собой,
И низко голова покорная
Лежит перед Тобой.
Внимай мольбе, Господь немстительный,
Меня жестоко не казня:
Твоею благостью спасительной
3 мая 1878
2
Луна скользит меж легких туч,
И дремлет серебристый луч
Над спящею землею.
Русалке любо выплывать
И тихо косами играть
Над темною рекою.
В воде любуяся собой,
Поет русалка под луной.
Несутся грустно звуки
Томления и муки.
Кого-то ждет, кого-то жаль,
О ком-то все тоскует,
Кого-то зачарует.
9 мая 1878
3
В их широких и вольных чертогах.
Где вливался б в усталую грудь
Вольный воздух, прозрачен и легок!
Не за то не люблю здешний шум,
Что не дружен он с миром мечтаний.
Не развеять ему тихих дум,
Светлых снов и святых упований.
Но, чем радостней город шумит,
Тем сжимается сердце печальней,
Тем пугливее ум мой бежит
За мечтою волшебной и дальней,
И чем ярче блестит предо мной
В дикой мгле образ вечной свободы,
Тем страшней для души молодой
Моря жизни суровые воды.
3 июня 1878
4
Желанье страстное — сорвать
На мне лежащую печать,
Печаль и страстное томленье,
Надежда — тяжкого мученья
Боязнь жестокого мученья,
К чему-то смутное влеченье, —
Вот чем наполнен день с утра.
24 июня 1878
5
ЯР-ХМЕЛЬ
Земля покрыта мглой холодной,
Обвита снежной пеленой,
Бездушной, мертвенной, бесплодной.
И не бежит своей тропой.
Ветров безгласная рабыня.
И мрачно-тихих гор твердыня
Его не сдержит пред собой.
По всей поверхности унылой
И спят глубоко в недрах силы,
Но Солнцебог прогнал туманы,
Оковы холода разбил,
И вихри, бури, ураганы
Лучами солнца он сразил,
И зиму взором победил.
Яр-Хмель дохнул, — весна настала,
Природа вышла из оков,
И хлынула и побежала,
И залила снега лугов.
Земля покрылася цветами,
И воздух жизнью задышал,
И над зелеными лугами,
И над долами, над горами
Природы голос прозвучал.
Лес вырос днем, и золотые
Лучи в нем весело прошли.
За днями ночи хмелевые.
Тихи, загадочно-немые
И нежно-страстные текли.
Земля пылает страстью тихой,
Любовью чистой и святой,
Забавой не нарушен дикой,
Храним живою тишиной.
В кустах горячее дыханье.
Поет так сладко соловей.
Здесь нет тоски и ожиданья,
Везде и шепот, и лобзанья,
И блеск неведомых очей.
Они так скоро пролетели,
Часы тех сладостных ночей,
В лесу уж листья пожелтели,
И птицы вольные не пели,
И становилось холодней.
Яр-Хмель уж землю покидает,
И опечалилась она,
И слезы светлые роняет,
И Бога тихо упрекает,
Пред ним недвижна и бледна.
Не плачь, сказал ей бог могучий, —
Возьми подарок от меня,
Из всех даров природы лучший,
И помни бога, дар храня.
К тебе, подруге темноокой,
Вернусь; лаская и любя,
Весною посещу тебя. —
И он припал к груди высокой,
Ее руками он обвил,
И улетел он в путь далекий;
Но пробежал огонь глубоко,
И грудь земную наводнил.
И с той поры огонь сокрытый
Всех обитателей живит,
И, мощным гением открытый,
Природу он животворит,
Глаза поэта отверзает,
И силу в грудь его вливает.
27 июня 1878
6
На лестнице не видно никого,
Бутылку с водкой в рот я опрокинул.
Нельзя сломать сургуч, да ничего,
Лизнул я пробку, но ее не вынул.
Но эта капля сладкой мне казалась.
Я водки не пил, к ней я не привык,
Но так была приятна эта шалость.
А Дмитриев из рюмки водку пил,
Он офицер, и очень любит водку.
Вчера, как и всегда, он скромен был,
А все ж луженую имеет глотку.
2 июля 1879
7
Богов чужих вмещает он,
28 сентября 1879
8
Застенчив я, и потому смешон.
Моей неловкости мне часто стыдно.
Когда ж в задор бываю вовлечен,
То говорю и дерзко, и обидно.
Я б никому понравиться не мог,
Кто знает, что застенчивость — причина?
Молчу, молчу, но слов прорвется ток,
И будто бы раскрылася причина.
Когда бы я спокойным быть умел,
Я говорил бы кротко и учтиво,
И правду в комплименты б завертел,
И улыбался б вежливо и льстиво.
Но не могу, волнует все меня,
И долго я в себе таю обиду.
Иной подумает: «Вот размазня!»
Когда, сконфуженный, я тихо выйду.
Всем кажется, — я, как тростник, дрожу,
И никуда я в жизни не гожуся,
Но я порой внезапно надержу,
Или с мальчишками вдруг подеруся.
Тогда бранят меня, стыдят, секут,
Как будто бы со мной нельзя иначе,
Как будто бы березовый лишь прут
Мне нужен так, как кнут упрямой кляче.
9 ноября 1879
9
Муза — не дева, не резвый ребенок,
Муза — не женщина, стройно-развитая.
Муза — не ангел, не гений небесный,
Муза — не тайна, от века сокрытая.
Честь и невинность давно потерявши,
Все же ты манишь, богиня прелестного,
Но я бегу тебя в страхе и ужасе,
И удаляюсь от ложа бесчестного.
Эти позорны объятия музы,
Гениям праздности вечно открытые,
И порождает конфектные куклы
Лоно твое, широко плодовитое.
Но, гражданин и служитель народа,
Я убегаю от храма напрасного,
И поклоняюсь труду вековому,
Музе невинной труда и прекрасного.
14 марта 1880
10[22]
НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО
Три картины Верещагина
Гром орудий на Балканах
После битвы призатих.
Оба лагеря спокойно
Выжидают битв иных.
Снег сверкает на вершинах,
И в долинах он лежит,
И при месяце огнями
Разноцветными блестит.
Месяц в небе птицей мчится,
То укроется меж туч,
То в разрыв их быстро бросит
Зеленеющий свой луч.
Тесной стаей, вперегонку
Пробегают облака,
Будто гонит их куда-то
Невидимая рука.
Кручи белые молчат.
На часах стоит, и дремлет,
И качается солдат.
Воет ветер над горами,
Гонит в небе облака,
Пелена снегов клубится,
Словно быстрая река.
Потемнел Балкан лесистый,
Встрепенулся ото сна,
Мрачно смотрит, как за тучи
Робко прячется луна.
Точно духи в пляске мчатся, —
Вихри стонут и вопят,
И стоит в снегу по пояс
Замерзающий солдат.
Кучи снега намело,
Все проходы, все тропинки
Этим снегом занесло.
Ночь бурливая темна,
И не светит из-за тучи
Оробевшая луна.
Над волнистыми снегами
Видны шапки да башлык,
Да торчит из снега острый
14 марта 1880
11
Без колебанья, без сомненья
Я в детстве шел к вечерней в храм.
Какие дивные мгновенья
Переживалися мной там!
В углах — таинственные тени,
Невольно клонятся колени,
Не в силах слезы превозмочь.
В душе светло, тепло, отрадно,
Как в свежем венчике цветка.
Святым словам внимаю жадно,
И негодую на дьячка.
В душе такая благодать.
Ни чаю, кажется, не надо,
Всю ночь в слезах и умиленный
Проволновался б, промечтал,
И всё б стоял перед иконой,
Всё б эти ризы целовал.
Теперь не то: былые думы,
Не согревают ум угрюмый
Все обаяние молений Уже рассеяно; иной
Теперь встает передо мной.
Уж храма Божьего бегу я,
С досадной думою вхожу я,
И чуть не плачу от стыда.
29 июня 1880
12
Ах, зачем ты не затих,
Не умолкнул навсегда,
Горечь темного стыда,
Капли одиноких слез,
Всю печаль, что я принес
В жизнь печальную мою,
Всю тебе передаю.
Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
На призывную печаль.
Что навек замолкнет он.
8 июля 1880
13[23]
Мне в Институте живется
Скучно, тоскливо и трудно:
То вдруг Смирнов придерется,
Пилит ехидно и нудно;
То математик писклявый,
Латышев, скуку умножит,
Лапкой умывшися правой,
Хитрый вопросец предложит;
То нас Гуревич замает
Длинно-сплетенным рассказом,
Быстро по классу шагает,
Пар поддает своим фразам.
Иль повязав полотенце
(После попойки) чалмою,
С ликом святого младенца
Мучит своей болтовнею.
Щиплет свои бакенбарды,
Трет покрасневшие веки,
Мямлит он, что лангобарды
Переправлялись чрез реки.
Естьеше глупый Наумов.
Место ж такому невежде!
Не заучив, не подумав.
Врет он и врет, как и прежде.
Есть и Гербач чистописный,
Ухов с гимнастикой пыльной,
Рыбчинский есть закулисный,
Галлер есть брюхообильный.
Выше директор над нами,
Богу единому равный,
Красными славный речами,
Но Сент-Илера просили
Что за последствия были,
Я рассказал в другом месте.
Здесь же скажу, что в печальной
Время хорошее: в спальной
Лечь наконец на покое.
29 сентября 1880
14
…Прекрасен был его закат,
Его последние мгновенья…
Угас он тихо, как олень,
Пронизан пулей, умирает,
Как на горах, слабея, день
В вечерних красках догорает,
И закрывается гора
Мохнатой шапкою тумана.
Настанет дивная пора.
Туман, под солнцем исчезая.
Сползет и скроется, — опять
Все оживет. Но молодая
Холодным, вечным сном могилы,
Покоясь тихо, почивать.
13 ноября 1880
15[24]
ГЕОК-ТЕПЕ
От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,
Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Все он тужит и вздыхает.
Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Ширь безжизненных степей;
Вдоль и поперек по ней.
Долго шли они по степи.
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.
Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.
Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Все равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.
15 января — 28 июля 1881
16[25]
ПОДРАЖАНИЕ ПРОРОКУ АМОСУ
Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
Сладчайшим ангелом, Идеей.
Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Сказала мне: — Не покидай,
Меня, небесную Идею, —
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.
6–8 февраля 1881
17
На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, — они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.
6 апреля 1881
18
В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.
Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.
А потом везде дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,
И в моря на них пускался,
Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.
А потом сумел он лошадь
Далеко его носить.
Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Он навеки потерял.
10 сентября 1881
19
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.
Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?
Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.
Но все очень тускло тут,
Все полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.
1 февраля 1882
20
Принимает страшный вид,
То в трущобы он заводит,
То в кустарниках кружит.
В омутах русалки плещут,
Ночью пляшут над водой,
И глаза их жутко блещут
Над опасной глубиной.
Домовой таится в бане
Или в доме на печи.
Он
