фразу, чтобы сделать Бакунина ближе официальной идеологии) или «опиской», так как в этом месте Пирумова справедливо противопоставляет Бакунина и индивидуалиста Ницше. В другом месте, пытаясь противопоставить Бакунина Прудону (творчество которого не анализирует), Н.М. Пирумова снова упоминает об «аграрном коммунизме», в духе которого Бакунин воспринимает общинную организацию. Этот «дух» якобы противостоит «прудоновской взаимности»[422]. Поскольку никаких высказываний Бакунина здесь не приводится, остается неясным, что сама Пирумова понимает под коммунизмом (в частности – аграрным). Создается впечатление, что – коммунализм. Но тогда он никак не противостоит взглядам Прудона и не является коммунистическим в том смысле, в котором принято говорить о коммунизме применительно к марксистскому коммунизму и анархо-коммунизму. Так или иначе, но тезис о коммунистическом характере взглядов Бакунина 60-70-х гг. ошибочен[423], на что, как мы видели, прямо указал сам Бакунин.
* * *
В своей экономической модели Бакунин идет за рыночным социализмом Прудона, даже несколько расширяя экономические права свободных коллективов трудящихся (ограниченные у Прудона правом).
Помимо добровольной мотивации к труду Бакунин признает и «принуждение голодом» к тем, кто не желает работать, будучи здоровым взрослым членом общества: «Никто не сможет более эксплуатировать чужой труд: каждый должен будет работать, чтобы жить. И каждый, кто не пожелает трудиться, волен будет умереть с голода, если только он не отыщет какой-либо ассоциации или коммуны, которая согласилась бы из жалости кормить его. Но тогда, по всей вероятности, будет найдено справедливым не признавать за ним никаких политических прав, раз он, будучи трудоспособным, предпочитает находиться в позорном положении и жить за счет чужого труда: ибо не будет иного обоснования для общественных и политических прав, кроме труда, несомого каждым»[424]. Признавая «стимулирование голодом», концепция Бакунина, таким образом, не отрицает рыночных механизмов регулирования хозяйственной деятельности, вообще не предвосхищая форм обмена между коллективами, и основана на идее коллективного распоряжения средствами производства[425]. Бакунин — коллективист, а не коммунист, в отличие от Петра Кропоткина 80-х годов.
Анархисты, испытавшие на себе влияние коммунизма, с опаской глядят на коллективизм Прудона и Бакунина, пытаясь по мере возможности противопоставить взгляды двух теоретиков по этому вопросу, превратив коллективиста Бакунина в коммуниста. Д. Герен предоставляет нам типичный пример такой критики: «Бакунин, в отличие от своего учителя Прудона, так не думал и сомневался на счет логичности коллективности самой по себе. Он ясно замечал опасность сосуществования двух секторов. Рабочие, даже их ассоциации, не могут сформировать капитал, способный воевать против больших капиталов буржуазии. И с другой стороны опасность содержится в самой рабочей ассоциации, где возникнет, в зараженной среде капитализма, «новый класс эксплуататоров труда пролетариата», что, кстати, Прудон сам и открыл.
Самоуправление содержит в себе все ростки экономического раскрепощения рабочей массы, но она не может развить по настоящему все ростки, по утверждению Бакунина, и когда «капитализм, индустриальные учреждения, сырье и инструмент для работы … станут коллективной собственностью ассоциаций рабочих производителей, индустриализируется сельское хозяйство, свободно организуются и федерализуются внутри нее», «социальная трансформация может совершаться радикальным и окончательным способом только посредством совместных действий всего общества», иначе говоря, посредством социальной революции, которая частную собственность превратит в коллективную. В данной организации общества, рабочие будут организовывать свой собственный капитализм и будут хозяевами сами себе. В частной собственности оставляется «только вещи, которые служат реально для личного пользования»».[426]
Цитаты, приведенные Гереном, доказывает прямо обратное тому, что было им заявлено вначале. Бакунин не сомневался насчет логичности коллективности, он был стопроцентным коллективистом. От Прудона его отличало стремление к организации радикальной социальной революции и отрицание реформизма. Все приведенные Гереном возражения Бакунина направлены против постепенного формирования коллективизма в недрах капитализма. Новый строй, по мнению Бакунина, не может возобладать без социального переворота. Как мы видели, Прудон отчасти согласен с ним, упирая в то же время на формирование предпосылок революции. В отношении конструктивной модели будущего общества два теоретика предельно близки, и слово «собственность» очевидно употреблено здесь у Бакунина в прудоновском смысле «владения». Ни Прудон, ни Бакунин не опасаются, что «богатые» коллективы подчинят себе «бедных». В социалистическом обществе любой новый работник предприятия получает все права самоуправления. Расширяя производство и привлекая новую рабочую силу с неудачливых предприятий, «богатый» коллектив не сможет обзавестись наемными работниками, а только – новыми товарищами. Ведь государство уже не гарантирует особых прав старых работников, их собственность на предприятие. Ликвидация государственной и капиталистической системы у Бакунина тесно взаимосвязаны: «если государство уничтожено, то с его стороны нет политического, правового закрепления, гарантии собственности»[427].
Коллективная солидарность свободных тружеников была противопоставлена Бакуниным как капиталистическому индивидуализму либералов, так и централизму государственных социалистов. Он утверждал, «что свобода без социализма – это привилегия, несправедливость, и что социализм без свободы – это рабство и скотство»[428].
* * *
Индивидуальная свобода, коллективизм и федерализм увязаны у Бакунина (как и у Прудона) в одно целое. Федерализм, политическая анархия – гарантия свободы, также как государственность – гарантия частной собственности и связанного с ней рабства. Суть государства Бакунин видит в организованном насилии – «многочисленных батальонах», говоря словами Фридриха II, и деспотическом и механическом административном управлении[429].
Бакунин не воспринимает государство как вечное и постоянное зло. Он не отходит от историзма – «государство есть временное историческое учреждение, переходная форма общежития»[430]. С точки зрения Бакунина уже созрели предпосылки для преодоления государства. Он даже не всегда употребляет термины «свержение», «разрушение». Процесс может быть постепенным и естественным: «государство должно раствориться в обществе, свободно организованном на началах справедливости»[431]. Как предполагал Прудон. Но скорее всего, сопротивление государства будет таково, что без силового решения обойтись не удастся. Поэтому Бакунин был сторонником более радикальных методов действия. Приняв конструктивную программу народничества, Бакунин склоняется к крайней революционной тактике. Он стремился взорвать старый строй. Но как бы темпераментен ни был Бакунин, мы видели, что этот вывод был сделан не сразу.
Государство, а значит и собственность, которую оно защищает, должны быть уничтожены социальной революцией: «Старой системе организации, основанной на насилии, социальная революция должна положить конец, предоставив полную свободу массам, коммунам, ассоциациям, а также и отдельным индивидуумам и уничтожив раз и навсегда историческую причину существования всякого насилия — само существование государства…»[432].
Бакунин считал необходимым приближать революцию, способствуя народному бунту: «У кого есть сердце для действий народных, тот должен думать теперь об одном: как бы соединить все эти местные бунты в один бунт всенародный, способный победить и свалить государство»[433].
Чтобы подчеркнуть реалистичность марксизма, советские исследователи неустанно подчеркивали утопизм Бакунина. Не избежала этого даже симпатизировавшая Бакунину Н.М. Пирумова: «Практика же показала беспочвенность расчетов на организацию революции путем объединения крестьянских миров»[434]. Но практика показала как раз реалистичность таких расчетов, если не сводить всю революцию к деревне (а Бакунин, как мы видели, уделял городским работникам ничуть не меньше внимания, чем деревенским). В 1905 г. в России разразилась революция, и крестьянский мир принял в ней живейшее участие. Объединение крестьянских миров через Крестьянский союз придало движению значительную силу. Революция 1917 г. привела к повторению этого успеха, и нанести поражение этому движению смогли только сами революционеры. Сначала заручившиеся поддержкой части крестьян, а большевики получили власть, а затем выступили против крестьянской революции под знаменем марксизма. Но такая угроза также была во многом предсказана Бакуниным. Так что в плане предвидения основных черт будущей революции Бакунин оказался достаточно реалистичен. Можно упрекнуть его в незнании сроков, когда революция станет возможной, но ведь этого не знали и другие футурологи того времени. Правда, в конце жизни Бакунин уже довольно точно назвал сроки будущего революционного кризиса.
В разрушении государства Бакунин видел отличие социальной революции от политической. Революция трактуется Бакуниным как массовое социальное творчество, освобождение творческих сил народа от сковывающих его институтов: “Вообразите себя посреди торжества стихийной революции в России. Государство и вместе с тем все общественно-политические порядки сломаны. Народ весь встал, взял все, что ему понадобилось, и разогнал всех своих супостатов. Нет более ни законов, ни власти. Взбунтовавшийся океан изломал все плотины. Вся эта, далеко не однородная, а напротив, чрезвычайно разнородная масса, покрывающая необъятное пространство всероссийской империи всероссийским народом, начала жить и действовать из себя, из того, что она есть на самом деле, а не из того более, чем ей было приказано быть, везде по-своему, — повсеместная анархия”[435]. Под «анархией» здесь следует понимать разрушение прежней системы власти. Но станет ли эта «анархия» гарантией создания нового безвластного общества – анархии?
М. Бакунин еще в 1840 г. закончил свою статью «Реакция в Германии» эффектной фразой: «дух созидающий есть в то же время и дух разрушающий, страсть к разрушению есть в то же время и творческая страсть». С философской точки зрения эта мысль безупречна – новому, чтобы утвердиться, необходимо разрушить старое. Но не всякое разрушение созидает, а только творческое. Каковы предпосылки такого креативного революционного процесса?
Бакунин надеется, что даже если сразу после революции не возникнет совершенная социальная организация, новая система «не закостенеет благодаря юридической санкции государства, а будет свободно и безгранично прогрессировать…»[436] Или регрессировать, особенно в условиях разрушений, связанных с войной и авторитарным сознанием, которое не исчезает в ходе революции.
Бакунин настаивает на том, что народ уже готов к тому, чтобы освободиться от гнета и самостоятельно устроить новое общество. Освобождение может исходить только из недр самого народа, из его творчества: «народные массы носят в своих более или менее развитых историею инстинктах, в своих насущных потребностях и в своих стремлениях, сознательных и бессознательных, все элементы своей будущей нормальной организации, мы ищем этого идеала в самом народе; … народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равносвободных влияний лиц и партий, он сам создаст свою жизнь.
Таковы убеждения социальных революционеров, и за это нас называют анархистами»[437]. Отсюда предостережения Бакунина против того, чтобы «учить народ» революции и навязывать революцию народу [438].
При всем своем радикализме, Бакунин не считал возможным немедленно реализовать свою программу и называл идеи немедленного скачка к анархии «безумной мыслью»[439]. Выступая за уничтожение государства в будущем, Бакунин все же не стоит на позиции «все или ничего», утверждая: «самая несовершенная республика в тысячу раз лучше, чем самая просвещенная монархия…», имея в виду под монархией диктатуру[440]. Между анархией и нынешним порядком пролегает период социальной революции и последующей самоорганизации народа.
При своей вере в творческие силы народа Бакунин приветствует отнюдь не любую самореализацию человека. Он считал ненормальным положение людей, «преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни и доставляемых ею высоких наслаждениях»[441].
Но для творческого развития
