дать атеизм; именно — убеждение в том, что для нас рай может существовать только в одном месте, а именно — в этом мире»
(53, с. 154).
На метафизике Дешана основывается его социальная и историческая доктрина. Основой ее является концепция эволюции человечества в направлении наибольшего проявления идеи единения, Целого:
«Идея Целого равносильна идее порядка, гармонии, единства, равенства, совершенства. Состояние единения или общественное состояние вытекает из идеи Целого, которое само есть единство, единение; люди в целях своего собственного благополучия должны жить в общественном состоянии»
(53, с. 335).
Механизм этой эволюции — развитие социальных инстинктов, которые определяют собой все стороны человеческой жизни — язык, религию, мораль… Например:
«Абсурдно было бы допустить, что человек вышел из рук Бога взрослым, моральным и владеющим способностью речи: речь развивалась по мере того, как общество становилось тем, что оно собой представляет»
(53, с. 102).
Различные проявления зла Дешан считает продуктом социальных отношений, даже гомосексуализм, например, объясняя их влиянием.
Сами же социальные институты складываются в результате воздействия материальных факторов — необходимости совместной охоты, охраны стад, а также преимуществ физического строения человека, в особенности строения его руки.
Весь исторический процесс Дешан делит на три ступени или состояния, которые должно пройти человечество:
«Для человека существуют только три состояния: состояние дикости, или состояние животных в лесах, состояние законов* и состояние нравов. Первое является состоянием разъединения, без единения, без общества; второе состояние — наше — состояние крайнего разъединения в единении, и третье состояние — это состояние единения без разъединения. Это состояние неоспоримо единственное, могущее, насколько это возможно, составить силу и счастье людей»
(53, с. 275).
В состоянии дикости люди гораздо счастливее, чем в состоянии законов, в котором живет современное цивилизованное человечество:
«…состояние законов для нас, людей в гражданском состоянии, неоспоримо хуже, чем в состоянии дикости»
(53, с. 184).
Это верно в применении к современным диким народам:
«Мы относимся к ним с пренебрежением, однако не подлежит сомнению, что их состояние много менее безрассудно, чем наше»
(53,с.185).
Но вернуться в состояние дикости нам невозможно: оно необходимо должно было разрушиться и породить состояние законов в силу объективных причин и, прежде всего, появления неравенства, власти и частной собственности.
Частная собственность — это основная причина, порождающая все пороки состояния законов:
«Твое и мое по отношению к земным благам и к женщинам существует только под сенью наших нравов, порождая все зло, которое санкционирует эти нравы»
(53, с. 178).
Состояние законов, по мнению Дешана, — состояние наибольшего несчастья для наибольшего числа людей. Само зло он считает порождением этого состояния:
«Зло в человеке имеет место только благодаря существующему гражданскому состоянию, которое бесконечно противоречит его природе. В человеке не былотакого зла в стадном состоянии»
(53, с.166).
Но именно те стороны состояния законов, которые делают его особенно непереносимым для людей, подготовляют, согласно Деша ну, переход в состояние нравов, которое, по-видимому, и является тем «раем в этом мире», о котором Дешан говорил в приведенной выше цитате. Его описание, полное ярких подробностей, составляет одну из самых своеобразных и последовательных социалистических утопий.
Вся жизнь в состоянии нравов будет полностью подчинена одной цели: максимальному осуществлению идеи равенства, общности. Люди будут жить без твоего и моего, исчезнет специализация, разделение труда.
«Женщины являлись бы общим достоянием для мужчин, как мужчины для женщин»
(53, с. 206),
«дети не принадлежали бы в отдельности тем или иным мужчинам и женщинам»
(53, с. 206),
«женщины, способные кормить грудью и небеременные, без разбору давали бы детям свою грудь»
(53, с. 212).
«Но как же, возразят мне, неужели матери не оставляли бы при себе своих собственных детей? Нет! К чему эта собственность…?»
(53,с.212).
Автора не пугает, что этот образ жизни может привести к кровосмешению.
«Говорят, что кровосмешение в первой степени противно природе. Оно всего только противно природе наших нравов, ничего более»
(53, с. 212).
Все люди
«знали бы только общество и принадлежали бы ему одному, единственному собственнику»
(53, с. 211).
Для перехода в это состояние придется уничтожить многое из того, что сейчас считается ценным, например,
«все то, что мы именуем прекрасными произведениями искусства. Жертва эта была бы, несомненно, велика, но принести ее необходимо»
(53, с. 202).
Исчезнуть должны не только изящные искусства — поэзия, живопись или архитектура, но и наука и техника. Люди не станут строить кораблей или изучать земной шар.
«И зачем понадобилась бы им ученость Коперников, Ньютонов и Кассини?»
(53, с. 224).
Язык станет гораздо более простым и гораздо менее богатым, все люди станут говорить на одном языке, а язык этот будет стабилен и не подвержен изменениям. Исчезнет письменность и отпадет необходимость в утомительном труде изучения грамоты. Дети вообще не будут учиться: все необходимое они усвоят, подражая старшим.
Отпадет и необходимость рассуждать:
«В состоянии дикости не размышляли и не рассуждали, потому что в этом не нуждались; при состоянии законов размышляют и рассуждают, потому что нуждаются в этом; при состоянии нравов не будут размышлять и рассуждать, потому что в этом не будут больше нуждаться»
(53, с. 296).
Одна из самых ярких иллюстраций этого изменения сознания — гибель всех книг. Все они найдут свое употребление в том, для чего они, собственно, только и годны — для растопки печей. Все написанные до сих пор книги имели своей целью сделать необходимой и подготовить ту книгу, которая доказывала их ненужность — книгу Дешана. Она переживет их все, но под конец тоже сгорит — последней из книг.
Жизнь людей упростится и облегчится. Они почти не будут добывать и обрабатывать металлов — большинство вещей будет сделано из дерева. Не будут строить больших домов, а жить станут в деревянных хижинах.
«Мебель их состояла бы только из скамей, полок и столов…»
(53, с. 217).
«Свежая солома, переходящая затем от них на подстилку для скота, составляла бы общее и здоровое ложе, на котором они предавались бы отдыху. Они располагались бы для этого без разбора, женщины вперемежку с мужчинами, предварительно уложив немощных стариков и детей, которые спали бы отдельно»
(53,с.221).
Еда была бы по преимуществу вегетарианской, а тем самым изготовление ее было бы гораздо легче.
«В их очень скромном существовании им необходимо было бы знать лишь немного вещей, и это были бы как раз те вещи, узнать которые всего легче»
(53, с. 225).
Это изменение жизни связано с коренным изменением психики, в том направлении,
«чтобы склонность каждого была бы вместе с тем и склонностью всеобщей»
(53, с. 210).
Исчезнут «отдельные связи» между людьми и яркие индивидуальные чувства:
«не было бы ярких, но мимолетных ощущений счастливого любовника, героя-победителя, достигшего своей цели честолюбца, увенчиваемого художника…»
(53, с. 205).
«…Все дни походили бы один на другой»
(53, с. 211),
и даже все люди стали бы на одно лицо:
«При состоянии нравов не плакали бы и не смеялись бы. На всех лицах написан был бы ясный вид довольства, и, как я уже говорил, почти все лица имели бы почти один и тот же вид. В глазах мужчин любая женщина походила бы на других женщин, а любой мужчина — на другого мужчину в глазах женщин»
(53, с. 205).
Головы людей станут
«столь же гармоничными, насколько они ныне различаются»
(53,с.214).
«Они несравненно больше нашего придерживались бы одинакового образа действий во всем и не выводили бы из этого заключения — как мы поступаем по отношению к животным, — что так поступать — значит проявлять недостаток разума и понимания»
(53,с. 219).
Это новое общество породит и новое мировоззрение.
«И они не сомневались бы в том, — но нисколько этого не страшась, — что и люди существуют лишь в результате подобного же рода превратности и что в некий день им суждено вследствие таких же превратностей погибнуть, с тем, быть может, чтобы в последовательности времен вновь быть воспроизведенными путем превращения из одного вида в другой»
(53, с. 225).
«Подобно тому, как они, так же, как и мы, не считались бы с тем, что они раньше были мертвы, то есть что составляющие их части не существовали в прошлом в виде человека, они, будучи последовательнее нас, не придавали бы никакого значения и прекращению существования в этом виде в будущем»
(53, с. 228).
«Похороны их не отличались бы от погребения скота»
(53, с. 229),
так как
«их мертвые собратья не должны для них значить больше мертвой скотины»
(53, с. 229),
«они не были бы привязаны к данному человеку, в частности, в такой мере, чтобы ощущать его смерть как личную потерю и оплакивать ее»
(53, с. 230).
«Они умирали бы смертью тихой, смертью, похожей на их жизнь…»
(53, с. 228).
§ 4. Первые шаги
Мы видели, как социализм был выношен во чреве просветительской философии. Новорожденный увидел свет во время Великой Революции и был выкормлен молочком матушки Гильотины. Но его первые шаги на жизненном поприще относятся уже к тому времени, когда миновала героическая эпоха террора. Трогательно видеть, как за очаровательной младенческой неловкостью уже проглядывают черты того героя, который вскоре будет колебать царства и рушить троны.
В 1796 г., после падения Робеспьера и во время правления Директории, в Париже было основано тайное общество, готовившее политический переворот и разрабатывавшее программу будущей социалистической организации страны. Во главе общества стояла Тайная Директория Общественного Спасения, опиравшаяся на сеть агентов. Руководящими ее членами были Филипп Буонаротти и Ноэль (переименовавший себя сначала в Камилла, а затем в Грак ха) Бабеф. Был создан военный комитет для подготовки восстания. Заговорщики надеялись на поддержку армии. По их подсчетам, им должны были активно содействовать 17 тысяч человек. По доносу руководители заговора были арестованы; двое, в том числе Бабеф, — казнены, Буонаротти — сослан. Вернувшись из ссылки, Буонаротти продолжал пропаганду своих взглядов. Под его влиянием находилось большинство деятелей революционного социализма того времени. В частности, находясь в Женеве, он основал кружок, который впоследствии оказал большое влияние на Вейтлинга. Роль Вейтлинга в формировании взглядов Маркса общеизвестна.
Многие документы общества, характеризующие его взгляды, были опубликованы правительством сразу после раскрытия заговора. Подробное изложение заговора и разработанных планов дал позже Буонаротти в книге «Заговор Равных».
Основой мировоззрения общества было стремление к равенству любой ценой. Оно отразилось и в его названии: «Союз равных». Этот принцип был обоснован в их «Манифесте» с неуязвимой галльской логикой:
«Все люди равны, не так ли? Этот принцип неопровержим, ибо только лишившись рассудка, можно со всей серьезностью назвать день ночью»
(55, т. Я, с. 134).
Заложив таким образом незыблемую основу, «Манифест» переходит к выводам из этой аксиомы:
«Мы хотим действительно равенства или смерти — вот чего мы хотим»
(55, т. Я, с. 134).
«Ради него мы согласны на все; согласны смести все, чтобы держаться его одного. Пусть исчезнут, если надо, все искусства, только бы нам осталось подлинное равенство»
(55, т. II, с. 135).
«Пусть исчезнут, наконец, возмутительные различия между богатыми и бедными, большими и малыми, господами и слугами, управляющими и управляемыми»
(55, т. II,с. 136).
Выводом из этого
