то капитализм ведет к кризису или катастрофе. Переход к социализму ведет через кризис и крах прежней системы, он не может быть эволюционным по определению. Если капитализм допускает успешную эволюцию человечества, социализм просто не нужен.
Люксембург в работе «Социальная реформа или революция?» утверждала, что социализм не может существовать как распределительная надстройка над существующим способом производства[815]. Противники Бернштейна не додумывали эту мысль до логического конца. Они отождествляли преодоление современной им бедности рабочего класса именно с социализмом. Практика социал-либералов в ХХ веке показала, что «распределительная надстройка» способна обеспечить рабочему социальные гарантии на уровне, который, как были уверены социал-демократы, включая Каутского, может обеспечить только социализм. Но это не решило более общих проблем социального господства и угнетения человеческих свойств, которые Маркс описывал в категориях «отчуждения». Эти проблемы могут быть решены только по мере преодоления капитализма социализмом, то есть на уровне системообразующих структур общества, по отношению к которым даже частная собственность является следствием. Социализм не может быть управленческой надстройкой над той же индустриальной организацией, которая обеспечивает капитализм. Чтобы преодолеть капитализм, нужно преодолеть и индустриализм.
* * *
Теоретический ревизионизм поставил и конкретный политический вопрос о степени допустимой интеграции социал-демократии в современную политическую систему. Марксизм сделал выбор в пользу участия в выборах. Но он не был готов брать на себя ответственность за проведение несоциалистических мероприятий, что было бы неизбежным в случае участия в исполнительной власти. От этого предостерегал еще Энгельс.
Марксистская социал-демократия претендовала на власть, но на абсолютную власть, которая позволит воплощать в жизнь радикальный марксистский проект. Участие в буржуазном государстве, противостоящем рабочему классу и выражающем интересы его классового врага, считалось недопустимым. Несколько иначе к современному государству относилось лассальянство, которое расценивало государственную бюрократию как возможного союзника против капитала. Стратегия Бернштейна прямо предполагала осуществление социальных реформ сверху. Как же это делать без участия в правительстве? Вопрос, поставленный теоретически, быстро перешел в практическую плоскость.
Решающий шаг в этом направлении сделали социал-демократы – не марксисты – недавно перешедшие к социал-демократам либералы. Они пришли к бернштейновским взглядам не слева (как Бернштейн и позднее Каутский), а справа. Им и карты в руки – 22 июня 1899 г. правый социалист из фракции Жореса А. Мильеран вступил в буржуазное (либеральное) правительство П. Вальдека-Руссо. Драматизма ситуации добавляло то, что в тот же кабинет вошел подавитель Парижском Коммуны генерал Галифе. Таким образом один принципиальный вопрос – можно ли социалисту входить в коалиционное правительство, дополнялся и даже заслонялся другим – можно ли входить в правительство вместе с реакционными деятелями. Этическая недопустимость второго оставляла лазейку для допустимости первого при более благоприятных условиях. Мильеран достоин критики за то, что сел рядом с Галифе. Но может быть можно сесть в министерское кресло рядом с будущим Робеспьером?
Жорес, хотя и без восторга поддержал решение Мильерана, гедисты и бланкисты восприняли его как предательство. До 1899 г. Жорес был уверен, что «социализм не может согласиться на частицу власти: надо, чтобы он получил всю власть целиком»[816]. Но это – для проведения социалистических преобразований. А правительство Вальдека-Русо создавалось для спасения республики (в разгаре было дело Дрейфуса, расколовшее Францию по вопросу, далекому от социализма). Могут ли социалисты входить в правительство ради задач, которые не имеют отношения к социализму? Имеют ли они право на нецелевое расходование авторитета социалистического движения? В 1899 г. большинство социалистов отнесутся к инициативе Мильерана отрицательно. В 1914-1917 гг. они в большинстве своем ответят на этот вопрос положительно.
После бурный споров в 1900 г. Конгресс Интернационала принял резолюцию по проекту Каутского: «Вступление отдельного социалиста в буржуазное министерство не может считаться нормальным началом завоевания политической власти и должно быть рассматриваемо как временный и исключительный прием в борьбе с трудными обстоятельствами». И этот опасный опыт приемлем лишь тогда, когда его одобряет большинство партии и министр остается уполномоченным партии[817].
Мильеран тем временем обеспечил принятие нескольких законов, защищающих права рабочих: о снижении рабочего дня до 10-11 часов, о решении трудовых споров. Но подобные меры принимались и в бисмарковской Германии, и даже в царской России. Для этого был вовсе не нужен социалист в правительстве. Он был нужен для другого: либеральное государство нуждалось в прививке социалистического движения, чтобы стать более устойчивым. Опираясь на часть социалистов, оно могло противостоять другой их части. Повернувшись лицом к «рабочему вопросу», либеральное государство стало шаг за шагом лишать социализм той армии, на которую рассчитывал Маркс.
Каутский: марксизм как система
К концу века достройка ортодоксальной марксистской системы взглядов завершалась. Последователи покойного Учителя под общим руководством его друга и соавтора ответили уже почти на все вопросы, поставленные перед социальной наукой. Кроме одного, и пожалуй главного – как будет выглядеть общество, которое сменит капитализм?
Маркс нашел замечательное средство против «утопизма»: настоящий научный социализм изучает тенденции развития общества. Он не строит умозрительных проектов. Тенденции развития капитализма указывают на концентрацию производства и капитала. Модель социализма (коммунизма) является предельной точкой этих процессов. Социал-демократия борется за улучшение условий жизни рабочего класса. Значит, коммунизм решит и эту задачу. Как? Каковы доказательства? Каким образом? Время покажет.
По словам теоретика эсеров В.М. Чернова, «II-ой, довоенный Интернационал был детищем научного социализма, ударившегося в утрированный «объективизм», развивавшего созерцательную энергию, склонность к фаталистическому оптимизму, в ущерб энергии действенно-творческой, в одно и то же время созидательной и революционной»[818]. В результате, программа-минимум социал-демократии «носит по преимуществу выжидательный и оборонительный характер. Ибо пока пролетариат недостаточно силен для захвата власти, надо остерегаться чем бы то ни было осложнить или затормозить капиталистическое развитие общества»[819].
Партия, основанная на отрицании существующего строя, все меньше интересовалась будущим. Ее ведущий идеолог К. Каутский утверждал: «социал-демократия может выставлять позитивные предложения лишь для современного общества, а не для имеющего наступить»[820]. Но это влекло за собой «неудобный» вопрос: «Что за порядки установят социал-демократы, если народ доверит им власть?» Ответы были «обтекаемыми». Как говорил В. Либкнехт: «Дайте нам достигнуть власти, а как ее употребить, мы будем знать тогда»[821]. Такое сокрытие программы, характерное для политиков с имиджем ученых, настораживает: то ли они делают вид, что знают, как решить социально-экономические проблемы, то ли готовят нечто ужасное.
Единственный прецедент, с которым социал-демократы сравнивали будущее общество – это Парижская коммуна. Но в интерпретации Бебеля опыт Коммуны мало что добавлял к конструктивной программе социал-демократии: «все фабрики перейдут в руки общества и будут эксплоатироваться в интересах всех граждан. Место частного хозяйства займет социалистическое, в котором каждый будет работать для всех и все для каждого»[822].
В 1893 г. депутаты рейхстага потребовали от социал-демократов изложить, наконец, что они собираются делать, если придут к власти (тем более, что лидеры эсдеков обещали, что это может произойти в ближайшие годы). Один из оппонентов, ссылаясь на свои впечатлениях от чтения марксистской литературы, обвинял социал-демократов в том, что они просто скрывают свои намерения: «Не нашел я и разъяснения, как именно, в каких конкретно формах вы хотите урегулировать потребление, урегулировать производство. Я только и нашел, что вы хотите их «урегулировать», и более ничего». Оппоненты не дождались объяснения, как будет происходить «урегулирование». Социал-демократические ораторы стали сравнивать установление социализма с воскресением после смерти в христианстве, подтвердив тем, что социализм для них стал из вопроса знания вопросом веры. По словам А. Бебеля, «мы работаем так, как мы работаем, и не переходим к мелкой утопической живописи, чтобы говорить: таким, а не иным должно быть социалистическое общество. Оно само придет»[823]. После революционных потрясений 1917-1923 гг. В.М. Чернов имел основания прокомментировать этот пассаж: «Опыт и германской социал-демократии, которой после революции попала было в руки власть, и русского большевизма, и советских правительств Баварии и Венгрии, показал, что «само» ничто не приходит, и менее всего – социалистическое общество»[824]. Сама приходит революция, и она ставит перед социалистами вопрос – а не зря ли они работали так, как они работали все это время. Ведь умеренное социальное законодательство буржуазные политики и имперские чиновники могли принять и без марксистов. Чтобы подчеркнуть свое отличие от них, Бебель и Либкнехт выступили за меры планирования экономики: «Согласно учету вероятного расходования разных предметов потребления будет направляться их производство. Посредством обширных статистических исследований, с возможной точностью придется устанавливать, какие потребности и в каком объеме должны быть покрыты». Если эти исследования приведут к публикации рекомендательных планов, то такие меры вполне может осуществлять и буржуазное государство. Если же на основе «вероятных» цифр будут создаваться точные и обязательные к исполнению планы, то как заставить выполнять их каждого потребителя? Иначе множество продуктов будут произведены впустую, так как за время производства потребители могут изменить свои предпочтения. Ответ подразумевался один – диктатура. Но он нее был произнесен с трибуны рейхстага в 1893 г. В качестве пути к плановому хозяйству германские социал-демократы предлагали национализацию предприятий, выражая уверенность, что «государственные предприятия мы можем с легкостью превратить в социалистические»[825], даже не меняя управленческого персонала. Таким образом, не меняя структуры капиталистического производства, положение рабочих и т.д., а просто начав управлять государственно-бюрократическим сектором из правительственных кресел, социал-демократы «получали социализм». «Социализация оказывается равной бюрократизации»[826], – комментирует В.М. Чернов. Большевики были лишь продолжателями этой идеи. Умеренное и радикальное крылья марксизма отличались не моделью социализма, а только методами ее достижения.
* * *
Ответы депутатов социал-демократов своей маловразумительностью вскрыли пробел, зиявший на месте конструктивной программы немецкого социализма. Ведущий теоретик германской социал-демократии Карл Каутский (1854-1938) решил восполнить его и написал комментарии к Эрфуртской программе партии 1890 г. Книга вышла под названием «Пролетариат и общественный строй». Конструктивная часть этой работы называлась «Государство будущего» (характерно, что не общество будущего – этатизм снова стал преобладать в марксизме). Здесь любой желающий должен был узнать, как будет выглядеть общество, которое возникнет после победы пролетариата во главе с социал-демократами. Это общество Каутский называет социализм или коммунизм, отождествляя два понятия[827].
Глава «Государство будущего» резко контрастирует с предыдущими, где Каутский подробно описывает язвы капитализма и доказывает необратимость процесса концентрации производства. Как только речь идет о социалистической революции, краски становятся донельзя размытыми. Как победит пролетариат? Желательно – ненасильственным путем. Победа эта произойдет в ближайшие десятилетия, но мы не можем сказать, в какие формы выльется тенденция через 10-50 лет[828]. Капитализм вот-вот падет, а мы не знаем, за что бороться.
Какой будет собственность? Общей. Это как? Каутский пускается в логические рассуждения. Мелкое хозяйство предполагает частную собственность…
Ниже это мнение будет им же опровергнуто, так как Каутский, забыв о противоречиях русских марксистов с народниками, признает русскую общину примером коммунистических отношений (до такой идеализации общины не доходили и классики народничества).
А
