этого разбойника Меччио.

Граф Роберто Камаи сказал самоуверенно:

— Мы одолеем!

В душе его была тихая злорадная злость. Он был бы рад, если бы толпа ворвалась в замок, и убила принца Танкреда.

Герцог Кабрера упорно молчал. Его серое лицо бледнело, ничего не выражая, кроме страха.

Меж тем толпа хлынула на площадь перед дворцом. Долго раздавались угрожающие крики. Но напасть на замок не решались. К ночи разошлись.

Комментарии

Творческое наследие одного из самых своеобразных и значительных русских писателей начала XX века — Федора Сологуба (Федора Кузьмича Тетерникова; 1863–1927) до сих пор основательно не изучено. Помимо неоднократно переиздававшегося романа «Мелкий бес», небольшой части его поэтических произведений (общее количество которых выражается четырехзначным числом), вошедшей в книги большой и малой серии «Библиотеки поэта» и одиннадцати рассказов, включенных в минский сборник Сологуба «Свет и тени», книги его в советское время не издавались. Если учесть, что значительная часть его стихов, почти все статьи и некоторые рассказы были опубликованы лишь в периодических изданиях, малодоступных либо вообще недоступных рядовому читателю, вопрос о научном и комментированном издании его произведений становится особенно важным. Произведения, никогда не публиковавшиеся, были, по большей части, сожжены самим писателем за несколько месяцев до смерти; уцелели лишь немногие. Несколько лучше обстоит дело с его перепиской: письма Сологуба к В. Брюсову, Вяч. Иванову, В. Мейерхольду сохранились и тоже ждут своей публикации.

В настоящее издание вошла лишь малая часть творческого наследия Сологуба. Помимо романа «Творимая легенда» (в первом издании «Навьи чары») в книгу включены статьи Сологуба, необходимые для понимания сложного и противоречивого внутреннего мира писателя. Особое место занимает корпус биографических материалов, печатающихся по малодоступным или архивным источникам и достаточно полно представляющих жизненный и творческий путь Федора Сологуба.

Все тексты, вошедшие в книгу, печатаются по последним прижизненным публикациям, со сверкой (во всех случаях, когда это возможно) по рукописи, послужившей непосредственным источником текста при печатании. Пунктуация Сологуба, не всегда совпадающая с общепринятой нормой, сохранена, так как автор придавал ей большое значение, педантически выправляя ее во всех случаях, когда авторская воля не учитывалась издательством. Особенности орфографии не соблюдаются, если они не несут дополнительного смыслового значения (корридор, аттака), но учитываются, если слово при написании по современному образцу изменяет смысл (миро и мирра). Иностранные имена печатаются в транскрипции, принятой Сологубом (Верлэн).

В комментариях указывается место первой публикации и непосредственный источник текста (наличие сверки по рукописи отмечается особо). Во всех случаях, когда это возможно, указываются письменные или исторические источники, которыми пользовался Сологуб при написании того или иного произведения, объясняются исторические реалии, трудные для понимания слова и имена, неизвестные современному читателю. В ряде случаев указываются наиболее интересные отзывы и толкования, вызываемые произведениями Сологуба. Все даты, кроме особо оговоренных, указываются по старому стилю.

При подготовке комментария были использованы статьи: Rоnen О. Toponyms of Fedor Sologub’s «Tvorimaja legenda».- Die Welt der Slaven, 1968, bd. 13, S. 307–316; Baran H. Trirodov among the Symbolists: From the Drafts for Sologub’s «Tvorimaja Icgenda».- Neue Russishe Literatur; Almanach 2–3, Salzburg: Slawisches Seminar der Univ., 1979–1980, p. 179–202. Ссылки на подготовительные материалы к «Творимой легенде», опубликованные Г. Барэном в последней статье, цитируются лишь с указанием шифра рукописи.

Пользуемся возможностью выразить свою благодарность тем, кто помогал нам в работе над подготовкой настоящего издания: Г. Барэну, Н. А. Богомолову, М. А. Большаковой, Е. В. Киселевой, А. М. Киселеву, Н. Н. Климановой, Е. Ю. Литвин, А. В. Наумову.

Список условных сокращений

БВ — газета «Биржевые ведомости» (Санкт-Петербург). ГБЛ — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ЗР журнал «Золотое руно» (Москва).

ИМЛИ — Рукописный отдел Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР (Москва).

ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы (Ленинград).

ЛН — Литературное наследство.

НиБГ- «Новости и Биржевая газета» (Санкт-Петербург). Орлов — ОрловМ. А История сношений человека с дьяволом. СПб., 1904.

ОФС — О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Составлено Анас. Чеботаревской. СПб., Шиповник, 1911. Перцов-ПерцовП. П. Литературные воспоминания,

М — Л., Academia, 1933. РМ-журнал «Русская мысль» (Москва). СС-Федор Сологуб. Собр. соч. в 20-ти томах; т. III: «Земные дети»; т. VII: «Дни печали»; т. X: «Заклятие стен»; т. XI: «Книга превращений»; т. XII: «Книга стремлений». СПб., Сирии, 1913–1914.

ССШ — Федор Сологуб. Собр. соч. в 12-ти томах. СПб., Шиповник, 1909–1912.

СТ. — Федор Сологуб. Стихотворения. Л., 1975, («Библиотека поэта», Большая серия).

ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).

Творимая легенда

Впервые — «Творимая легенда». Первая часть романа «Навьи чары».Литературно-художественный альманах издательства «Шиповник». СПб., 1907, кн. III, с. 189–305; «Капли кропи». 2-я часть романа «Навьи чары». — Там же, 1908, кн. 7, с. 155–242; «Навьи чары». (Часть 3-я: «Королева Ортруда»). Там же, 1909, кн. 10, с. 115–272; «Дым и пепел» (Роман). (Ч. I). — Земля. Сборник 10. М., 1912, с. 121–296; «Дым и пепел» (Окончание). — Там же. Сборник 11, 1913, с. 113–284.

В значительно переработанном виде роман под общим названием «Творимая легенда» занял три последних тома в 20-ти томном собрании сочинений Федора Сологуба (ч. I: Капли крови; ч. 2: Королева Ортруда; ч. 3: Дым и пепел). СПб., 1914.

Таблица соответствия между главами первого и второго издания приведена в книге: Johannes Holthusen. Fedor Solo-gubs Roman-Trilogie, Mouton & Co S-Gravenhage, 1960, p. 79–80.

«Творимая легенда» печаталась на протяжении семи лет, и все это время на роман было обращено внимание критики.

«За „Навьи чары“ ухватились сразу и критика, и читатель, и фельетонисты, и пародисты. Сологуб бросил всем им сразу жирную кость. Трезвейшая реальность смешивалась в романе с чистейшей фантазией, приемы натуралистической школы с чистым декадентством», — писал в 1912 году А. Измайлов, критик, неоднократно писавший о Сологубе и интервьюировавший его. (Аякс. «Дым и пепел». — БВ, 1912, № 13175, 3 октября, с. 5.)

Во всех печатных отзывах о «Творимой легенде», появившихся сразу после выхода первой части, преобладало чувство недоумения. Роман «Мелкий бес», завоевавший быструю и неожиданную популярность за два года до этого, сделал имя Сологуба известным; естественно было, что именно с «Мелким бесом» сравнивали новый роман. Лишь немногие критики увидели в «Навьих чарах» закономерное продолжение прежних произведений и восприняли его как шаг к разрешению круга проблем, ставящихся творчеством Сологуба. Основная масса критиков и читателей оценила «Навьи чары» как неудачу. Противники символистической литературы торжествовали, — мнимый «реалист» показал свое истинное лицо; многие поклонники Сологуба отступились от него, увидев, что его творчество не собирается ограничиваться картинами ужасающего быта русской провинции.

Отзыв, характерный для критики, видевшей в Сологубе лишь умелого бытописателя, был анонимно напечатан в газете «Сегодня»: «Первая часть романа Ф. Сологуба „Навьи чары“ — „Творимая легенда“ (…) производит впечатление чего-то спутанного, ненужного, сочетания яркою реализма с лишним, неинтересным, органически несвязанным символизмом. (…) Стиль, отрывистый, иногда вычурный, неприятен, невыдержан. После „Мелкого беса“ читать эту штуку как-то обидно». (Сегодня, 1907, № 380, 21 ноября, с. 4.)

Один из немногих безусловно положительных отзывов был помещен в газете «Наша мысль». Сказав несколько лестных и верных слов по поводу особого легко узнаваемого стиля, выработанного Сологубом, отметив музыкальность и гармоничность его прозы, критик называет среди основных достоинств романа необыкновенную достоверность и глубину характеров героев, приводя как пример образ Елисаветы, — «настоящей революционерки, из судьбой отмеченных людей». Вывод критика: «…мы в Сологубе приобретаем писателя совершенно новой для России формации, писателя, который умеет соединить методы Тургенева, метод характеристики коллектива с типичным для Достоевского воспроизведением индивидуума. Сологуб в беллетристической форме удовлетворяет наивысшим стремлениям человечества, он Синтезирует личность с обществом, в личности проявляет общественность и в общественности личность» (Волин В. (Шмерлинг В.Г.?) Маков цвет. — Наша мысль, № 4, 1907, 22 декабря, с. 2).

Вообще, стиль и форма «Навьих чар» сразу привлекли внимание критики. Своеобразие сологубовского стиля, определившееся еще в его первых прозаических опытах, — употребление глагола без местоимения, короткая фраза, необычные синтаксические конструкции, — все это заслоняло от многих рецензентов само содержание романа. Так, обозреватель газеты «Слово», скрывшийся под псевдонимом «Неблагосклонный читатель», начинает свою статью с утверждения, что «главный интерес „Навьих чар“ как современного литературного явления не в содержании романа, а в его форме». Критик приходит к очень интересным и остроумным выводам относительно влияний, сформировавших сологубовский стиль; помимо простой констатации факта большого числа иноязычных слов, как правило «из чуждой русскому уху латыни», включенных в текст романа, он говорит о непосредственном влиянии на Сологуба русской прозы начала XIX века, в основном прозы Карамзина, причем отмечает как влияние на стилистическом уровне, так и заимствования образов и метафор. Впрочем, обращение Сологуба к подобным источникам он оценивает как явление отрицательное. (Неблагосклонный читатель. (А.Измайлов?) Искания и блуждания. — Слово, 1907, № 330, 14 декабря, с. 4.)

Закономерно, что особенности нового романа Федора Сологуба, которые привлекли наибольшее внимание критики и были по-разному оценены разными авторами, остановили на себе и внимание пародиста. Отмечено было то, что выглядело новым, необычным и прежде всего бросалось в глаза. Пародируется необычный стиль Сологуба: «Все на свете кончается, даже купание молодых девушек. Вышли. Как-то вдруг. На землю. На воздух. На. Подножие. Неба». Причудливое смешение реальных событий недавнего прошлого, как, например, революция 1905 года, с чисто фантастическими описаниями и многочисленными любовными сценами тоже нашло свое отражение в пародии: «Алкина была человек партийный. Даже раздеваясь, говорила об агитаторах, даже в объятиях думала о пролетариате» (О. Л. Д’Ор (Оршер О. Л.). Из альбома пародий. «Навьи чары» Федора Сологуба. — Свободные мысли, 1907, № 30, 10 декабря, с. 3).

Обозреватель «Русских ведомостей», подписавший свою статью литерой «И» (вероятно, И. Игнатов, постоянный сотрудник этой газеты), при общем отрицательном отношении к роману, отмечает одну очень важную черту «Творимой легенды», присущую, впрочем, многим произведениям символистов и связанную с ограниченным кругом возможных читателей. Эта особенность насыщенность романа многочисленными символами, знаками, смысл которых раскрывается в других произведениях данного автора. Сологуб вводит в текст романа свои излюбленные символы и темы без всяких объяснений: значение сологубовского «Змея» и «Дракона», суть идеи о вечном противопоставлении лирики и иронии, смысл глаголов «альдонсировать» и «дульцинировать», — все это может быть понятно лишь читателю, основательно знакомому с творчеством Сологуба. (И. Литературные отголоски. — Русские ведомости, № 283, 6 декабря 1908, с. 3.)

В 1909 году А. Измайлов, повторяя, что «роману Сологуба трудно найти параллель в прошлом нашей литературы», старается показать источники, к которым, по его мнению, восходит роман. Среди произведений, оказавших существенное влияние на Сологуба и ясно отразившихся в «Творимой легенде», он называет «Тысячу и одну ночь», «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «симфонии»