научиться добродетели или нельзя до того момента, пока люди четко не найдут, что же такое сама добродетель . Не вдаваясь в дальнейшее обсуждение этого тезиса, частично уже рассмотренного нами выше, просто отметим: вне зависимости от ясности или неясности всех этих вопросов, самому Сократу вести маевтические беседы это совершенно не мешало.
Однако, в связи с этим, самой главной, третьей, проблемой образовательной системы Афин, по мнению Сократа, являлось то, что в афинском обществе ощущалась острейшая нехватка тех мудрых людей, которые были бы в состоянии правильным образом общаться с молодежью. О том, что большая часть тех, кто считается в обществе мудрыми, таковыми на самом деле не являются, Сократ говорит почти в каждом диалоге Платона и Ксенофонта. И, взяв на себя роль этакого «развенчателя имиджа несправедливо считающихся мудрыми», Сократ явно преуспевал. По его словам, он всю свою жизнь испытывал людей, называющихся мудрыми, но чаще всего был ими разочарован . Однако, по его словам, даже если бы ему запретили это делать под угрозой смерти, Сократ все равно бы искал и искал в своих согражданах разумность, а если бы не находил, то помогал бы им становиться разумными своими маевтическими беседами .
Причем, сам Сократ считал, что он мудрее всех тех, с кем он общался, просто потому, что несмотря на то, что и он сам, и его собеседники ничего в совершенстве не знают, его собеседники наивно уверены в своем знании, а вот сам Сократ имеет смелость признавать, что он ничего не знает, и само это знание, что он ничего не знает, делает его чуть–чуть более знающим, чем его собеседников [5].
Придя примерно к тридцати годам к пониманию своей необычности и интеллектуального превосходства над большинством сограждан, Сократ приходит к выводу о том, что кроме него самого мало кто может заниматься с юношеством и помогать будущим гражданам становиться добродетельными. Считая же себя мудрым хотя бы потому, что он сам знает, что ничего не знает, и счастливым, что это знание своего незнания понуждает его самосовершенствоваться, Сократ был убежден: просто обладание мудростью бессмысленно, ее необходимо использовать в практической жизни. Доказывая это, Сократ говорил о том, что разве был бы счастлив плотник, имеющий в своем распоряжении все необходимые инструменты и дерево, но не работал бы с ними? Конечно, нет. Поэтому для счастливого обладания благом мало его иметь, необходимо как можно чаще его применять в практической жизни .
Имея в распоряжении необходимые инструменты — собственный разум, и рабочий материал — афинскую молодежь, Сократ добровольно взваливает на себя миссию быть афинским, если можно так выразиться, педагогом- новатором, и начинает ежедневно общаться с молодежной средой, кропотливо выискивая там тех юношей, которым могла бы помочь его маевтика, раскрыла бы в них скрытые таланты философов и людей, способных управлять родным городом.
Итак, приблизительно с середины тридцатых годов V века до н. э. Сократ становится настоящим завсегдатаем тех мест, где проводила свое время афинская молодежь — палестр, гимнасиев, портиков, общественных бань и тенистых аллей. Его хороший знакомый Лахет однажды говорит о том, что, обсуждая вопрос о воспитании юношества, без Сократа не обойтись, ведь он всегда проводит время именно там, где молодые люди находят науку и достойные занятия .
Читая диалоги Платона и Ксенофонта, становится совершенно ясно, что в течение сорока лет подряд, вплоть до своей смерти в 399 году до н. э., Сократ оказывается тем человеком, кто знал практически всех молодых афинян лично, и, видимо, был единственным человеком в городе, кто представлял афинский молодой потенциал в целом. Так, в платоновском диалоге «Лисид», придя в новую для себя школу–палестру, Сократ оказывается знаком с большинством присутствующих там юношей. А когда в разговоре с одним из них он спрашивает, в кого влюблен этот эфеб, и тот называет имя «Лисид», Сократ говорит следующее: «Лисид этот, видимо, совсем юн. А сужу я так потому, что его имя показалось мне незнакомым» . Тем самым Сократ подчеркивает то, что начиная с возраста примерно 12–14 лет, большинство афинских юношей он знает лично.
Только что вернувшись из Потидеи, отсутствовав в Афинах, видимо, около года, придя в общественное место и встретив знакомых, Сократ первым делом спрашивает у них о философии и о молодежи; есть ли среди них кто- либо выдающийся своим разумом, красотой или тем и другим вместе . Соответственно, и сама личность Сократа была прекрасно знакома афинскому юношеству. Юноша Хармид сразу узнал Сократа в лицо, даже без представления его по имени. Когда Сократ удивился, что его знают, Хармид пояснил, что среди его сверстников о Сократе идет немало разговоров [10].
В платоновском диалоге «Лахет» Лисимах вспоминает, что его сын и другие юноши в разговорах между собой часто упоминали имя Сократа и очень хвалили его. Но сам Лисимах ни разу не задумывался о том, не тот ли это сын Софрониска этот Сократ, с которым он сам давно знаком. Спросив же группу юношей, не тот ли этот Сократ, он тут же выясняет, что молодежь очень хорошо знает и уважает как раз Сократа, сына Софрониска .
Платон же приводит еще один показательный случай: Сократ однажды сидел в бане, когда туда вошла группа молодежи, и, увидев философа, молодые люди тут же направились к Сократу и вступили с ним в диалог . А когда Сократа спрашивали, как же ему удается оказывать такое влияние на молодежь, что к нему ходят юноши даже из других полисов, он шутил, что его ученики ни днем ни ночью не дадут ему уйти от них, так как философ использует множество волшебных напитков и специальных заговоров [13].
Подводя же под этим черту, следует сказать и о том, что, рассуждая во время суда над собой, о том, что будет, если его приговорят к изгнанию, Сократ уверенно говорит о том, что его ждет: в какой бы город он ни пришел, молодые люди будут его слушать так же, как и в Афинах [14].
Впрочем, не нужно думать, что такая ситуация складывалась только вокруг Сократа. Тот же Платон, говоря о софисте Протагоре, также подчеркивает, что куда бы он ни приехал, с ним была большая толпа его почитателей из разных городов, то есть вокруг него также были такие люди, что шли за его голосом и речами, завороженные словно Орфеем [15]. Примерно аналогичной была ситуация и у софиста Горгия. Однако, отмечая это, следует понимать: в отличие от платных учителей мудрости софистов, которые путешествовали по всей Элладе и заезжали в Афины не более чем на несколько месяцев, Сократ находился в них постоянно. Поэтому, отдавая должное софистам, нужно все–таки признать, что возможности влиять на афинскую молодежь у Сократа были неизмеримо выше, чем у всех софистов вместе взятых.
Являясь признанным учителем, тем не менее, сам Сократ отрицал то, что он кого–то учил. Так, во время суда над собой Сократ заявил: «Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со мною? Слышали вы это, о мужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать, как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми. Это ведь не лишено удовольствия. А делать это, я говорю, поручено мне богом и через прорицания и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда–либо еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать что- нибудь. А я всю жизнь оставался таким, как в общественных делах, насколько я в них участвовал, так и в частных, никогда и ни с кем не соглашаясь, вопреки справедливости, ни с теми, кого клеветники мои называют моими учениками, ни еще с кем–нибудь.
Да я и не был ничьим учителем, а если кто, молодой или старый, желал меня слушать и видеть, как я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то, чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и отвечать мне и слушать то, что я говорю. И за то, хороши ли эти люди или дурны, я по справедливости не могу отвечать, потому что никого из них никогда никакой науке я не учил и не обещал научить. Если же кто–нибудь утверждает, что он частным образом научился от меня чему- нибудь, чего бы не слыхали и все прочие, тот, будьте уверены, говорит неправду» [16].
Приводя это высказывание Сократа, следует заметить, что данный отказ называть себя учителем вовсе не был связан с тем, что философу было предъявлено обвинение в порче юношества своими рассуждениями и он мог уклоняться от возможной ответственности. В данной работе мы уже говорили о том, что Сократ на самом деле был убежден в том, что добродетели нельзя научить и нет в ней ни учеников, ни учителей, по той простой причине, что мудрость и добродетельность даруются человеку богами. И самое большое, что может сделать так называемый учитель, это пробудить ту мудрость и те знания, что на самом деле уже и так присутствовали в его ученике, просто ждали своего часа [17]. Таким образом, в любом случае, по словам Сократа: «Нам должно быть ясно, что если нам достается добродетель, то достается она по божественному уделу» [18].
Однако, как бы то ни было, слова Сократа о том, что он не учит, а лишь помогает реализоваться божественному промыслу, его современниками воспринимались все–таки больше как некое кокетство того, кто так хорошо знает себе цену, что перед тем как взять к себе на воспитание кого–то, его нужно поуговаривать и поупрашивать. Во всяком случае именно так выглядит разговор Сократа с неким афинянином, который просит Сократа взяться за воспитание его сына Феага, а Сократ говорит: «Нет ничего более
божественного в решениях людей, чем то, что касается воспитания — самого ли человека или членов его семьи… Я же сам полный неуч во всем, кроме науки любви» [19].
И только
