месяцев доказала неприемлемость старого пути. И в развитие Февральской революции происходит Октябрьская, но теперь уже события идут по другому — пролетариат, народ убирают старую буржуазию и ставят на ее место свою организацию революционеров. В. И. Ленин считал, что задачи Октября не ограничатся выполнением программы буржуазной революции. Он думал, что Октябрь сможет пойти дальше, раз «власть перешла к пролетариату». К сожалению, власть не перешла к пролетариату и не могла к нему перейти — ни в Феврале, ни в Октябре. Власть перешла в руки организации, которая вынужденно выполняя задачи новой буржуазной революции, закономерно заняла вакантное место старой буржуазии. Почему «вынужденно» и «закономерно»? Потому что никому не дано нарушить объективные, открытые К. Марксом и Ф. Энгельсом, законы развития общества. Социалистическая революция не может произойти в полуфеодальной стране неграмотных крестьян, иначе весь мир наслаждался бы социализмом еще в ХУШ веке. Наша история только подтвердила это в очередной раз.
Для того, чтобы решить задачи буржуазного развития — прежде всего экономического, давно решенные Западом в другой исторической обстановке, нужно было лишить старую буржуазию политической власти и собственности и довести буржуазную частную собственность до высшей точки — превратить ее в собственность государственную. Но не общественную — здесь огромная разница, принципиальная. Отныне средствами производства и всеми жизненными средствами будет распоряжаться не класс частных капиталистов, а машина угнетения масс, государственный аппарат, вставший над всем остальным обществом. В этом была объективная экономическая потребность развития нашего общества.
Новый класс, пришедший к власти, владеет средствами производства и всеми жизненными средствами — совместно, объявляя их собственностью государства, сам же при этом государством и являясь (не страной-государством, а государственным аппаратом, аппаратом власти) и одно, собственность, неотрывно от другого — аппарата власти.
Но сразу после революции новый класс еще не владеет всеми производительными силами общества, более того, чтобы удержаться у власти ему приходится передать большую часть этих средств классу мелких капиталистов крестьян. В результате после всех колебаний крестьяне поддержали новый строй, потому что на собственном опыте убедились — только он может защитить их от потери земли, больше того — бесплатно снабжали его хлебом и солдатами. Но Гражданская война кончилась, угроза потерять землю исчезла, а большевики гнули свое и крестьяне восстали. Антагонизм интересов нового класса, нового строя и крестьян выступил открыто. Новый класс стоял перед угрозой краха. Армия состояла из крестьян. Под руководством большевиков крестьяне воевали за свою землю против помещиков — против самих себя они воевать не хотели. Предложить в обмен на хлеб промышленные товары, новый правящий класс не мог — промышленность была разрушена либо бездействовала. Пришлось отступить и заменить продразверстку налогом. Начался нэп. Крестьянин получил то, чего хотел всегда и везде — землю и свободу распоряжаться плодами своего труда, а какая при этом власть — его мало интересует, главное, чтобы она была сильной и «был порядок».
Было ли понимание того, что НЭП это именно отступление перед превосходящими силами противника? «Новую политику мы начали строить совершенно по-новому, ни с чем старым не считаясь. И если бы мы ее строить не начали, то мы были бы разбиты в первые же месяцы, в первые же годы наголову. Но это не значит, что мы уперлись в то, что если мы начали ее с такой абсолютной смелостью, то мы непременно и будем так продолжать. Откуда это вытекает? Это ниоткуда не вытекает». «Где и как мы должны теперь перестроиться, приспособиться, переорганизоваться, чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперед, мы еще не знаем».
Страна лежала в руинах. Восстановление, тем более развитие промышленности, требует средств. Взять их было неоткуда — кроме народа, а народ в 1921 г. на 85 % — крестьяне. Именно поэтому сразу же с введением нэпа началась так называемая «советская политика цен» — завышенные цены на промышленные товары и заниженные на хлеб. Не зная брода большевики начали слишком ретиво проводить «советскую политику цен» и столкнулись в 1923 году с «кризисом сбыта». Им хотелось быстро, максимально быстро укрепить свое положение, но даже неграмотный крестьянин понимал, что в 1913 году он мог купить 5 аршин ситца за 1 пуд ржи, а в 1923 — только 1,5 аршина и отказывался брать промтовары по таким несусветным ценам. Пришлось опять отступить — страна, промышленность только-только начинали подниматься на ноги, ссориться с крестьянином было бессмысленно и опасно — и снизить цены на промтовары в среднем на треть. Перекачивание средств из сельского хозяйства в промышленность продолжилось, но в меньшем масштабе.
В 1923 году понижение цен на 1/3 отвечало рыночной конъюнктуре, в 1927/28, когда промышленность превзошла довоенный уровень, выпуск продукции увеличился в несколько раз по сравнению с 1923 годом и соответственно уменьшилась стоимость каждого отдельного изделия, эти цены перестали удовлетворять крестьянина. Снижение в течение 1927 года цен на промтовары на 10 %, к тому же объявленное «временной мерой», ничего не изменило и крестьянин «забастовал». К началу 1928 года государством было заготовлено 51,3 млн. центнеров хлеба вместо 70,2 млн. к началу 1927. Последовали «чрезвычайные меры хлебозаготовок». Уменьшение заготовки хлеба на треть, это не шутки нынешних «историков» и «экономистов», и Сталин сразу после съезда помчался по стране.
Необходимость этих мер понимали все и пусть с колебаниями — вызванными вполне понятным страхом — «кризис сбыта» и особенно восстания 1920-21 гг. были весьма грозными воспоминаниями, но поддержали их тоже все, в том числе и Бухарин, и Рыков, и Томский и другие будущие «правые уклонисты» и «враги народа». Иначе стране, вернее городу и армии угрожал голод. В 1926/27 потребление хлеба городским населением было на 27 % больше, чем в 1913 г В 1926/27 было заготовлено 116,4 миллиона центнеров хлеба. В результате «чрезвычайных мер» удалось в 1927/28 заготовить 110,3 миллиона центнеров, т. е. на 5,3 % меньше, чем в 1926 г., но реализовано на внутреннем рынке было 101,7 миллиона центнеров, т. е. на 28,8 % больше, чем в 1926/27, а экспорт хлеба к началу 1929 г. упал более чем в пять раз — до 0,8 миллиона центнеров, т. е. практически прекратился. Кроме того, осенью 1927 года сложилась благоприятная ситуация для продуктов животноводства и технических культур крестьяне выручили достаточно денег для удовлетворения своих потребностей. Сейчас кое-кто намекает, что у государства были хлебные резервы и вот, мол, нужно было выбросить их на свободный рынок и тем самым сбить цены на хлеб. Председатель Совнаркома Рыков поддержал «чрезвычайные меры хлебозаготовок», т. е. это косвенно подтверждает, что в действительности никаких резервов у государства не было. Их и не могло быть в той обстановке. Но мы все же не поверим Рыкову и обстановке. Предположим, что у государства все же были эти хлебные резервы и оно выбросило их на свободный рынок — цены падают (правда возникает вопрос какими резервами надо было обладать, чтобы сбить цены на рынке — ведь на снижение цен на промтовары на 10 %, т. е. на повышение цен на хлеб на 10 % крестьянин не отреагировал), но выручивший достаточно денег за мясо и лен крестьянин не будет продавать хлеба, он придержит его до тех пор пока цены не поднимутся до уровня, который окупит его затраты, в противном случае он просто разорится — ведь цены на хлеб уже были заниженными. Таким образом нынешние «мыслители», «болеющие» за крестьянина и НЭП просто-напросто предлагают своими нелепыми рецептами разорение крестьянства и подрыв сельского хозяйства страны того периода.
Но трудности с хлебозаготовками не были причиной, они не были даже поводом, предлогом для «выдуманной» Сталиным «сплошной коллективизации» и «раскулачивания». Они были всего лишь ударом колокола, сигналом для перехода в наступление нового строя. Понимание, что после завершения восстановления страны (1926 год) такое наступление — неизбежно, росло в правящем классе. Первым, кстати, об этом заговорил еще в октябре 1927 года, задолго до «хлебного кризиса» не кто иной как Бухарин. Такой резкий поворот официальной теории дал Троцкому повод для издевательств: «Сегодня — „Обогащайтесь!“, а завтра — „Долой кулака!“ Это легко говорить Бухарину. Он берется за перо — и готово, ему нечего терять».
Антагонизм интересов нового строя, нового правящего класса и класса крестьян, т. е. мелкой буржуазии был доказан давно и не только теоретически, а кровью восстаний 1920-21 гг. и червонцами кризиса сбыта 1923 г. 1928 год хлебный кризис и чрезвычайные меры хлебозаготовок стали пробой сил, предтечей коллективизации. Впервые правящий класс не отступил перед крестьянами, наоборот крестьянам пришлось отступить перед выросшей мощью нового класса и его государства. Но это было только начало.
Но ведь можно было повысить цены на хлеб или снизить на промтовары! Ну, развивались бы помедленнее, ведь предлагал же Бухарин «другой путь» сохранить существующий уровень капиталовложений, не сворачивать нэп?!
За 1929-33 годы в народное хозяйство по пятилетнему плану должно было быть вложено 64,5 миллиарда рублей, в 2.5 раза больше, чем за предшествующие пять лет. Предположим, что был принят «другой путь» Бухарина. Умножаем 5 лет на 2,5 и получаем… 1941 год. С чем бы мы его встретили? И где гарантии, что это был бы не 1941, а 1939 год, например?
При всех усилиях и жертвах, даже после завершения первой пятилетки страна продолжала отставать от развитых стран Запада, промышленность не могла еще обеспечить обороноспособность страны. Таким образом ясно — темпы роста промышленности должны были быть максимально высокими, на грани возможного, на грани срыва.
И все же, давайте не только встанем на точку зрения Бухарина и его единомышленников, но согласимся даже с невозможным — с тем, что не было Запада, не было Гитлера, не было 1941 года. Не будет «сталинской коллективизации». Чтобы получить хлеб у крестьянина понижаются цены на продукцию промышленности или, соответственно, повышаются закупочные цены на хлеб. Поскольку на 10 % снижение он не отреагировал, их надо было снижать еще и еще — на сколько? Крестьяне богатеют, усиливается социальная дифференциация на полюсах — кулаки богатеют, естественно, быстрее, чем середняки, а бедняки? Ну, а бедняки, понятно, беднеют. В 1927 году на территории СССР насчитывалось свыше 25 миллионов крестьянских хозяйств. Удельный вес кулацких хозяйств с 1924 но 1927 вырос с 3,3 до 3,9 %, середняцких с 61,1 до 62,7 %, бедняцких сократился с 25,9 до 22 %. Удельный вес батрацких хозяйств вырос с 9,7 до 11,3 %. В 1927 году 3,2 % хозяйств имело 16,1 % средств производства, в то же время 28,3 % хозяйств не имело рабочего скота и 31,6 %
