укрепился бы в этом мнении, когда бы увидел, насколько каждый из них честолюбив и считает, что самой важной частью государственной жизни является та, в которой «…сам себя он может превзойти» (Сократ цитирует поэта. — прим. автора). Я утверждаю, что в своем искусстве самом по себе такой человек — наилучший, что же касается наилучшего для государства и для него самого, то здесь он совершает множество промахов, ибо, будучи лишен ума, он доверяется кажимости. При таких обстоятельствах разве не правы мы будем, если скажем, что подобное государство преисполнено множеством смут и беззаконий?
Алкивиад. Правы, клянусь Зевсом» [36].
Кстати сказать, из данных обвинений Сократа афинской демократии в том, что она неправильно устроена и неправильно же использует потенциал своих граждан, легко можно было вывести и причины поражения Афин в Пелопоннесской войне: Пусть и любящие свою страну, но некомпетентные люди типа кожевника–демократа Клеона, получив власть, привели ее к трагедии не со зла, а просто по своему неведению истинных добродетелей, ввиду своей неподготовленности и слепому следованию голосованию некомпетентного народного большинства. И можно не сомневаться в том, что этому самому народному большинству такого рода рассуждения явно не нравились.
Чтобы еще раз выявить всю жесткость тех оппозиционных высказываний Сократа, что шли вразрез с господствующим в Афинах мнением демоса, процитируем великого мыслителя из платоновского диалога «Протагор»: «Большинство считает, что знание не обладает силой и не может руководить и начальствовать, потому–то о нем и не размышляет. Несмотря на то, что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им управляет, а что–либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда скорбь, иной раз любовь, а чаще — страх. О знании они думают прямо как о невольнике: каждый тащит его в свою сторону. А вот если человек уже познал и хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы помочь такому человеку» [37]. Протагор согласен с Сократом и даже говорит: «К чему, Сократ, нам обязательно рассматривать мнение людской толпы, говорящей, что попало?» [38].
В платоновском «Евтидеме» Критон жалуется Сократу на то, что, желая отдать сыновей на воспитание, всякий раз, когда он смотрит на тех, кто берется воспитывать людей, он бывает поражен, и все они представляются ему при ближайшем рассмотрении какими–то весьма странными, и потому он не знает, каким же образом склонить своего сына к занятиям философией.
Сократ отвечает ему: «Милый Критон, разве тебе неведомо, что к любому делу большинство людей непригодно и ничего не стоит, серьезных же людей и во всех отношениях стоящих очень мало? Не кажутся ли тебе прекрасными делами гимнастика, торговля, риторика, стратегия?
Критон: Конечно.
Сократ. Ну а разве ты не замечаешь, что большинство людей, берущихся за эти дела, достойны лишь презрения?
Критон. Да, клянусь Зевсом, ты говоришь сущую правду» [39].
Ну и в платоновском «Гиппии Большем» Сократ спрашивает: «Что ты скажешь, Гиппий, вред ли или польза для государства закон?
Гиппий: Устанавливается закон, я думаю, ради пользы; иногда же он приносит и вред, когда его плохо установили.
Сократ. Так что же, разве те, кто устанавливает закон, не устанавливают его как наибольшее благо для государства? И без этого разве можно жить по закону? Получается, что когда те, кто пытается устанавливать законы, погрешают против блага, они погрешают против того, что законно, и против закона. Что ты скажешь про это?
Гиппий. Строго говоря, Сократ, это так; однако обычно люди этого так не называют.
Сократ. Какие люди, Гиппий? Знающие или не знающие?
Гиппий. Большинство.
Сократ. А знает ли это большинство истину?
Гипий. Нет, конечно» [40].
Исходя из такого подхода и такого понимания власти, легко объяснимо недовольство афинян деятельностью софистов и Сократа, стремившихся «учить народ, как искуснее всего действовать и говорить в отношении государственных дел» в том демократическом полисе, где, как мы видели, наоборот, граждане были глубоко убеждены, что все они прекрасно подготовлены к выполнению любых дел государственной важности.
Сам факт ведения подобных рассуждений не просто был идеологически вредным, но и бросал тень на народ как на совокупность людей государственно–некомпетентных. Критика равнодоступности власти для людей некомпетентных, избранных по жребию и солидарным голосованием на Народном собрании принуждающих исполнять их волю даже профессионалов, прямо ставила под сомнение эффективность афинской демократической системы в целом. А между тем, как уже говорилось выше, Сократ совершенно не стеснялся во всеуслышание заявлять, что он ведет важную государственную работу как раз по увеличению количества граждан, способных заниматься государственными делами, и, таким образом, косвенно показывал, что в таких людях в демократических полисах имеется ощутимый недостаток.
Доводя свою критику демократической системы Афин до своего логического конца, Сократ покушался и на святая святых полисного народоправства, критикуя установленные законы и заявляя: «Глупо должностных лиц в государстве выбирать посредством бобов, тогда как никто не хочет иметь выбранного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда, чем ошибки в государственной деятельности; подобные речи, говорил обвинитель, возбуждают в молодеже презрение к установленному государственному строю и склонность к насильственным действиям» [41].
Обобщая все то, что прозвучало в только что приведенных нами фрагментах высказывания Сократа, можно увидеть следующее: Говоря о некомпетентности гражданского большинства в государственном управлении и подчеркивая значимость умелых управленцев–одиночек, Сократ значительно усложнял власть, по сути ненавязчиво советовал демосу не лезть туда, где он мало что понимал, ставил под сомнение разумность демократического большинства (по сути демократического устройства) и тем самым готовил почву для тех самых антидемократичеких переворотов, что имели место в его время, в том числе и под руководством его собственных учеников [42]. А о том, как болезненно к этому относилось общество, мы уже говорили выше.
Не будем забывать еще и то, что большую роль в исходе «дела Сократа» сыграла та предварительная подготовка общественного мнения, которая была проведена любимцем демоса, комедиографом Аристофаном. В литературе уже отмечалось, что «античная комедия являла собой одну из форм контроля народных масс над верхними слоями афинского гражданства, и хотя она не судила, не приговаривала к изгнанию, но ее суждения были как бы прелюдией к концу политического деятеля» [43]. Однако исследователи жизни и творчества Сократа обычно ограничиваются анализом только комедии «Облака», которая была рассмотрена нами. Однако, на наш взгляд, именно в аристофановской комедии «Женщины в Народном собрании» особенно четко звучит боязнь афинским обществом всего того, что усложняет власть, модернизируя ее, внося в ее осуществление новые подходы, тем самым ухудшает ее понимание необразованными широкими народными массами и делает ее менее доступной.
Мысль о том, что простота власти является жизненно важной основой полиса, а ее усложнение губительно, живущая в афинском общественном сознании, отчетливо видна в тех строках, где героини Аристофана, имитируя заседание афинского Народного собрания, аллегорически критикуют стремление отдельных граждан к новизне в политике. А свою гораздо большую, нежели у мужчин, пригодность к управлению они обосновывают как раз тем, что они совершенно не стремятся менять то, что у них есть:
«А что умней они и деловитей нас,
я докажу вам тотчас: парят женщины шерсть кипятком,
как искони заведено, все как одна.
Не рвется к новизне никто.
Да разве б не цвела земля афинская,
Когда бы так же рассуждали граждане
И постоянно не искали нового?» [44].
Здесь то, о чем мы говорили выше, фигурирует в самой недвусмысленной форме: Земля афинская будет цвести только в том случае, если никто не стремится к новизне, действуя только в рамках традиции. Новизна, то есть всякое усложнение власти, гибельна для всего полисного демократического общества в целом. И потому можно уверенно утверждать, что полисная демократическая власть становилась в этой ситуации одним из самых консервативных элементов полисного устройства, а соответствующее ей полисное общественное сознание — также не менее консервативным.
Таким образом, вы видим, что афинское демократическое общество вовсе не стремилось к развитию своей политической системы: являясь классовым, оно было готово даже к полному запрету размышлений своих граждан о внесении новизны в системе власти в том случае, если эта «новизна» могла поколебать господствующие позиции социальных низов, отодвинуть их от власти под предлогом некомпетентности и передать ее более образованной и подготовленной элите — богачам и аристократам.
Говоря об этом, нам следует понимать и то, почему пик критики Сократом афинского демократического устройства приходится именно на Пелопонесскую войну. Его современник — историк Фукидид, размышляя на эту тему, пришел к такому выводу: «Как в искусствах, так и в политике, новое все равно возобладает над старым. В спокойные времена лучше не изменять существующих порядков и обычаев. Но когда при изменившихся обстоятельствах неизбежно возникают и новые задачи, требуются преобразования» [45]. Так вот, выявившаяся в ходе поражений Афин в Пелопоннесской войны неспособность демократии быть эффективным политическим устройством для военного времени, как раз и стимулировала те самые общественные искания новой идеальной политической системы, на острие которых как раз и оказался сначала Сократ, а затем и его последователь Платон.
Нет сомнений и в том, что полисное гражданство не могло не понимать объективность появления нового в управлении: ведь афиняне, когда им это требовалось, шли на такие крупномасштабные реформы, типа реформ Солона, Клисфена, Эфиальта или Перикла. Но принципиальной демократической ментальной установкой, при этом, все–таки было то, что, осуществляя нововведения в сфере управления, гражданское общество стремилось проводить их только в сторону максимального упрощения власти, низведения ее на все более низкий уровень, подгоняя ее под уровень малограмотного большинства, избегая того
