одного из первых учеников Сократа Алкивиада, который после своих первых политических успехов и резкого возвышения оказался замешан в скандале, связанном со святотатством, а в 414 году до н. э. вообще предал Афины и перешел на сторону Спарты.
3. С активным выступлением Сократа в защиту тех стратегов, которые, победив в морской битве при Аргинусских островах, не смогли вовремя извлечь из моря тела погибших и тем самым оказались повинны в святотатстве.
4. С фактом установления в Афинах кровавой тирании Тридцати, во главе которой находились бывшие ученики Сократа Критий и Хармид.
5. Со стремлением необразованного афинского демоса найти (или хотя бы назначить) виновных в тех бедствиях, что постигли Афины в ходе закончившейся обидным поражением Пелопоннесской войны и во время двух попыток установления тирании.
Обо всех этих моментах мы еще поговорим на страницах этой книги. А в рамках этой главы мы рассмотрим то, каким образом, уже познав самого себя, вполне взрослый сорокалетний Сократ не просто продолжил познание окружающего его общества и афинских граждан, но и взялся за количественное увеличение себе подобных, постепенно переходя грань индивидуальной увлеченности, становясь социально заметным и, потенциально, социально опасным.
Итак, осознав свое принципиальное отличие от большинства граждан, прийдя к пониманию божественной сути того творческого духа, что генетически или во время воспитания пробудился в нем самом, отдавая себе отчет в той опасности, что несло в себе чрезмерное «умничанье», и, построив свою жизнь таким образом, чтобы не вызывать раздражения в обществе, Сократ был просто обязан выяснить то, насколько много на свете таких, как он сам. И судя по всему, он создал некую авторскую схему такого тестирования других людей, которое помогало ему выявить в них те признаки божественной искры, которые до поры до времени были не очевидны ни им самим, ни окружающим.
Благодаря Платону мы знаем, что избрав для себя путь самопознания, путь, предложенный в дельфийской надписи «Познай самого себя», Сократ предлагает его многим. Предлагая его Алкивиаду, Сократ спрашивает его, легко это или нет. Алкивиад говорит о том, что иногда это кажется трудным, иногда — легким делом. Сократ продолжает его такими словами: «Легко ли это, или нет, с нами (при самопознании — прим. автора) происходит следующее: познав самих себя, мы одновременно познаем заботу, в которой нуждаемся, а без такого познания мы никогда этого не поймем» . Проще говоря, Сократ был уверен, что самого по себе божественного дара еще слишком мало, его (этот дар) следует развивать, заботиться о нем, денно и нощно трудиться над его высвобождением из косного тела. И в этой связи его тестирование других «на божественность», на выявление имеющихся или неимеющихся в них качеств должно было помогать Сократу лучше понимать себя самого.
Тестирование Сократом окружающих проходило в так называемых маевтических беседах, то есть таких диалогах, цель которых, по словам философа, заключалась в принятии им, как повитухой, тех мыслей, что рождались у его собеседника в процессе общения на заданную тему.
Почему он занимался маевтикой — родовспоможение при мышлении, Сократ объяснял не таясь и с охотой. По его словам, его даймон обязал его проверять всех людей и выяснять, мудрые они или нет, действительно ли мудры те, кого считают таковыми, или же они просто притворяются, на самом деле являются мудрецами ложными. Например, на суде он говорил о том, что узнав от пифии о своей выдающейся мудрости, он попытался выяснить, насколько это соответствует действительности, и начал общаться с теми, у кого была репутация мудрых людей. Пообщавшись с одним из тех государственных мужей, который стоял во главе города и считался мудрым, Сократ увидел, что этот человек только кажется мудрым, причем тем самым вводит в заблуждение не только себя, но и других. И Сократ постарался доказать ему, что он только считает себя мудрым, а на самом деле не мудр, отчего и этот государственный муж и многие из присутствовавших возненавидели Сократа [5].
После государственых людей, затем Сократ, по его словам, ходил общаться к поэтам и ко всем прочим, вплоть до ремесленников. Однако все они страдали тем, что, зная свое собственное дело, они считали себя мудрыми, и относительно прочего и эта ошибка заслоняла им ту мудрость, что у них была, и потому в итоге их можно было считать невежественными . И вот из–за всего этого исследования, по мнению Сократа, многие стали на него обижаться, притом очень сильно, и с той поры и пошло множество клеветы на Сократа . Однако, поскольку указание на необходимость проверки людей с целью выявления их мудрости или ложной мудрости поступало от божественных сил, Сократ с удовольствием выполнял приказанное, радуясь тому, что кое–какие способности он перенял от своей матери.
В платоновском диалоге «Теэтет», общаясь с юношей Теэтетом, внешне похожим на самого философа, Сократ подробно говорит о том, что он сам, будучи сыном очень опытной и строгой повитухи Финареты, очень хорошо разбирается в искусстве родовспоможения. И в его повивальном искусстве почти все так же, как у настоящих повитух — отличие лишь в том, что он принимает у мужей, а не у жен, и принимает роды души, а не плоти. Самое же великое в нашем искусстве, — говорит Сократ, — это то, что мы можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак или же истинный и полноценный плод. К тому же, и со мной получается то же, что и с повитухами: сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие порицали — что–де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, — это правда. А причина вот в чем: бог понуждает меня принимать, сами же роды мне воспрещает. Хотя запрещает уже только сейчас, раньше же позволял: ведь повитухами могут быть только женщины, которые уже сами рожали. И все это потому, что сами боги сделали так, чтобы человеку было не под силу преуспеть в том искусстве, которое ему чуждо, не практикуясь в нем .
Самого себя при этом Сократ оценивает довольно скромно: «Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не выпадала удача произвести на свет настоящий плод — плод моей души. Те же, что приходят ко мне, поначалу кажутся мне иной раз крайне невежественными, а все же по мере дальнейших повещений и они с помощью бога удивительно преуспевают и на собственный и на сторонний взгляд. И ясно, что от меня они ничему не могут научиться, просто сами в себе открывают много прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же этого виновники — бог и я. И вот откуда это видно: уже многие юноши по неведению сочли виновниками этого самих себя и, исполнившись презрения ко мне, то ли сами по себе, то ли по наущению других людей ушли от меня раньше времени. И что же? Утттедттти от меня, они и то, что еще у них оставалось, выкинули, вступивши в дурные связи, и то, что я успел принять и повить, погубили плохим воспитанием. Ложные призраки стали они ценить выше истины, так что в конце концов оказались невеждами и в собственных и в чужих глазах.
Одним из них оказался Аристид, сын Лисимаха, было и много других. Когда же они возвращались обратно и вновь просили принять их, стараясь изо всех сил, то некоторым мой даймон запрещал приходить, иным же позволял, и те опять делали успехи. Еще нечто общее с роженицами испытывают они в моем присутствии: днями и ночами страдают они от родов и не могут разрешиться даже в большей мере, чем те, — а мое искусство имеет силу возбуждать или останавливать эти муки. Так я с ними и поступаю. Но иногда, Теэтет, если я не нахожу в них никаких признаков беременности, то зная, что они ничуть во мне не нуждаются, я из лучших побуждений стараюсь сосватать их с кем–то, и с помощью бога, довольно точно угадываю, от кого бы они могли понести. Много таких юношей я отдал Продику, многих — другим мужам, мудрым и боговдохновленным.
Поэтому, славный юноша, я так тебе подробно все это рассказываю, что ты, как я подозреваю, — страдаешь, вынашивая что–то в себе. Доверься же мне как сыну повитухи, который и сам владеет этим искусством, и, насколько способен, постарайся ответить на мои вопросы. И если, приглядываяь к твоим рассуждениям, я сочту что–то ложным призраком, изыму это и выброшу, то не свирепей, пожалуйста, как роженицы из–за своих первенцев. Дело в том, дорогой мой, что многие уже и так на меня взъярились и прямо кусаться были готовы, когда я изымал у них какой–то вздор. Им даже в голову не приходило, что я делаю это из самых добрых чувств (выделено автором). Они не ведают, что ни один бог не замышляет людям зла, да и я ничего не делаю злонамеренного, просто я не вправе уступать лжи и утаивать истинное» .
Вот и применительно к самому Теэтету, дальше Сократ говорит о том, что он принимает у него мысли, заговаривает его и предлагает отведать зелья разных мудрецов, чтобы вывести на свет уже его собственное решение. И только когда оно выйдет на свет, станет ясно: чахлое оно или полноценное [10].
Так описывается мыслительная маевтика, помощь при осуществлении мышления на заданную тему, в изложении самого Сократа. Внешне все это выглядело как обыкновенная помощь учителя своему ученику в решении некой задачи. Однако внешняя сторона, как это часто бывает, оказывалась в этом случае обманчивой. Все дело в том, что в процессе самого диалога- родовспоможения почти всегда выяснялось, что сам учитель не знает ни правильной методики решения задачи, ни предполагаемого ответа на нее! И тогда получалось, что важно в данном случае вовсе не решение, а сам процесс его поиска и обсуждения, а также то, имелась ли у ученика некая готовность тратить время на
