XX в. после Р. Х. Развитие же социалистических учений происходит как раз в промежутке между этими двумя эпохами. Наконец, и в хилиастическом социализме можно различить две тенденции: одна порождает академические, кабинетные системы, разработанные планы будущего общества, другая же — призывы к разрушению окружающего мира, идеи «освобождения», мщения и власти избранных. И обе эти тенденции тоже проявляются в разные эпохи. Началом первого течения, безусловно, является «Государство» Платона: под его очевидным влиянием находятся Мор, Кампанелла, Дешан; и даже Маркузе, привлекая для иллюстрации своей концепции мифы о Нарциссе и Орфее, явно пытается подражать Платону. Второе течение складывается в Средние века, в еретических сектах. Но если проследить историю этих сект, то все они (и катары, и братья свободного духа) ведут к гностическим сектам первых веков после Р. Х., причем там можно обнаружить, правда, еще в очень неразвитом виде, основные черты, которые позже проявятся в социалистических учениях.
Прежде всего обратим внимание на то, что социалистические учения возникли тысячелетиями позже социалистических государств. Это заставляет обратить привычную аксиому социалистической идеологии: учения хилиастического социализма не могут рассматриваться как предсказание (научное, мистическое или рационалистическое) будущего общественного строя, они гораздо больше похожи на реакцию, стремление вернуть человечество в более примитивное, архаическое состояние.
Однако это и не простая реакция, стремящаяся лишь восстановить то, что уже было: учения хилиастического социализма далеко выходят за рамки практики ранних социалистических государств. Характер этого процесса станет яснее, если сопоставить его с одним историческим наблюдением, которое было сделано различными авторами, в том числе К. Ясперсом. Ясперс же предложил и название для подмеченного явления:
«осевое время истории»
(140).
Речь идет о тех сдвигах, которые произошли в человечестве в течение периода, охватывающего примерно 1 тысячелетие до Р. Х. В предшествующие два тысячелетия основным фактором, определявшим то, как развертывалась история, были мощные государства, построенные по типу восточной деспотии, способные, благодаря подчинению всего населения бюрократическому контролю, осуществлять грандиозные строительные работы и оперировать громадными армиями. Впервые после долгого перерыва, в 1 тысячелетии до Р. Х., другие, духовные, силы вновь начинают оказывать решающее влияние на течение исторического процесса. От Греции до Китая возникают учения, аппелирующие к душе каждого человека, к его ответственности перед своим разумом, совестью или высшими силами. Это: греческая философия, проповедь израильских пророков, буддизм, конфуцианство. Не всесильную государственную машину, а человеческую личность объявляют они той силой, которая может определить судьбу человечества. Богоподобный деспот, которому можно лишь поклоняться и повиноваться, теряет свое монопольное положение творца истории: неменьшую роль начинает играть учитель, зовущий поверить его учению и подражать его жизни. Как бы ни смотреть на возникновение христианства — Слово ли стало плотию, или же человечество своими силами пришло к новому пониманию своей судьбы — в любом случае здесь мы имеем вершину и итог всего этого процесса. Ясперс полагает, что именно в «осевом времени» и возникла концепция истории, что мы считаем имеющими историю те народы, которые либо непосредственно соприкоснулись с этим процессом, либо впоследствии приобщились к созданным тогда ценностям (как, например, германцы и славяне).
Нам нет необходимости обсуждать здесь это грандиозное и сложное историческое явление — мы сопоставим лишь его с отмеченными выше моментами развития хилиастического социализма. В пределах средиземноморского культурного круга «осевое время» проявилось в двух основных явлениях: в «греческом чуде», особенно ярко воплощенном в личности Сократа, — и возникновении христианства. Хронологически оба эти явления весьма близки к тем двум моментам, которые мы указали как начальные точки развития двух тенденций хилиастического социализма: социалистическая утопия Платона была создана через несколько десятилетий после смерти Сократа, а первые гностические секты возникли уже в 1 в. после Р. Х. Правдоподобно предположить здесь не только временную, но и причинную связь, то есть рассматривать «утопический» хилиастический социализм Платона — Мора — Кампанеллы — Фурье как реакцию на восприятие мира, выработанное в греческой культуре, а «революционный», «эсхатологический» социализм гностических и средневековых ересей, Мюнцера и Маркса — как реакцию на возникновение христианства. Такой взгляд в принципе согласуется с теми выводами, к которым мы пришли по поводу общего характера социализма. Если социализм есть проявление некоторой фундаментальной и постоянно активной силы, то естественно, что всякое препятствие к ее действию должно вызывать изменения в форме ее проявления, имеющие тенденцию преодолеть это препятствие. А глубоко духовное понимание человеческой личности, центральная роль, которую она занимает в греческой культуре и в особенности в христианстве — это и были факторы, пошатнувшие монолитную устойчивость государств, основанных на социалистических принципах, показавшие человечеству возможность иного пути.
Вопрос о взаимоотношении примитивных восточных государств социалистического типа и социалистических государств XX века рассматривается в последней главе книги К. Виттфогеля (89). Точка зрения автора заключается в том, что это — два варианта одного общественного уклада: Примитивный аграрный деспотизм, по его мнению, «существовал тысячелетиями, — до тех пор, пока ему не нанес удар рост индустриального и коммерческого Запада». В последних параграфах: «Куда идет Азия?», «Куда идет Западное общество — куда идет мир?» он рассматривает появление социалистических государств XX века как возврат азиатских стран к тысячелетиями существовавшему у них примитивному строю. С другой стороны, Виттфогель констатирует, что социалистические государства современности отличаются от их древних предшественников тем, что они осуществляют не только экономический, но и социальный и интеллектуальный контроль над своими гражданами, и что современный социализм — это «гораздо больше, чем „азиатская реставрация“». Несогласованность этих двух точек зрения объясняется, как нам кажется, тем, что автор рассматривает социализм исключительно как экономическую категорию, определенную форму организации государства. Поэтому развитие хилиастического социализма, потребовавшее 2,5 тысячелетия, остается вне поля его зрения, а именно оно и является мостом, который соединяет два типа социалистических обществ. Особенность социалистических государств ХХ века заключается как раз в их идеологичности, в том, что они основываются на разработанной, выковывавшейся тысячелетиями идеологии (и тем устойчивее, чем глубже разработана их идеология). Именно этого не хватало древним восточным деспотам, чтобы сохранить власть над миром в духовной атмосфере, созданной «осевым временем». Создание этой идеологии было почти исключительно делом Запада — уже поэтому невозможно рассматривать социализм XX в. как «азиатскую реставрацию».
Существование современных социалистических государств было бы невозможно без идеологии, созданной хилиастическим социализмом. Мы уже описали основные элементы этой идеологии: уничтожение частной собственности, враждебность религии, разрушение семьи, общность. Она связывается с концепцией мифологического характера (хотя и формулируемой на современном, наукообразном языке): о «золотом веке», «пленении» и «освобождении», «избранном народе», которому предназначено быть орудием освобождения, для чего потребуется уничтожение лежащего во зле мира, и наконец, о новом мире, который возникнет в результате этой катастрофы и где будут осуществлены идеалы хилиастического социализма. Именно эту систему взглядов и следует, по-видимому, изучать, чтобы выяснить историческую роль социализма.
§ 4. Социализм и индивидуальность
Анализ социалистического идеала естественно начать с того, чтобы выяснить взаимоотношения различных входящих в него элементов. Сразу же бросается в глаза, что роль их не совершенно одинакова. Так, например, Платон доказывает необходимость общности имущества и жен в идеальном государстве тем, что только при этом условии граждане будут одному и тому же радоваться или печалиться. Иными словами, общность имущества и уничтожение семьи он считает средством для достижения РАВЕНСТВА, которое притом понимается не в привычном нам смысле как равенство прав или возможностей, но как тождественность поведения, как унификация личностей. Обе черты: взгляд на уничтожение частной собственности и семьи как на средство для достижения равенства и особое понимание равенства — проходят через большую часть социалистических учений.
Понимание равенства как основного принципа, из которого проистекают взгляды социалистического характера, играло особенно большую роль в гностических сектах.
«Справедливость Божия состоит в общности и равенстве», —
этим положением обосновывалось и уничтожение частной собственности, и требование общности жен. Этот мотив прослеживается далее в средневековых ересях и в учениях эпохи Реформации:
«Все должно быть общим, ибо Бог всех людей равно нагими послал в мир», —
проповедовал Николай Шторх;
«никто не должен возвышаться над другими, каждый человек должен быть свободен, и должна быть общность всех имуществ», — учил Мюнцер. Прямо ссылаясь на Платона, Мор считает лучшими законы, «распределяющие все жизненные блага междувсеми поровну», а отсюда выводит общность имущества
(кн. 1, с. 70).
Мелье говорит:
«Все люди от природы равны…»,
выводя из этого необходимость уничтожения частной собственности. У просветителей эта аргументация дополняется представлением о «естественном состоянии», в котором все люди были равны, утрата которого создала собственность и все пороки современной жизни. Единственным значительным исключением является «научный социализм», который требование уничтожения частной собственности выводит из объективных причин, таких, как характер производственных отношений. При этом Маркс, например, само представление о равенстве выводит из экономических условий буржуазного общества (ср. 3, т. XVII, с. 68). (Только как же нам быть тогда с теми радикальными концепциями равенства, провозглашенными в первые века после Р. Х., которые мы только что цитировали?) Уже раньше мы привели те основания, которые не дают нам признать «научный социализм» научной теорией и заставляют видеть в нем лишь форму, в которую облекается социалистический идеал (так же, как он может быть облечен, например, и в мистическую форму). По той же причине мы не можем принять на веру и утверждение о том, что требование уничтожения частной собственности является результатом научного анализа объективных явлений социальной жизни. К оценке роли, которую в «научном социализме» играет принцип общности имуществ, и его связи с концепцией равенства мы вскоре вернемся.
Одной из поразительных черт социалистической идеологии является тот совершенно особый смысл, который она вкладывает в понятие равенства. Мы уже указали на него в связи с мотивировкой общности имущества, жен и детей у Платона. И дальше, в большей части социалистических учений мы встречаем концепцию равенства, приближающегося к ТОЖДЕСТВУ. С любовью авторы выписывают детали, характеризующие единообразие, унификацию жизни в Государстве Будущего. Если Мор говорит, что одежда у всех одинакова, за исключением ее различий у разных полов, то Кампанелла прибавляет уже, что и мужчины и женщины одеты почти одинаково: мы должны представить себе, очевидно, нечто вроде современных хунвейбинов. В Утопии все носят плащи одного и того же цвета, в Городе Солнца женщина, попытавшаяся изменить свой наряд, была бы наказана смертью. Солярии, по-видимому, вообще не бывают наедине: они и работают и развлекаются отрядами, и столовые и спальни у них общие. В Утопии и города все построены по единому плану: «кто узнает один, узнает все». Тот же идеал жизни в совершенно одинаковых городах, состоящих из одинаковых домов, повторяет и Морелли. И у него все носят платье из одной и той же материи, все дети
