Маркса. Критики Ленина пытаются найти в народничестве истоки его «отклонений» от марксизма, включая не только поиск союза с крестьянством и «мелкобуржуазными партиями», но и… политический централизм[989]. Народничество тут, разумеется, не при чем – федерализм в нем преобладал над централизмом. А вот Маркс как раз не имел ничего против организационного централизма. Народничество тут – явно излишнее звено. Будучи марксистом, не нужно изучать Ткачева, чтобы стать сторонником централизма.
Некоторое сближение позиций большевиков и эсеров по отдельным вопросам не означает, что Ленин, а затем Сталин, коммунисты проводили неонароднический, «эсеровский» курс. И Ленин, и Сталин исходили из марксистского коммунистического идеала, оставались последовательными централистами. Они оставались марксистами. Но, реализуя этот идеал на практике в отдельно взятой стране, не прошедшей этапа индустриальной модернизации, они даже для того, чтобы удержаться у власти, сохранить возможность для проведения антикапиталистической политики, вынуждены были брать на вооружение некоторые народнические идеи, в частности – о своеобразии путей к социализму в разных странах, о союзе с крестьянством. Как мы видели, и Маркс был склонен к известной гибкости в этих вопросах. Но при этом коммунисты отрицали ядро «общинного социализма» – его конструктивную программу.
Однако, как мы видели, марксизм много взял у своих оппонентов, и в этом отношении элементы антиавторитарного социализма могли найти немало точек опоры в официальной марксистско-ленинской идеологии СССР. С этим связано «проступание» элементов народничества в советской культуре, в том числе и вопреки ленинизму. Но существуют и более глубокие причины этого явления. Марксизм (в том числе ленинизм) является социалистическим течением, наиболее адекватным индустриальному обществу, а значит – задачам модернизации, которые стояли перед страной. Народничество было течением социализма, наиболее адекватным традициям страны. Насколько в советском обществе осуществлялась модернизация – реализовывался марксистский проект; насколько народ при этом заставлял режим учитывать благотворные для социализма традиции страны – воспроизводились элементы народничества.
* * *
Михайловский внимательно следил и за развитием стран Запада, где капитализм быстрее развился, быстрее обнажил острый конфликт между пролетариатом и буржуазией, но к концу века стал обнаруживать способности к новой интеграции, позднее получившей наименование социального государства. Он положительно относится к этим тенденциям: «свободная мысль и сообразно ее указаниям и под ее контролем происходящее правительственное вмешательство в видах удовлетворения масс – вот, по указаниям европейского опыта, остов, который должен быть облечен «плотью и кровью политической формы»»[990].
Сглаживание социального антагонизма вызывает удовлетворение Михайловского, но не испытывает он и бернштейновского оптимизма относительно перспектив Запада. Пролетариат, несмотря на противоречия классовых интересов, включился в культурную работу Запада. Однако обнаруживаются тревожные тенденции – распадение общества на люмпен-пролетарские атомы. Проявлением этого Михайловский считает и анархизм, трактуемый им, впрочем, превратно, на основании внешних террористических проявлений и потому почти отождествляемый с ницшеанством[991]. Анархизм здесь является синонимом крайнего индивидуализма, и если понимать Михайловского так, то перед нами – картина атомизации личности, характерная для западных обществ второй половины ХХ века.
Как противостоять этой тенденции? К чему объективно вела стратегия народников? Они защищали многоукладное общество, которое развивается в сторону демократического социализма. В сложной социальной структуре России народники стремились к сохранению всего, что может содействовать социализации личности, ее защите перед лицом капиталистического молоха. Было ли это стремление утопичным?
В.А. Твардовская и Б.С. Итенберг уверены: «Воплощение заветных требований Михайловского действительно означало бы развитие по пути капитализма, то есть начертанного Марксом пути. Но это был путь капитализма «демократического», наименее болезненный и мучительный для масс путь к цивилизации, при котором муки нового строя смягчались и сокращались»[992]. Сила марксизма заключается еще и в том, что даже те авторы, которые в последние годы перешли к критике марксистского учения, продолжают мыслить в марксовой системе координат. Они отождествляют с капитализмом не только индустриальное общество, рыночные отношения, но и самою цивилизацию. Между тем, после возникновения социального государства капиталистические отношения являются не единственной доминантой социально-экономического развития даже на Западе. Путь, который предлагали народники, предусматривал борьбу за многоукладность, где капитализм будет развиваться в рамках, ограниченных государственными и гражданскими структурами, которые не являются капиталистическими по своему характеру, даже если вовлечены в рыночные отношения. И германские социал-демократы, и народники способствовали продвижению общества к социальному государству. Но ортодоксальные социал-демократы были поборниками индустриальной унификации, а народники стремились сохранить многообразие социальной системы, максимально демократизировать общественные структуры, чтобы облегчить дальнейшее движение социума за горизонт социального государства.
Михайловский не стал социал-либералом, он отрицал, что иерархическая государственная система может действовать на благо всего общества. Это вызывало возмущением марксистов. Михайловский утверждал: «В обществе, имеющем пирамидальное устройство, всевозможные улучшения, если они направлены не непосредственно ко благу трудящихся классов, а ко благу целого, ведут исключительно к усилению верхних слоев пирамиды». Плеханов, «прицепившись» к неосторожному слову «исключительно», заявил о том, что ему удалось опровергнуть это правило. «Мы торжествовали победу и до сих пор со справедливой гордостью вспоминаем о ней»[993]. Жаль, что Михайловский не заметил этой победы. Впрочем, если заменить слово «исключительно» на «преимущественно», то задача опровержения становится гораздо сложнее, что и следует из дальнейших рассуждений Плеханова. Он воспринимает закон Михайловского как плохо, односторонне изложенное «учение о противоположности интересов буржуазии и пролетариата»[994]. Можно было бы поблагодарить Михайловского, который умудрился в краткой формуле изложить то, что у марксистов составляет целое учение. Но Плеханов не склонен видеть какие-либо теоретические достижения народничества 70-80-х гг. Все уже объяснил Маркс на примере западных рабочих: «Маркс писал когда-то, что немецкий рабочий класс страдает не только от развития капитализма, но и от недостатка его развития»[995]. Но народники писали не о Германии, а о России, где есть свои особенности, которые Плеханов теперь не желает учитывать. Еще в 1882 г. он написал Лаврову: я «не вижу в русской истории никаких существенных отличий от истории Запада»[996].
Впрочем, формула Михайловского не имеет прямого отношения к спору о пролетариате и капитализме. Она сформулирована в более общем виде. Насколько она верна с учетом сделанной нами поправки? Вопрос не праздный. Плеханов вспоминает о демократии. Демократия нужна и буржуазии, и пролетариату. Это значит, что и Плеханов, подобно Каутскому, считает «демократией» либеральное государство. Но как раз здесь Михайловский прав – введение демократии для элиты, каковой является парламентская республика, усиливает позиции социальных верхов в большей степени, чем пролетариата, у которого нет средств на прессу, который не может заставить подчиняться себе даже социал-демократических парламентариев, не говоря об остальных представителях власти. Рабочий класс и другие «низы» получают выгоду от демократических преобразований лишь постольку, поскольку «демократическое» государство занимается улучшением именно их положения. Что касается реальной демократии, то есть народовластия, то она выгодна «низам» пирамиды, но не выгодна «верхам», в том числе буржуазии.
Все это не значит, что Михайловский выступает против либеральных свобод – он и за них боролся. В это время они были нужны не «всему обществу», а преимущественно средним слоям. Но теоретик народничества предостерегает от иллюзий по поводу борьбы за интересы «общества», устроенного пирамидально. Даже если государство будет называться «демократическим» «пролетарским» или «рабоче-крестьянским», его пирамидальная организация предопределяет преимущественную выгоду именно «верхов», осуществляющих социальные и «национальные» проекты, задуманные якобы в интересах всего общества.
В конце века именно Михайловский, несмотря на все атаки марксистов, стал лидером оппозиционного общественного движения, и не только социалистического. На этом основании его иногда называют лидером «либерального народничества». Этот термин очевидно некорректен – Михайловский является социалистом, а не либералом. Слово «либеральный» может употребляться также в значении «менее авторитарный» (например – «либеральные коммунисты» 80-х гг. ХХ в.), но поскольку большинство народников и так не разделяют авторитарных идей, то к ним этот термин не применим ни в каком значении. Михайловский – легальный народник. Слово «легальный» указывает не на его принципы (мы видели, что он сотрудничал и с подпольем), а на ситуацию, в которой развернулась его общественная деятельность.
В 80-90-е гг. легальность общественных течений была вынужденной – власть научилась оперативно подавлять подпольную активность, а революционного подъема в стране не наблюдалось. Но и легальные круги по мере изменения ситуации могли стать штабами революционных армий. Так и произойдет в 1905 г.
Легальные формы полемики накладывали на мысль авторов очевидные ограничения, и лишь по мере развертывания дискуссии становилось ясно, являются эволюционные взгляды делом принципа (как у Струве), или тактическим прикрытием (как в экономических работах Ленина). При этом между легальным народничеством и подпольными народническими революционными кружками существовали связи. Идейный лидер легальных народников Н.К. Михайловский пользовался популярностью среди народнической молодежи как теоретик, легальные народники приходили на полу-подпольные дискуссии, в которых участвовали радикалы как народнического, так и марксистского направлений.
Современный исследователь В. Блохин утверждает, что в конце 80-х – 90-е гг. произошел переход Михайловского «от социализма к демократии»[997]. В это время к Михайловскому и его взглядам стала проявлять симпатии либеральная земская общественность. Но это свидетельствует в большей степени об эволюции земской интеллигенции, чем о каком-то пересмотре взглядов Михайловского. Во всяком случае, не приводится текстуальных подтверждений отказа Михайловского от социалистической позиции. Вполне естественно, что в условиях царской России Михайловский не имел возможности писать о социалистической перспективе регулярно.
Можно согласиться с В. Блохиным в том, что Михайловский в этот период «по праву становится лидером российской демократии»[998]. Но при чем же здесь «переход от социализма»? Лидером освободительного демократического движения вполне может быть и социалист, а противопоставлять социализм Михайловского (и близких ему направлений народничества) и демократию вообще бессмысленно. Это – демократический социализм, который может выдвигать и собственно социалистические, и общедемократические требования. В обстановке конца 80-х – 90-х гг. Михайловский концентрировался на общедемократических задачах. Основные социалистические идеи были им уже изложены, а политическая ситуация требовала борьбы за гражданские свободы.
Марксистские и пост-марксистские авторы, воспитанные на ленинской доктрине смены этапов общественного движения, принимают без доказательств факт победы марксистов над народниками в полемике 90-х гг. «Михайловский не хотел признать, что ему на смену приходит иная доктрина, идеология, наконец – иные властители дум»[999]. И правильно делал. Они не «приходили на смену», а существовали наряду с народничеством. Схема, в соответствии с которой народничество в конце XIX века оказалось вытесненным марксизмом, осуществилась лишь в воображении марксистов. Влияние, которое оказал марксизм на народничество, несомненно, как и влияние народничества на российский марксизм, а через него – на мировую марксистскую мысль (впрочем, еще раньше народник Бакунин также оказал воздействие на формулировки Маркса и Энгельса).
Марксисты отвоевали себе «место под солнцем», но не более. С 90-х гг. марксизм и народничество сосуществуют в общественном движении России, то теряя друг друга из вида, то снова сталкиваясь в сложных коллизиях соперничества, союзов, борьбы на уничтожение. Так будет продолжаться до физического
