофена была разоблачена «банда четырех», этих правоверных наследников Мао, включая его вдову, а затем был устранен и сам Хуа Гофен, оказавшийся фигурой проходной, промежуточной.
Во главе партии в качестве ее Генерального секретаря был поставлен Ху Яобан, который последовательно проводил курс на либерализацию, разработанный Дэн Сяопином. Но в ходе борьбы со старой гвардией, сопротивлявшейся переменам, в один из моментов контрнаступления консервативных сил Дэн Сяопин пожертвовал Ху Яобаном для умиротворения правых. А курс на либерализацию через некоторое время был продолжен с новой силой.
Забегая вперед, можно сказать, что такой же ход Дэн Сяопин сделал и летом 1989 года, когда Китай потрясли студенческие выступления в Пекине и других городах. Они были жестоко подавлены – опять наступала консервативная реакция под знаменем верности социализму. Теперь был принесен в жертву преемник Ху Яобана на посту Генерального секретаря ЦК Чжао Цзыян.
Казалось, курсу на либерализацию нанесен сильнейший удар. Но прошло немного времени, и не осталось никаких сомнений, что Китай движется тем же курсом, сохраняя поклонение Мао, но практически не оставив от маоистского наследства ничего серьезного и существенного.
За сравнительно короткий срок Китаю удалось преодолеть тяжелые последствия «большого скачка» и «культурной революции», оживить сельское хозяйство, мелкое и среднее производство, торговлю, развить хозяйственную инициативу крестьян и ремесленников, открыть простор для частного капитала, в том числе иностранного. Все это быстро принесло ощутимые плоды – улучшилось продовольственное снабжение страны, рынок наполнился разнообразными товарами, развернулось жилищное строительство.
Во внешней политике был совершен поворот от изоляции Китая к открытости внешнему миру, широкому развитию взаимовыгодных экономических связей, научно-технического сотрудничества. Осторожно, вначале через пинг-понговую дипломатию Китай пошел на нормализацию отношений с Соединенными Штатами, а затем и другими западными державами, отбросив идеологические предрассудки и не посчитавшись с тем, что западные державы не отказались от политики двух Китаев, поддерживая отношения с Тайванем как с самостоятельным государством.
Формула «борьбы с двумя сверхдержавами» была постепенно заменена на формулу «борьбы с одной-двумя или даже одной сверхдержавой». Вот и пойми, что за этим стоит.
Надо сказать, что с нашей стороны в конце 70 – начале 80-х годов делались некоторые примирительные жесты: заявления Брежнева, затем Андропова о желательности нормализации советско-китайских отношений, приглушение критической риторики в адрес Китая, его обвинений в великодержавных устремлениях, враждебных замыслах в отношении СССР и т. д. Правда, дальше заявлений и изменений тональности пропаганды дело не пошло. Продолжалось укрепление границы, наращивание военного потенциала на Востоке. Были образованы новые военные округа и главное командование Вооруженных Сил на Дальнем Востоке, осуществлено размещение там ракет среднего радиуса действия.
В печати, хотя и не в столь крикливой форме, продолжалась критика маоизма, гегемонистских устремлений китайского руководства. Оказывалось противодействие китайцам в сфере международного коммунистического и рабочего движения.
Неудивительно, что и эволюция китайской позиции по отношению к Советскому Союзу шла медленно, с большим трудом, отражая, по-видимому, острые противоречия по этому вопросу в китайском руководстве. Лишь на XII съезде КПК во второй половине 1982 года были сняты тезисы об СССР как главном источнике опасности новой мировой войны, а также о необходимости создания единого фронта противодействия советскому гегемонизму. Провозглашено, что Китай будет стремиться к нормальным отношениям со всеми странами на принципах мирного сосуществования, в том числе со сверхдержавами – СССР и США. Это не помешало, однако, частым заклинаниям о необходимости противодействия гегемонизму одной-двух сверхдержав.
В том же году были возобновлены политические консультации между нашими странами, родилось пресловутое требование китайцев об устранении «трех препятствий» для нормализации отношений с Советским Союзом: Советский Союз должен, во-первых, понудить Вьетнам вывести войска из Кампучии, во-вторых, прекратить вмешательство в Афганистане и, в-третьих, отвести войска и Вооруженные Силы от границ Китая и из Монголии.
Китай признал восточноевропейские страны (но не СССР) социалистическими и выразил готовность восстановить с ними политические отношения. Была изменена и тактика китайцев в международном коммунистическом движении. Они отказались от создания и поддержки раскольнических маоистских партий и группировок и встали на путь восстановления отношений с коммунистическими и рабочими партиями, в том числе социалистических стран, но не с КПСС. Оставалось гадать, что это: шаг навстречу «социалистическому содружеству» или попытка оторвать коммунистические и рабочие партии от КПСС, а социалистические страны – от Советского Союза.
Нормализация ситуации в Китае, осуществление серьезных структурных реформ, начало экономического подъема, выход страны из международной изоляции породили в мире своеобразный китайский бум. В Китай потянулись лидеры больших и малых государств. Материалами о Китае были заполнены страницы газет и журналов, телеэкраны. Самих китайцев охотно приглашали и гостеприимно принимали в различных уголках земли.
Китайская карта стала козырной в международной политической игре. В первую очередь это относилось к лидерам Соединенных Штатов, которые в развитии отношений с Китаем видели серьезный рычаг влияния на Советский Союз. Китайцы же разыгрывали выгодную для себя американскую карту.
Вот в каком
