всеобщего характера – ведь часть рабочих все равно не организована в синдикалистский профсоюз. Но будь она и повнушительнее, все равно всеобщая стачка сама по себе не вела к революции. Зато, несмотря на поражение стачки, предприниматели пошли на частичные уступки. И это было уроком для рабочих.
В октябре 1906 г. конгресс ВКТ принял Амьенскую хартию, которая стала классическим документом революционного синдикализма. Она провозглашала «борьбу за уничтожение системы наемного труда и предпринимательства»[789] путем экспроприации капитала. Хартия «предлагает как средство борьбы всеобщую стачку и считает, что профсоюз, являющийся в настоящее время объединением для сопротивления, сделается в будущем объединением для производства и распределения, основой реорганизации общества»[790].
Очень смело. Но на этом описание стратегических целей движения заканчивается и остается столь же неконкретным, как у марксистской социал-демократии. Хартия требует от своего члена «не вносить в профсоюз те мнения, которые исповедует вне профдвижения»[791]. Таким образом лидеры профсоюза надеялись объединить рабочих, принадлежащих к различным идейным направлениям, преодолеть раскол «политических школ».
Сравнив «Амьенскую хартию» с работами М.А. Бакунина «Организация Интернационала» и «Политика Интернационала», Д.И. Рублев делает вывод: «Таким образом, взгляды Бакунина на рабочее движение совпадали с позицией, занятой в этом отношении революционно-синдикалистскими организациями Европы конца XIX – начала ХХ вв.»[792] Но одно важное различие есть. Бакунин, призывая рабочих объединяться по отраслям, вести экономическую борьбу с капиталом, видит в этом отправной пункт дальнейшего развития рабочего класса, в ходе которого трудящийся «в силу естественного хода вещей и развития борьбы дойдет скоро до признания всех политических, философских и социалистических принципов Интернационала, которые в сущности являются только истинным выражением его исходной точки и его цели»[793]. Амьенская хартия купирует обсуждение философских и политических проблем, конструктивной программы социализма.
В 1908 г. руководство ВКТ перешло к реформистам. В.В. Дамье объясняет это тем, что Организация не выдержала чрезмерного напряжения сил»[794]. Но, например, синдикалистская Национальная конфедерация труда Испании выдерживала и репрессии, и напряжение стачечной борьбы. Причина перехода к реформизму крылась уже в Амьенской стратегии движения.
Опасение раскола привело к идейной стагнации революционного синдикализма. В Амьене обсуждение идеологии было отложено до победы. Но без понимания цели борьбы было невозможно найти путь к новому обществу. Провозгласив радикальную цель, вожди синдикализма отказались обсуждать ее во имя единства рабочего класса, и сосредоточились на поссибилистских задачах сегодняшнего дня. В погоне за массами они отказались от идеологической работы (чтобы не отпугнуть более консервативную часть рабочих). Ставка на инициативу масс, на их сознание, сменилась организационной механикой, сиюминутной выгодностью участия в профсоюзе, а значит – нарастанием бюрократизации и минимализмом требований.
* * *
Не все анархисты поддержали синдикализм, но это течение в анархистской среде было весьма влиятельным. Анархо-синдикалистский взгляд был изложен в резолюции Амстердамского анархистского конгресса 1907 г., предложенной Ф. Дюнуа и П. Монаттом: «экспроприация и переход орудий и продуктов труда в коллективное пользование могут быть совершены только самими рабочими, синдикат призван преобразоваться в производительную группу и представляет в современном обществе зародыш будущего общества»[795].
Но ведущий итальянский теоретик анархо-коммунизма Энрике Малатеста сомневался, что синдикаты, порожденные капиталистической эпохой, смогут трансформироваться в анархо-коммунистические ассоциации, устроенные на совершенно новых принципах. Но Малатеста не спешит прорабатывать переходные модели от синдикатов к анархо-коммунистическим ассоциациям будущего. Анархические и коммунистические отношения возникнут путем «разрушения существующих учреждений»[796]. Этот наивный взгляд господствовал в анархистской идеологии того времени, но ведущий теоретик анархизма начала ХХ века П.А. Кропоткин, о котором речь пойдет ниже, уже начинал пересматривать бесшабашную веру в разрушительный социальный взрыв. Малатеста был моложе и проделал ту же эволюцию позднее.
Табу на идейные споры в синдикализме стало еще одним ударом по анархистской традиции. Марксисты сосредоточились на работе в партиях, которые в свою очередь могли проводить свое влияние в профсоюзах. Анархисты принципиально отрицали возможность создания своих партий. Крупные профсоюзы отказывали анархистам в праве вести свою пропаганду. Оставалось создавать свои профсоюзы, которые в силу своей идеологической окраски и бескомпромиссности, как правило, были малочисленными (хотя в Испании, Швеции, Аргентине и позднее Германии влияние анархистов было преобладающим и в крупных синдикалистских профсоюзах). Но тенденция развития профсоюзного движения неумолимо толкала синдикаты в сторону тред-юнионистской модели, что бы не говорили их лидеры. Остановить эту тенденцию могли только преследования властей, стимулирующие конфронтацию, и последующая революция (как, например, в Испании).
Крупные профсоюзы, которые формально провозглашали революционные цели, в силу необходимости улучшать положение своих членов, сосредоточились на борьбе за сегодняшние права рабочего класса. И эта борьба дала результат. У капитализма вскрылись резервные возможности – по крайней мере в развитых индустриальных странах рабочему классу можно было доплатить. Приближалась эра социального государства, в котором человеку были гарантированы некоторые социальные права. Сначала они поддерживались силовым давлением профсоюза на капитал. С 30-х гг. ХХ века они будут гарантированы национальным государством. Профсоюзы, таким образом, превратятся в подсистему этого государства. К этому времени ВКТ забудет о планах революционного синдикализма и альтернативного общества. Это было предопределено хартией 1906 г., которая запретила выработку модели общества, стремление к которому было написано на знаменах рабочего движения. Может быть, это к лучшему? Социальное государство оказалось не худшим изобретением человечества. Только в начале XXI в. становится очевидно, что у социального государства есть свои пределы развития, и на новом витке истории оно разрушается под действием глобального рынка. А это значит, что человечеству жизненно необходимо продолжать споры, «замороженные» в начале ХХ века.
Правая ревизия Бернштейна
Главной проблемой для марксистской ортодоксии стала «ревизия» ее революционного наследия. В отличие от нынешних экс-марксистов, которые пытаются представить и Маркса социал-либералом, правые социал-демократы конца XIX века не скрывали, что производят именно ревизию, пересмотр ортодоксального учения. Ортодоксы марксизма, естественно, должны были принять этот вызов.
В конце XIX – начале ХХ вв. «ревизия» марксизма разделила социал-демократию на социалистическое и социал-либеральное направления, ведущие в разные стороны. Экономической основой «ревизии» стала временная стабилизация капитализма в конце XIX – начале ХХ вв. – первая глобализация эпохи империализма. Социальные противоречия в зоне развитых индустриальных стран притупились, а ситуация в Азии, Африке и Латинской Америке оказалась под контролем государств Запада благодаря перевесу военной техники колонизаторов и недостаточной развитости процесса модернизации. В 1874-1904 гг. в мире наступила Великая тишь, прерывавшаяся лишь локальными конфликтами на периферии Западной Европы. Не лучшее время для революционных теорий.
Идеологические корни «ревизии» крылись в заимствовании социал-демократами тактических принципов прудонизма и лассальянства при забвении прудонистского конструктивного идеала (под предлогом отказа от «предрешения» конкретных форм социализма). Соответственно, разумное сочетание революционных и поссибилистских (оппортунистических) методов борьбы за идеал предлагалось заменить только оппортунизмом – использованием благоприятных возможностей для частичного внедрения социальных гарантий, элементов демократии и обобществления. Лозунгом этого течения стала остроумная фраза Эдуарда Бернштейна (1850-1932) «Движение – все, конечная цель – ничто». В 1896-1899 гг. работы этого видного социал-демократического теоретика «Проблемы социализма» и «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии» взорвали Второй интернационал.
* * *
Бернштейн, в отличие от нынешних правых социал-демократов, не отрицал перспективу преодоления капитализма принципиально новым социалистическим обществом. Просто идеал социализма был ему не очень интересен: «Если под установлением социализма понимать по всем правилам и последовательно коммунистически организованное общество, то мне во всяком случае оно представляется лишь в весьма отдаленном будущем»[797]. Вместо «перманентной революции» Маркса Бернштейн стал предлагать перманентную эволюцию, преобразование общества «путем непрерывной демократизации и социализации общественного организма»[798].
Бернштейн предлагал размыть революционную грань между капитализмом и социализмом, разложить социализм на детали, и начать внедрять отдельные из них в капиталистический механизм: «…нынешнее поколение пожнет немало плодов социализма, если не в его патентованной форме, то на деле. Постоянное расширение сферы общественного воздействия, т.е. расширение круга обязанностей и соответственно прав личности в обществе и обязанностей общества в отношении личности, расширение прав надзора организованного в государство общества над его хозяйственной жизнью, расширение демократического самоуправления в общинах, округах и провинциях и расширение его функций – все это означает для меня продвижение к социализму или, если угодно, поэтапное осуществление социализма»[799].
Как видим, бернштейнианство, синтезируя марксизм и лассальянство, отчасти переоткрывает прудонизм. Особенно это заметно в области тактики: «Новый строй, принципиально отличающийся от буржуазного, должен быть достигнут путем созидания, а не насилия, путем реформаторской работы по совершенствованию старого строя, прежде всего на пути укрепления и расширения демократии»[800]. Не является ли выступление Бернштейна просто переходом на позиции прудонизма? Важно различать их позиции. Прудон выступает за создание сети организаций, основанных на новых принципах и самостоятельных от существующей Системы. Бернштейн предлагает корректировать саму Систему. Он отождествляет интересы общества и государства. Такое сочетание лассальянского (и отчасти марксистского) государственничества и прудонистской стратегии не могло вести к социализму, но способствовало возникновению социального государства. В этом отношении Бернштейн в большей степени продолжает дело Лассаля, чем Маркса и Прудона, хотя многое заимствует у обоих.
Разница Прудона и Бернштейна прежде всего заключается в том, что Прудон стремился сжечь власть и собственность на медленном огне, а Бернштейн намерен их только «поджаривать». Бернштейн берет разумный подход у Прудона и доводит его до абсурда. Прудон шаг за шагом идет к цели, а Бернштейн получает удовольствие от прогулки, даже если это – прогулка по кругу («цель – ничто», следовательно – даже не ориентир для движения).
Прудон – конструктивный социалист, он никогда не выпускает из поля зрения «конечную цель», упрямо конструируя социалистические элементы уже в ткани капиталистического общества. Бернштейн называет социализмом усиление государства (что неприемлемо для Прудона), введение социальных гарантий сверху. Таким образом, бернштейнианство, возникшее на марксистской основе, видит социализм совершенно иначе, чем прудонизм.
Прудоновский социалистический сектор вызревает в недрах капитализма, он не требует захвата трестов и буржуазного государства. Он требует свободы для своего развития и в финале капитализма – революции, свержения господства буржуазно-бюрократических институтов над социалистическим сектором, разрушения системы управленческой централизации. Марксистский идеал сверхцентрализованного нетоварного общества не может возникнуть без диктатуры. Маркс и Энгельс на шкале радикализма остаются левее Прудона, а Бернштейн – правее и с точки зрения радикализма, и с точки зрения общественной модели, в которой Бернштейн идет по пути, указанном Марксом, с признанием лишь отдельных элементов кооперативного социализма и синдикализма. Кооперативы и профсоюзы для Бернштейна – хорошая школа демократии.
Логика вытеснения существующей системы общественными институтами, исповедуемая Бернштейном вослед Прудону, вынуждала его сделать шаг в сторону от этатизма и признать, что даже марксисты сильно преувеличивают «значение созидательной силы революционной власти для социалистической преобразования современного общества»[801].
Власть не способна построить социализм, социализм должен вызреть. Революционная власть может облегчить расчистку пространства для развития социалистических отношений, но если она возьмется их строить, то, как показал опыт ХХ века, получится только бюрократическое общество.
Ключевой ценностью Бернштейна является
