для излюбленных Живковым ссылок на Москву.
В первое время как будто ничего не менялось, но подспудно, за заверениями в вечной дружбе, верности Советскому Союзу накапливались проблемы и противоречия. У болгарских руководителей нарастали критические сомнения, они чувствовали, что попадают в щекотливое положение; ведь общественность Болгарии была приучена к тому, что страна не только поддерживала, но и повторяла все крупнейшие шаги советского правительства. По различным каналам, и прежде всего через личное общение с болгарскими друзьями, до нас доходила информация о растущем смятении и недовольстве Живкова.
Открыто эти настроения проявились в начале 1987 года, после январского пленума ЦК КПСС, сыгравшего поворотную роль в практическом начале советской перестройки. (Надо заметить, что этот пленум явился своего рода лакмусовой бумажкой, выявившей позиции лидеров социалистических стран в отношении политики нового советского руководства.) Нам стало известно, что Политбюро ЦК БКП трижды обсуждало на своем заседании итоги январского пленума ЦК. Первоначальный проект документа по этому вопросу содержал в довольно явной и резкой форме несогласие с принципиальными моментами перестроечной линии в Советском Союзе.
Утверждалось, что советская программа перестройки неприложима к болгарским условиям, что проблемы, которые стоят перед Советским Союзом, в Болгарии якобы нашли уже свое разрешение в рамках «апрельского» курса БКП, проводимого с 1956 года. Имелись в виду решения пленума ЦК БКП, на котором Живков был избран первым секретарем ЦК партии. Делался акцент на специфике Болгарии, говорилось о том, что болгарам нет необходимости критиковать свое прошлое, поскольку в болгарском обществе не было таких наслоений и извращений, как в Советском Союзе; фактически отвергалась линия на развитие гласности, демократизации общественной жизни и т. д.
Такая позиция отражала личные амбиции Живкова, была продиктована интересами защиты и оправдания режима его власти. Она не получила поддержки со стороны ряда членов Политбюро. В результате трехкратного обсуждения оценки были смягчены и в какой-то степени выравнены, но основной смысл их сохранился. У реалистически мыслящих членов Политбюро ЦК БКП не нашлось в то время сил выступить против.
Между тем у болгарской общественности после этого еще более возрос живой, неподдельный интерес к начавшимся в Союзе переменам. Члены партии, интеллигенция да и более широкие слои населения увидели в них выход и для своей страны, избавление от надоевшего всем живковского засилья и деспотизма. Между настроениями болгарской общественности и позицией руководства стала образовываться глубокая пропасть.
По-видимому, это почувствовал и сам болгарский руководитель. В течение некоторого времени он находился в состоянии замешательства: заверения в адрес Советского Союза перемежались с выражением недовольства в адрес советской печати, например в отношении корреспонденции из Болгарии, публиковавшихся в «Известиях».
Нам стало известно, что посольству Болгарии было поручено внимательно следить за процессами, происходившими в Советском Союзе, больше приглашать для неофициальных бесед партийных и государственных работников, ученых, общественных деятелей, давать на этой основе критическую информацию о положении в стране. Создавалось впечатление, что Живков искал для себя какой-то неординарный выход из создавшейся ситуации. И вот где-то в конце весны – начале лета 1987 года стали вырисовываться контуры его замысла: осуществить крутой поворот в отношении перестройки, от ее критики к полному и безоговорочному признанию с опережающими шагами в собственной стране, чтобы и в этом случае бежать впереди СССР.
Этот план нашел свое реальное воплощение в письменном докладе Живкова, подготовленном к июльскому пленуму ЦК БКП, а затем и в его выступлении на самом пленуме, в его решениях и последующих практических действиях. Текст доклада, как обычно в последние годы, был предварительно направлен Живковым нашему руководству в порядке ознакомления и информации.
Это был обширный, заумный трактат с претензией на теоретическую значимость и новизну. В нем явно просматривалась амбициозность авторов. Тут и задача «вывести страну в число ведущих держав мира и по производительности труда, и по росту национального дохода», и констатация того, что «страна открыта для достижений современной цивилизации и сама вносит вклад в мировое развитие, имеет высокий международный авторитет», и утверждения о «преимуществах и привлекательности социализма на болгарской земле».
В докладе приводились философские рассуждения об общем, особенном и единичном для того, чтобы обосновать необходимость создания «модели на уровне единичного». А несколькими страницами дальше говорилось о «несостоятельности антимарксистских теорий специфических моделей социализма в разных странах». Вот и выбирай, чему же верить.
И все это для того, чтобы доказать необходимость таких перемен в Болгарии, которые идут значительно дальше и осуществляются более круто, чем перестройка в Советском Союзе.
В докладе был поставлен вопрос о необходимости коренного изменения роли партии в обществе, о том, чтобы она перестала быть «фактором власти», о фактической чистке партии. Предусмотрена полная реорганизация центра, в том числе слияние Госсовета с правительством. Принято решение о резком одноразовом сокращении партийного и государственного аппарата, о глубоких переменах в структуре общественных организаций, о перестройке Академии наук, о кардинальной перестройке административно-территориального деления страны. Вместо 28 округов вводилось деление на 8 традиционных для старой Болгарии провинций.
В публичных выступлениях и особенно в доверительных беседах с представителями КПСС и других партий Живков полностью отошел от прежнего утверждения, что «Болгария в переменах не нуждается». Наоборот, он стал всячески подчеркивать, что перемены назрели и не осуществлялись они якобы потому, что не было понимания и согласия с советской стороны, его, Живкова, держали за фалды и только теперь перестройка в Советском Союзе открыла возможность для перемен и в Болгарии.
Но в таком случае почему же болгарское руководство сразу же безоговорочно не приветствовало наш новый курс, а проявляло по меньшей мере сдержанное отношение к нему, высказывало те или иные оговорки? Почему же не было заявлено, что Болгария тоже пойдет по этому пути, а, напротив, всячески подчеркивалось, что «советское начинание в Болгарии неприемлемо из-за ее специфики»?
Позднее Живков скорректировал и это свое объяснение: дескать, советский фактор лишь тормозил перемены в Болгарии. Главным препятствием было сопротивление болгарского аппарата и болгарской бюрократии. Но и такая редакция не выглядела убедительной. Почему же тогда в прежние годы не устраняли, а, наоборот, наращивали это препятствие? Ведь бюрократический аппарат в Болгарии непрерывно расширялся, обрастая все новыми и новыми структурами в центре и на местах. Для них понастроили помпезные административные здания, причем не только в столице, но и во всех округах.
Все говорило о том, что к пониманию необходимости поворота Живков пришел не когда-то давно, а именно теперь, в ситуации, складывавшейся под влиянием советской перестройки, настроений в самом болгарском обществе. В стране нарастало напряжение, широкое недовольство личностью руководителя. По-видимому, Живков решил одним ударом снять это напряжение, причем ударом ошеломляющим, таким, которого никто не мог ожидать в Болгарии. Он рассчитывал на восстановление поддержки широких кругов населения, выступавших за дальнейшее укрепление союза с СССР, а заодно и на нейтрализацию критически настроенных в отношении него лиц в руководстве БКП. Кстати, мотив снятия напряженности в обществе звучал и в высказываниях самого Живкова.
Свою роль, по-видимому, сыграло и намерение Живкова, уже в который раз, на волне перестройки перетряхнуть партийный и государственный аппарат, кадры, в том числе и в верхнем эшелоне, создать такую политическую структуру, которая послужила бы пьедесталом для режима неограниченной личной власти. В этой связи на серьезные размышления наталкивало провозглашенное в докладе намерение вывести партию из управления государством и обществом под девизом: «Уйти, чтобы остаться». Ясно, что власть не выпустят из рук. Тут не было сомнений. Но тогда встает вопрос: кто должен уйти, а кто остаться? Не скрывается ли за всем этим идея такого политического поворота, который служил бы прежде всего личным планам Живкова – уйти партии, а остаться вождю?
Конечно, Живкову править оставалось не так уж долго по естественным причинам, но он мог с учетом советского опыта сформировать такое руководство, которое не допустило бы развенчания его, Живкова, как это произошло с Брежневым в Советском Союзе.
По-видимому, немалую роль сыграло и стремление прикрыть широковещательными реформами серьезный экономический спад, начавшийся в стране, создать ситуацию, позволяющую задним числом выставить хозяйственные трудности как неизбежные издержки перестройки. Нельзя сбрасывать со счетов и влияние группы лиц прозападного толка в окружении Живкова с их планами осуществить корректировку внешнеполитической ориентации страны. Отзвуки этого чувствовались в попытках кое-что позаимствовать из западных моделей организации общества – копирование земельного устройства ФРГ, сильной президентской власти, роспуск Академии наук и т. д.
Направив свой доклад руководству КПСС и лично Горбачеву, Живков хотел продемонстрировать доверительность в наших отношениях, свою положительную оценку перестроечных процессов и попытаться получить советское благословение на осуществление у себя мер, которые на первый взгляд выглядели очень радикально, а на самом деле преследовали цели не демократизации, а укрепления личной власти.
Пленум ЦК БКП принципиально не изменил ситуации. Предложенные меры были приняты, и, более того, началось их форсированное осуществление. В срочном порядке была созвана сессия Великого народного собрания, на которой без тщательного обсуждения утверждено создание 8 областей вместо 28 округов с перенесением их центров из крупных в мелкие города, полностью реорганизовано правительство.
Как должно было поступить советское руководство в этих условиях? Мы в Отделе ЦК внимательно проанализировали доклад Живкова и основные выводы доложили Горбачеву. С одной стороны, мы не могли не приветствовать изменения отношения болгарского руководства к процессам обновления и перестройки, его желания встать на этот путь, обменяться мнениями о путях решения общих для нас проблем, а с другой – скрыть беспокойство в связи с предпринимаемыми под этим флагом скоропалительными и необдуманными действиями, за которыми явно проглядывало стремление не только не отстать от нас, а попытаться бежать на полшага впереди.
В райском Эвксинограде
Получилось так, что в то же самое время была намечена моя поездка в эту страну, чтобы в неофициальной обстановке поближе познакомиться с ее жизнью, проведя там по приглашению болгарского руководства часть своего отпуска. Такая возможность пообщаться с друзьями оказалась как нельзя кстати.
И вот в первой декаде августа я в Болгарии, вначале на Золотых Песках под Варной в местечке под претенциозным названием Эвксиноград, а затем в поездке по стране. Эвксиноград – бывшая резиденция болгарских царей с большим живописным парком на берегу Черного моря – Понта Эвксинского, откуда и название местечка. В бывшем царском дворце и пристроенном к нему большом современном здании официальная шикарная резиденция самого Живкова. Рядом в парке капитальный дом гостиничного типа с номерами для членов Политбюро. Мне с семьей был отведен для недельного пребывания отдельно стоявший особнячок близ пляжа.
По болгарскому обычаю отпуск здесь, в Эвксинограде, проводили в это время все или почти все члены Политбюро. Это дало возможность встретиться и побеседовать со многими из них, в частности с С. Тодоровым, М. Балевым,
