коммуникации, предпосылки которого стали возникать лишь во второй половине ХХ в. Но и в наше время рано говорить о том, что этот процесс зашел достаточно далеко, чтобы обеспечить быстрое согласование интересов групп с разными интересами. Тем более – согласие большинства людей.
Таким образом, стремление немедленно ввести и коммунизм, и анархию в условиях индустриального общества, современного Кропоткину, порождает множество проблем. Их решение возможно лишь в случае принятия за аксиому ряда очень спорных предположений (например, о пробуждении альтруизма в массе тружеников в условиях тотального разрушения современной им цивилизации; о готовности трудящихся немедленно организовать общество всеобщего достатка простым перераспределением накопленных прежде продуктов; о способности большого количества участников гигантских союзов немедленно договариваться друг с другом по множеству самых разных вопросов и т.д.).
Противоречия, заложенные в анархо-коммунистической модели Кропоткина, сформулированной на материале ХIХ в., проявятся и в концепциях его последователей в ХХ в.[950] Попытка немедленно организовать коммунизм вела к быстрым разочарованиям и отступлению к переходным коллективистским или государственно-коммунистическим моделям. Радикальный коммунизм Кропоткина не выдержал экспериментальной проверки в ХХ веке. Впрочем, сам Кропоткин еще раньше отказался от радикальных требований немедленного осуществления коммунизма.
* * *
Конкретизируя свой план, Кропоткин начинает шаг за шагом сдавать позиции радикального анархо-коммунизма.
Основным субъектом общества по Кропоткину первоначально должна стать большая территориальная община (Париж с округой, например) – это уже все-таки не весь мир и даже не целая страна. Все принадлежит не всем, а территориальной коммуне, от имени которой действуют ее органы самоуправления. Мало того – несмотря на уравнительные принципы социальной революции, другие коммуны вовсе не обязаны просто так снабжать Париж продовольствием. Это предполагает взаимовыгодный обмен без единого плана, что de facto ведет к признанию рыночных отношений между территориальными общинами.
Правда Кропоткин надеется на то, что сами коммуны вскоре перейдут к самообеспечению, сформировав индустриально-аграрные территориальные комплексы, которые вскоре покончат с мировым разделением труда. Но поскольку Кропоткин не призывает к примитивизации жизни до уровня средневекового натурального хозяйства, создание таких территориальных комплексов требует экономического рывка, построения в каждой коммуне комплекса производства всех видов продуктов, которые производит мировое хозяйство. Из этого следует, что от революции до создания развитой экономики автаркичных общин предстоит длительный период экономического развития.
Экономическая автаркия – синоним замкнутости, монополизма и дефицита «импортных товаров», которые где-то за рубежом умеют делать лучше, чем у нас. Но и открытость экономики миру немногим лучше – она несет с собой зависимость от глобальных хозяйственных центров, равнодушных к интересам данной территории. Страна, открытая глобальному рынку, занимает узкое место в мировом разделении труда, и ее судьба зависит от минутного состояния экономической конъюнктуры. Призыв Кропоткина к экономическому самообеспечнию – естественная реакция на издержки глобализации и экономическое неравенство народов. Если избавить эту идею от максимализма, она вполне разумна: территория должна стремиться к экономическому самообеспечнию основными продуктами, не отказываясь от торговли «излишками» и предметами, обеспечивающими улучшение качества жизни.
Кропоткин не сводит свой коммунизм к сообществу территориальных автаркичных коммун. Постепенно коммуны превратятся в экстерриториальные сообщества: коммуна – «не территориальная агломерация; это скорее родовое понятие, синоним группировки «равных», не признающих ни границ, ни стен»[951]. Таким образом, это уже не люди, живущие вместе, а субкультура, связанна культурными узами и открытая вовне: «Социальная Коммуна организуется путем свободной группировки, которая разрушит стены и уничтожит границы. Возникнут миллионы коммун, но не территориальных, а готовых протянуть друг другу руки через реки, горные хребты, океаны, и объединить в одну единую и единородную семью «равных» всех индивидуумов, рассеянных по различным концам земного шара»[952].
Пожалуй, только в эпоху Интернета это явление приобретает зримые очертания. В чате все равны, нет границ, стен, территориальных привязок. Модель коммунизма по Кропоткину. Увы, пока только модель, ибо виртуальное равенство не сохраняется там, где начинается раздел ограниченных ресурсов. А ресурсы, необходимые человеку, все еще весьма ограничены.
Доказывая легкость согласования интересов различных коммун после того, как специализация будет сведена к минимуму, Кропоткин приводит примеры преимущественно из рыночной практики.
Ссылаясь на абонементную оплату за газ, воду, пользование библиотекой и др., Кропоткин видит в этих явлениях приближение к коммунизму и доказательство его возможности. Что это – прогрессивная тенденция или присущие любому обществу упрощения оплаты? Ведь к неудовольствию Кропоткина и эти «коммунистические» услуги оплачиваются деньгами, и пользователи и работники не имеют голоса в заведывании делом. Значит, это – в принципе не коммунизм. Но характерно, что Кропоткин ищет примеры будущего общества в современности. Это значит, что переход к пост-капиталистическому обществу – не акт разрыва со всеми элементами современности, а процесс преобразования тех структур, которые уже есть в существующем обществе.
* * *
Итак, люди будут жить в территориальных коммунах и сообществах по интересам, свободно обмениваться продуктами… Но неудобные вопросы остаются. Кто будет организовывать производство в коммуне, принимать решения. Все? Что делать, если «все» не договорятся и в коммуне? Все-таки это – тысячи, а то и миллионы людей. А поводов для социально-экономических разногласий множество. Получают все по потребности или, если образуется дефицит (а как не образоваться) – поровну. Но тогда необходимо, чтобы все и работали поровну, причем с максимальной отдачей. А что делать, если обнаружатся «лентяи», которые откажутся трудиться в анархической коммуне или будут работать «спустя рукава», для вида? Принуждать их к труду нельзя, но кормить их коммуна тоже не обязана. Если лентяи откажутся делать хоть что-нибудь «признанное общественно-полезным», они должны будут покинуть коммуну[953]. Но очевидно, что при отсутствии иных стимулов к труду, кроме моральных, лица, равнодушные к анархической морали (а первоначально это – далеко не отдельные индивидуумы), будут формально исполнять какую-то работу, фактически саботируя ее. Мы уже видели, что такая ситуация гасит стимулы к труду и у самоотверженных работников – трудно отдавать свои силы обществу, когда этим пользуется лентяй, валяющий дурака у тебя на глазах.
Вопрос о «лентяях» показывает, насколько реализация анархо-коммунистической модели непосредственно зависит от этики. По замыслу Кропоткина, анархо-коммунистическое общество будет состоять из альтруистов. Следовательно, необходимо воспитывать альтруистов уже в рамках капиталистического общества. Предпосылкой анархической революции является способность большинства людей разделять анархическую этику еще до наступления анархии.
Кропоткин считает, что противопоставление альтруизма и эгоизма бессмысленно, ибо альтруистическое поведение к конечном итоге ведет к пользе каждого. Чтобы доказать это, Кропоткин предлагает людям брать пример с муравьев: «Живи заодно с массами, и тогда, что бы с тобой не случилось в жизни, ты будешь чувствовать, что заодно с твоим бьются те именно сердца, которые ты уважаешь, а против тебя бьются те, которые ты презираешь. Когда мы это говорим, чему мы учим, — альтруизму или эгоизму?… Если бы муравьи не находили бы все сильного удовольствия в общей работе на пользу муравейника, муравейник не существовал бы… Никогда, ни в какую эпоху истории, ни даже геологии благо индивида не было и не могло быть противоположно благу общества. Во все времена они оставались тождественны… Вот почему различие между альтруизмом и эгоизмом, на наш взгляд, не имеет смысла»[954]. Если так, то интересы всех индивидуумов тождественны между собой. В конечном итоге — может быть. В реальной жизни по реальным вопросам — нет. Массы людей, которым предлагается жить по закону муравейника, имеют очень разные представления о жизни. Это показал уже эксперимент Оуэна. Очевидно, идеи анархистов и их представления о морали не совпадут с мнением какой-то части «человеко-муравьев». В любом человеческом обществе остаются люди с различными интересами и идеями по тому или иному поводу. А ведь Кропоткин требует уважения к личности, отказывается от права «ломать человеческую природу во имя какого бы то ни было нравственного идеала»[955]. А раз так, революция невозможна, пока большинство людей не готово жить по-анархически: «Во всех социальных вопросах главный фактор – хотят ли того люди?»[956] А люди-то далеко не всегда хотят перемен, тем более – радикальных, непредсказуемых. Значит ли это, что и перемены не нужны? Отсюда – один шаг до поссибилизма.
* * *
Первоначально Кропоткин надеялся на немедленную перестройку сознания современного ему человека в ходе революции, причем именно в том направлении, которое соответствовало анархо-коммунистической теории. Человек предрасположен к альтруизму, государство исказило его психологическую структуру. Исчезновение государства позволит выправить это искажение. Но произойдет ли такое изменение само собой, как в упругом теле, на которое перестала воздействовать внешняя сила. А если психология людей «пластична», и выправления не произойдет без целенаправленных усилий? Или еще более неприятное для Кропоткина предположение: альтруизм – не изначальное свойство человека, а возможный результат развития культуры.
Вслед за Прудоном в своей поздней работе «Этика» Кропоткин признает, что для достижения справедливости «необходимо высокое развитие идеалов и чувства солидарности со всеми, а это достигается только путем долгой индивидуальной и социальной эволюции»[957].
В конце жизни Кропоткин (как и Бакунин) пришел к выводу о необходимости разработки анархической этики, которая на деле является не выявлением «подлинного» нравственного чувства (здесь Кропоткин, похоже, выдает желаемое за действительное), а моральных принципов анархического авангарда. Отринув этику традиционных религий, авторы социальных доктрин в конечном итоге не могут обойтись без этической основы своих учений. Этические поиски Кропоткина привели все к тому же «золотому правилу нравственности», известному еще до Христа и признаваемому христианством: «Поступай с другими так, как бы ты хотел, чтобы в тех же условиях другие поступали с тобой»[958].
Распространение альтруистической этики, нравственных ценностей свободы и солидарности рассматривается Кропоткиным как предпосылка революции. Д.И. Рублев считает, что в этом Кропоткин «пошел дальше своего великого предшественника» Бакунина[959]. Но Бакунин понимал, что нравственность зависит от общественных отношений, и упования на нравственную проповедь наивны, пока не меняются социальные структуры. В этом отношении Кропоткин делает шаг назад от научного социализма к морализму утопистов XVIII века. Но может быть научный социализм потерял от своего строго социального прагматизма?
Проблема соотношения этики и социальных (в том числе – экономических) структур может быть решена с позиций взаимного детерминирования. Социальные структуры во многом зависят от нравственной традиции и этических представлений, но и нравственность исторически формируется социальными структурами. Кропоткин прав в том, что этот фактор нельзя игнорировать, но и Бакунин прав в том, что сама по себе нравственная проповедь даст ограниченные результаты – классовое общество легко изолирует чудаковатых альтруистов. Носителями этики будущего должны быть деловые самоотверженные революционеры. Христианская моральная проповедь не сделала массы христиан альтруистами. Но и создание нового общества невозможно без нравственных сдвигов. Эти два процесса не должны отрываться друг от друга. Отсюда необходимость постепенного формирования новых отношений в тесной связи с распространением альтруистической морали – первоначально в рамках освободительного движения и локальных социалистических (коммунистических) экспериментов. Бакунин
