противоречия Ленина и Плеханова. Плеханов пишет текст по немецкому шаблону. Ленин редактирует, упирая на отечественные особенности.
Плеханов говорит о господстве капиталистических отношений в современном мире. Ленин возражает: капитализм – это экономический строй, уклад. Значит, нужно учитывать и другие уклады. Средства производства в современном обществе принадлежат не только капиталистам, но и мелким производителям (здесь Ленин вопреки обыкновению не называет их мелкой буржуазией, подчеркивая принципиальное отличие крестьян от капиталистов). Ленин напоминает Плеханову, что пролетариат не составляет большинства населения во многих странах (речь идет, в том числе, о России). Ленин не согласен, что технический прогресс приводит к экспроприации мелких собственников. Этому виной частная собственность, а не прогресс. Ленин стремится умерить пыл Плеханова, который пишет о необходимости «беспощадно раздавить» препятствия, которые встретятся на пути пролетариата к его цели. Даже употребление термина «диктатура пролетариата» вызывает у Ленина сомнение в таком контексте[1028].
Ленин утверждает: «Никому и никогда не будем мы помогать «разрушать общину»». Он предлагает встать на более принципиальную позицию: бороться за демократизм, разрушая все, что ему противоречит. В том числе и в общине – круговую поруку, ограничение свободы крестьян в распоряжении землей. При этом Ленин сочувствует общине как «товарищескому соседскому союзу»[1029]. Здесь мы снова видим сближение с народнической теорией в границах, установленных еще Марксом. И это не значит, что Ленин переходит на позиции народничества. Стремясь обеспечить гегемонию социал-демократии в освободительном движении, Ленин вынужден адаптировать марксизм к многоукладной реальности среднеразвитых обществ, которую народники понимают лучше и поэтому чаще бывают правы. А это неизбежно требует восприятия марксизмом части народнического наследия.
В ходе дискуссии Плеханова и Ленина по программе «танцующие менялись местами», и Плеханов демонстрировал пусть ограниченное, но признание особенностей развития России, необходимости привлечения на сторону пролетариата непролетарских слоев. При этом ленинская оценка революционного потенциала крестьянства была ограничена марксисткой догматикой. Ленин по-прежнему считал, что в борьбе против буржуазии крестьянство «является реакционным классом»[1030]. Ленин определял логику будущей политики союзов: бороться вместе с народниками против крепостнических пережитков, за демократию. Но марксистская партия должна выступать против привилегированного положения крестьян в отношении пролетариата[1031]. В 1918 г. большевики уже будут отстаивать привилегии пролетариата в отношении крестьянства.
После раскола «искровцев», прежде единодушно одобривших «Что делать?», меньшевики и большевики стали искать во взглядах друг друга «мелкобуржуазность». Уязвимой стороной Ленина в этом отношении являлись те пункты, где он, не будучи догматиком, соглашался с народниками. По мнению Мартова (высказанному, впрочем, не сразу, а после начала острого конфликта с Лениным), концепция «Что делать?» «по существу своему больше годилась для санкционирования политики социалистов-революционеров»[1032]. Мысли, аналогичные ленинским, были высказаны в статье Б. Савинкова, которую он прислал в «Искру»[1033]. И что с того – и социал-демократы, и эсеры стремились организовать массы на борьбу с самодержавием. Ленин, когда речь шла о тактике, не боялся обвинений в «народовольчестве» и считал необходимым создавать заговорщическую организацию, что неизбежно в самодержавной стране[1034]. Жестокая борьба с самодержавием, условия подполья предполагают централизм, подчинение членов партии Центральному комитету. Впрочем, после крушения самодержавия Ленин не изменил прежних организационных принципов.
Организационные споры, наложившись на межличностные отношения, вызвали раскол на большевиков и меньшевиков на II съезде РСДРП в 1903 г. Оба течения выступали за централизм и демократию, но большевики делали акцент на первом, а меньшевики – на втором, отождествляя при этом демократию и плюрализм.
Разногласия между большевиками и меньшевиками заключались в степени внутрипартийного централизма и радикализма. Меньшевики видели опасность ленинского централизма в том, что он может привести к перерождению в авторитаризм. Но меньшевики не собираются отказываться от централизма вообще. Мартов тоже выступает за «централизованную организацию»[1035]. Чтобы не возобладал «формально-«бюрократический» принцип» организации, нужно, чтобы центральные органы партии находились под давлением «партийного «общественного мнения»»[1036]. Партия должна состоять из активных людей, которые постоянно давят на аппарат, заставляют его работать в соответствии со своими требованиями. Впрочем, такое давление актива на верхи партии было и у большевиков.
Централизм должен быть демократическим. Но и Ленин выступает за демократический централизм. Так в чем же разногласие? В текущей практике, когда Ленин, подобно фабричному менеджеру пытается избавиться от болтунов, а меньшевики пестуют плюрализм мнений? Но и те, и другие стремятся решить одну и ту же проблему: как создать эффективную политическую организацию (что с их точки зрения предполагало централизм), сохранив в то же время демократию и равноправие членов. Партия должна действовать как единый организм, который в то же время будет состоять из самостоятельных активных клеток. Но чем больше нагрузка на организм, тем меньше возможностей для автономии клеток.
Нюансы организационных идей большевиков и меньшевиков вытекают из более существенных стратегических разногласий. Концепция Ленина возлагает на партию огромную нагрузку форсирования прогресса. Меньшевики считают невозможным преодолеть капитализм без достаточных предпосылок социализма. Большевики пытаются формировать предпосылки, заменять недостающие паллиативами. Пролетариат не организован? Нужно усилить организованность авангарда и радикализировать массы – чтобы учились скорее. Пролетариат малочислен – мобилизовать революционную энергию крестьянства. Позднее аналогично будет решаться проблема низкого культурного уровня, индустриальной модернизации, которая станет смыслом коммунистической политики после победы в гражданской войне. Прогресс можно форсировать. Для этого нужен организационный инструмент – централизованная партия как прообраз централизованного общества.
Ленин считал, что есть вещи поважнее демократии и свободы споров – тем более для коммуниста. В партии должно быть обеспечено «нечто большее, чем «демократизм», именно: полное товарищеское доверие между революционерами»[1037]. Партийная организация – это своего рода модель коммунистических отношений, их ячейка. Здесь коммунизм должен стать реальностью прежде, чем победит в обществе в целом. Отсюда недалеко до идей Мао Цзэдуна и Че Гевары, где партизанское боевое братство становится зачатком коммунистического общества, независимо от того, из кого класса пришли участники этого братства. Его атмосфера способна изменить бывшего представителя любого класса.
Э. Каррер д’Анкосс, путая профессиональный революционеров и интеллигенцию, считает, что Ленин со своей идеей профессиональных революционеров противостоит Плеханову, который не считал нужным создавать отдельную организацию для интеллигенции[1038]. Так ведь и Ленин не собирается создавать для интеллигенции отдельные организации, его профессиональные революционеры – это не интеллигенты, а выходцы из разных слоев, прежде всего – рабочие. Напомним, что при обсуждении организационного строения партии на II съезде РСДРП Плеханов поддержал Ленина, а не Мартова.
Меньшевики, особенно группа Плеханова, и сами приложили руку к выстраиванию централистичной модели социал-демократии, а затем критически разбирали то, что в результате этого вышло. П. Аксельрод видел в системе подчинения ЦК редакции Центрального органа партии, «утопию теократического характера: светское общество отдается во власть маленького духовного органа…»[1039] От этого уставного положения скоро откажутся, но дело было не в нем. Проблема приобретет новую актуальность после гражданской войны, когда Ленин обнаружит, что носителями социалистического проекта в Советской России остается вовсе не пролетариат, а тонкий слой идеологов, надстроенный над массой бюрократии. И борьба в «маленьком духовном органе» Политбюро будет определять судьбу коммунистического проекта. Как ни составляй устав, а носители коммунистической стратегии оставались фактором, который играет самостоятельную роль, сопоставимую с влиянием классов.
Меньшевики и большевики были уверены, что только их фракция является подлинным выразителем интересов именно пролетариата, и это было важнее для них, чем конструктивная модель будущего общества, по поводу которой заметных разногласий не было. Соответственно, противник воспринимался как проводник мелкобуржуазных интересов. Меньшевики при этом отмежевывались от более правого «экономизма». П. Аксельрод видел в «экономизме» «пропаганду политической опеки либеральной интеллигенции над пролетариатом», а в излишнем «увлечении «политикой»» (намек на Ленина) «отдачу рабочих масс под команду революционных элементов буржуазии…»[1040]. Таким образом намечается линия будущей критики левого крыла социал-демократии как мелкобуржуазного революционаризма, якобинства или бланкизма.
* * *
«Ученичество у капитализма», которое проходил русский марксизм, предполагало и уроки по истории буржуазных революций. В начале ХХ века революционеры России примеряли на себя их одеяния. Не удивительно, что возникшие организационные разногласия меньшевиков и большевиков в более широкой исторической перспективе стали оцениваться через призму опыта прошедших революций, прежде всего – Великой французской.
В 1901 г. Плеханов сравнил левое и правое течения социал-демократии с якобинцами и жирондистами. Таким образом Плеханов был не прочь сравнить себя с якобинцами. Орган «экономистов» «Рабочее дело» возразил против этой аналогии. Якобинцы и жирондисты с точки зрения газеты представляли разные классы, а «экономисты» и «искровцы» представляют один класс – рабочий. Ленин не согласился с «Рабочим делом» сразу в двух отношениях. Во-первых, якобинцы тоже были течением буржуазным. Во-вторых, «экономисты» и «бернштейнианцы», в отличие от истинных марксистов, являются проводниками буржуазной идеологии в рабочем движении[1041].
Такое двойное опровержение лишний раз подтверждает, что разделение на «Гору и Жиронду» не носит классового характера. Значит, аналогия Плеханова верна. После раскола на большевиков и меньшевиков она зажила новой жизнью – пролетарские революционеры с ее помощью стали заимствовать опыт предыдущих, «буржуазных» революций.
Меньшевики бросили Ленину вызов, сочтя его линию уклонением от марксизма к якобинству и, следовательно, от рабочей политики к мелко-буржуазной либо плебейской, маргинальной (ведь якобинцы в силу исторической эпохи, так сказать по определению, не могли быть пролетарскими революционерами). Ленин принимает вызов (тем более, что трудно не заметить сходство его радикального централизма с якобинством и наследовавшим ему бланкизмом). В современную эпоху, на новой стадии развития, революционеры могут тяготеть или к якобинству, или к жирондизму. Это было с мелко-буржуазными революционерами, это происходит и с пролетарскими. Ленин утверждает: «Якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ. Жирондист, тоскующий о профессорах, гимназистах, боящийся диктатуры пролетариата, вздыхающий об абсолютной ценности демократических требований, это и есть оппортунист»[1042]. Получается формула: якобинство + пролетарская организация = революционный марксизм.
Меньшевики не желали принимать такие правила игры и признавать себя аналогом жирондистов. Зато их устраивали якобинские симпатии Ленина, они увидели в них доказательство его «мелкобуржуазности». А ведь марксисты видели в мелкобуржуазном влиянии объяснение чуть ли не всех уклонений от истины в рабочем и социал-демократическом движении.
П. Аксельрод разъяснял большевикам, что их якобинство не принесет пролетариату никакой пользы. Якобинство вовлекает массы «в движение, конечным результатом которого в самом лучшем, самом идеально благоприятном случае было бы кратковременное господство радикальной демократии, опирающейся на пролетариат… В конце пути, на который она увлекает наше движение, светится, как блестящая точка, якобинский клуб, т.е. организация революционно-демократических элементов буржуазии, ведущая за собою… наиболее активные слои пролетариата»[1043].
Если большевики – якобинцы, значит они пытаются растворить движение пролетариата в общедемократическом движении, надеясь повести последнее к социализму[1044]. Стратегия, близкая эсеровской. Меньшевики были уверены, что «социализм» разношерстных демократических масс не будет настоящим социализмом. Казалось бы, они оказались правы – реального социализма не получилось. Но только ли потому, что капитализм сокрушили не чистопробные когорты
