общественного строя соляриев.

Преступлениями считаются:

«неблагодарность, злоба, отказ в должном уважении друг к другу, леность, уныние, гневливость, шутовство, ложь, которая для них ненавистнее чумы. И виновные лишаются в наказание либо общей трапезы, либо общения с женщинами, либо других почетных преимуществ…»

(43, с.151).

Содомия наказывается обязательством носить позорную одежду, но в случае повторения — смертной казнью.

«К насильникам применяется смертная казнь или наказание — око за око, нос за нос, зуб за зуб и т. д»

(43, с. 176).

Суровы наказания за военные преступления:

«первый обратившийся в бегство, может избежать смерти лишь в том случае, когда за сохранение ему жизни ходатайствует все войско и отдельные воины принимают на себя часть его наказания. Но это снисхождение применяется редко и лишь при наличии ряда смягчающих обстоятельств. Вовремя не оказавший помощи союзнику или другу наказывается розгами; не исполнивший приказаний бросается в ров на растерзание диким зверям; при этом ему вручается дубинка, и если он одолеет окружающих его львов и медведей, что почти невозможно, то получает помилование»

(43, с. 167).

Очень интереснарта столь рано высказанная мысль: предоставить обвиняемому видимость прав, чтобы придать оттенок справедливости приговору!

Судебная власть не отделяется от административной:

«Все по отдельности подсудны старшему начальнику своего мастерства. Таким образом, все главные мастера являются судьями и могут присуждать к изгнанию, бичеванию, выговору, отстранению от общей трапезы и запрещению общаться с женщинами»

(43, с.176).

Нет также и профессиональных исполнителей наказаний:

«Палачей и ликторов у них нет, дабы не осквернить государство»

(43, с.176).

«Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает камнями…»

(43, с. 176).

«Иным дается право самим лишать себя жизни: тогда они обкладывают себя мешочками с порохом и, поджегши их, сгорают, причем присутствующие поощряют их умереть достойно. Все граждане при этом плачут и молят Бога смягчить свой гнев, скорбя о том, что дошли до необходимости отсечь загнивший член государства. Однако же виновного они убеждают и уговаривают до тех пор, пока тот сам не согласится и не пожелает себе смертного приговора, а иначе он не может быть казнен. Но если преступление совершено или против свободы государства, или против Бога, или против высших властей, то без всякого сострадания приговор выносится немедленно»

(43, с. 176–177).

Наказания рассматриваются как один из элементов воспитания

жителей:

«…ответчик примиряется со своими обвинителями и свидетелями, как с врачами своей болезни, обнимая их, целуя и т. д.»

(43, с.176).

«А обвинительные приговоры являются истинными и верными лекарствами и воспринимаются скорее как нечто приятное, а не наказание»

(43, с. 173).

В описываемом Кампанеллой государстве исповедуется религия Солнца:

«И под видом Солнца они созерцают и познают Бога, называя Солнце образом, ликом и живым изваянием Бога, от коего на все находящееся под ним истекает свет, тепло, жизнь, живительные силы и всякие блага. Поэтому и алтарь у них воздвигнут наподобие Солнца, и священнослужители их поклоняется Богу в Солнце и звездах, почитая их за его алтари, а небо — за его храм…»

(43, с. 182).

Более конкретно эти верования проявляются в двух аспектах. Во-первых, как государственная религия, так что управление государством совпадает со священническим служением. Поэтому глава государства является и первосвященником, а так как он называется «Солнце», то, очевидно, мыслится и как воплощение Бога.

«…из должностных лиц священниками являются только высшие; на их обязанности лежит очищать совесть граждан, а весь Город на тайной исповеди, которая принята и у нас, открывает свои прегрешения властям, которые одновременно и очищают души и узнают, каким прегрешениям наиболее подвержен народ»

(43, с. 173).

Таким образом, в одних и тех же руках соединяются и административные функции, и жреческие, и — как мы видели — власть налагать любые наказания.

С другой стороны, религия Солнца представляется как поклонение Вселенной, рационалистически воспринятой как идеальный механизм. Иными словами, это синтез религии и рационалистической науки (с уклоном в астрологию). Так, мы видели, что звание первосвященника «Солнце» переводится как «Метафизик» и его право на занятие своего поста определяется его грандиозными научными познаниями.

Такое же впечатление производит и описание храма Солнца, занимающего центральное положение в Городе: он больше похож на естественнонаучный музей, чем на церковь.

«На алтаре виден только один большой глобус с изображением неба и другой — с изображением земли. Затем на своде главного купола нанесены все звезды неба от первой до шестой величины, и под каждой из них указаны в трех стихах ее название и силы, которыми влияет она на земные явления»

(43, с. 145).

«Над меньшим куполом возвышается только своего рода флюгер, указывающий направление ветров, которых они насчитывают до тридцати шести»

(43, с. 146).

Слово «только» подчеркивает, очевидно, что флюгер занимает место, отведенное в христианских храмах кресту. Вообще, производит впечатление, что во всем сочинении Кампанеллы разбросаны замечания, враждебные либо христианству, либо католической церкви, причем в духе, близком мировоззрению многих еретических сект. Эти замечания облечены в форму намеков, и весьма осторожных, что неудивительно — «Город Солнца» написан в тюрьме инквизиции, когда Кампанеллу содержали в камере — клетке. Таким выпадом является, по-видимому, список диковинных рыб, изображенных на Стенах Города: он начинается с «рыбы-епископа» и кончается «рыбой мужской член». Таков, вероятно, и смысл следующего места:

«Тела умерших не погребаются, а во избежании моровых болезней сжигаются и обращаются в огонь, столь благородную и живую стихию, которая исходит от солнца и к солнцу возвращается. Этим исключается возможность возникновения идолопоклонства»

(43,с.180).

Последняя фраза явно направлена против поклонения мощам святых. Во всем этом месте любопытна столь ранняя попытка подкрепить идеологические возражения против христианских обрядов чисто утилитарными санитарными аргументами.

Уколом христианству предназначена быть и ироническая фраза:

«В конце концов они признают, что счастлив христианин, довольствующийся верою в то, что столь великое смятение (появление в мире зла) произошло из-за грехопадения Адама»

(43, с. 186).

По-видимому, гностическая концепция замаскированно излагается во фразе:

«Считали они возможным и то, что делами низшего мира управляет низшее божество по попущению первого божества, но теперь полагают, что это мнение нелепо»

(43, с. 185).

Не случайно, вероятно, Иисус Христос изображен на стене Города в галерее, где «нарисованы все изобретатели наук, вооружения и законодатели» — правда, «на почетнейшем месте», с Моисеем, Ози-рисом, Юпитером, Ликургом, Солоном и т. д.

Через несколько лет после «Города Солнца» Кампанелла написал другое сочинение — «О наилучшем государстве», где разбирает некоторые возражения против социальных идей своей первой книги. Там, в частности, общность имущества оправдывается примером апостольской общины, а общность жен (весьма осторожно) — ссылками на различных отцов церкви. Особенно интересно то место, где утверждается, что возможность такого государства подтверждена опытом:

«И это показали, к тому же, монахи, а теперь — анабаптисты, живущие общиной; если бы они имели истинные догматы веры, они бы еще более преуспели в этом. О, если бы они не были еретиками и вершили правосудие, как мы им проповедуем: тогда они служили бы образцом этой истины».

«Закон Свободы» Джерарда Уинстенли. В предшествующей главе мы говорили о социалистическом движении «диггеров» времен английской революции и цитировали памфлеты виднейшего теоретика этого движения — Уинстенли. «Закон Свободы» — самое продуманное, систематическое и цельное изложение идей Уинстенли. Это произведение относится к типу «утопий» и содержит детально разработанный план нового общества, в значительной степени основанного на социалистических принципах.

«Закон Свободы» был опубликован в 1652 г. Он начинается с обращения к «его превосходительству Оливеру Кромвелю, генералу республиканской армии в Англии». В обращении Уинстенли указывает Кромвелю на то, что несмотря на победу революции и казнь короля, положение простого народа не улучшилось: он обременен налогами, находится под властью богачей, юристов и священников. Обещания «уничтожить с корнем все священство, епископство и тиранию» — не выполнены. «За что мы боролись?» — спрашивают многие бывшие солдаты. И Уинстенли призывает Кромвеля дать угнетенному простому народу истинную свободу.

Основная часть сочинения начинается с выяснения того, что же такое истинная свобода. Уинстенли считает, что она — в свободном пользовании плодами земли:

«Для человека лучше было бы не иметь тела, чем не иметь пищи для него»

(35, с. 211).

А более конкретно истинная свобода заключается в свободном пользовании землей. Ради земли короли ведут войны, священники проповедуют, богатые угнетают бедных. А это «внешнее рабство» порождает «внутреннее рабство»:

«рабство ума, как алчность, гордость, лицемерие, уныние, страх, отчаяние и безумие — все это вызывается внешним рабством, которое одни люди налагают на других»

(35, с. 211–212).

Основываясь на этом материалистическом взгляде на общество, Уинстенли развивает план нового общественного уклада, в котором устраняется частное пользование землей, а как следствие исчезает и «внешнее» и «внутреннее рабство». В качестве основного принципа построения общества он выдвигает подчинение интересов личности общим интересам:

«Существует только рабство и свобода; частный интерес и общий интерес; и тот, кто будет ратовать за то, чтобы внести частный интерес в свободную республику, тот будет тотчас же обнаружен и изгнан как человек, стремящийся снова вернуть королевское рабство»

(35, с. 284).

Более конкретно, в государстве, по плану Уинстенли, отменяется частная собственность на землю, торговля и деньги. Земля обрабатывается отдельными большими семьями по указаниям и под контролем государственных чиновников. Оборудование же хранится в каждой семье, но не как ее собственность, а как имущество, доверенное государством, за сохранность которого уголовно отвечает глава семьи. Лошади выделяются государством. После сбора урожая продукты сдаются на государственные склады.

В таком же положении находятся ремесленники: они получают сырье с государственных складов и сдают туда свою продукцию. Работают либо семьями, либо в общественных мастерских. Граждане переводятся администрацией из одной семьи в другую — в зависимости от положения с рабочей силой или их способностей к определенной работе.

Кроме свободных граждан, работают и граждане, которых суд лишил свободы. Иногда Уинстенли называет их рабами. Они делают ту же работу, что и свободные, но более тяжелую. Наблюдает за ними должностное лицо, называемое «смотритель».

«Если они будут выполнять свои нормы, то он позволит выдавать им достаточное количество пищи и одежды, чтобы сохранить здоровье. Но если они будут проявлять отчаяние, легкомыслие или леность и не будут спокойно подчиняться закону, смотритель назначит им скудное питание и будет бить их кнутом, „ибо лоза уготована для спины глупцов“, до тех пор, пока их гордые сердца не склонятся перед законом»

(35, с. 273–274).

«Если же какой-нибудь нарушитель убежит, об этом будет возвещено через глашатая, и он будет приговорен судьей к смертной казни, когда будет снова задержан»

(35, с. 274).

Но положение раба не распространяется автоматически на родственников, если они сами не провинились. Цель рабства — перевоспитание порочных граждан:

«А какую цель это преследует? Убить их высокомерие и неразумие, чтобы они стали полезными людьми для республики»

(35, с.354).

Все необходимое граждане свободно и безвозмездно берут из государственных магазинов. При этом возникает, очевидно, затруднение:

«На самом деле алчный, высокомерный и скотоподобный человек пожелает большего, либо