в первозданный майский год.
Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И все цветущее хвалю.
Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.
1 июля 1904
«Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик…»
Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик,
Я услышал над собою и узнал зловещий клик.
И, приникши к изголовью, обагренный жаркой кровью,
Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью.
Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь,
И она легла спокойно, а двойник сказал: «Забудь.
Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала,
Что вонзилось прямо в сердце, но, любя, не угрожало».
2 июля 1904
«Пламенем наполненные жилы…»
Пламенем наполненные жилы,
Сердце знойное и полное огнем, —
В теле солнце непомерной силы,
И душа насквозь пронизанная днем.
Что же в их безумном ликованьи?
Бездна ждет, и страшен рев ее глухой.
В озарении, сверканьи и сгораньи
Не забыть ее, извечной, роковой.
2 июля 1904
«Насытив очи наготою…»
Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.
Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.
Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы.
Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.
Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.
Затмилось злобное гоненье,
Хула, свиваясь, умерла,
И было – старцев поклоненье,
8 июля 1904
«Люби меня ясно, как любит заря…»
Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Обрадуй надеждой и легкой мечтой
И тихо погасни за мглистой чертой.
Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Волшебством и тайной мой мир освети, —
Помедлим с тобою на темном пути.
Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой и ничей.
Прильни и отдайся, и дальше беги.
Разлюбишь, забудешь – не бойся, не лги.
14 июля 1904 Сиверская
«Невинный цвет и грешный аромат…»
Невинный цвет и грешный аромат
Левкоя
Пленительным желанием томят
Покоя.
Так сладостно склоняться в полусне
Под тенью
К желанному и радостному мне
Забвенью, —
Простивши все, что было в жизни злом
И мукой,
Разлукой.
14 – 15 июля 1904 Сиверская
«Грешник, пойми, что Творца…»
Грешник, пойми, что Творца
Ты прогневил:
Ты не дошел до конца,
Ты не убил.
Дан был тебе талисман
Вечного зла,
Но в повседневный туман
Робость влекла.
Пламенем гордых страстей
Жечь ты не смел, —
На перекрестке путей
Тлея истлел.
Пеплом рассыплешься ты,
Пеплом в золе.
О, для чего же мечты
Шепчут о зле!
20 августа 1904
«Наивно верю временам…»
Наивно верю временам,
Покорно предаюсь пространствам, —
Земным изменчивым убранствам
И беспредельным небесам.
Хочу конца, ищу начала,
Противоречий я хотел,
Мечта владычицею стала.
В жемчуги, злато и виссон,
Прелестница безумно-злая,
Она рядит, не уставая,
Земной таинственный мой сон.
21 октября 1904
Соборный Благовест
1
Давно в степи блуждая дикой,
Вдали от шумного жилья,
Соборный звон услышал я.
Охвачен трепетным смятеньем,
Забывши тесный мой шалаш,
Спешу к проснувшимся селеньям,
Твержу: «Товарищи, я ваш!»
Унынье темное уснуло,
И сколько говора и гула
На перекрестках и путях!
2
Клеветники толпою черной
У входя в город нам кричат:
«Вернитесь! То не звон соборный,
А возмущающий набат».
Но кто поверит лживым кликам?
Кому их злоба не ясна,
Когда в согласии великом
Встает родимая страна?
3
В толпе благим вещаньям внемлют.
Труды бесстрашные подъемлют
Его торжественный язык.
Он долго спал, над колокольней
Зловещим призраком вися,
Пока дремотой подневольной
Кругом земля дремала вся.
Порою мчась издалека,
Не мог разрушить сон печальный,
Колыша медные бока.
Издаст тоскующая медь,
Чтобы в дремоте безучастной
Опять бессильно онеметь.
Но час настал, запрет нарушен,
Порыву гордому послушен
4
Слепой судьбе противоречя,
Горит надеждами восток,
И праздник радостного вечя,
Он куплен кровью наших братий,
Слезами матерей омыт,
И вопль враждующих проклятий
Его победы не смутит.
28 ноября 1904
Иван-Царевич
Сел Иван-Царевич
На коня лихого.
Молвил нам Царевич
Ласковое слово:
«Грозный меч подъемлю,
В бой пойду я рано,
Заберу всю землю
Вплоть до океана».
Год проходит. Мчится
Он поспешно мчится,
«Сгибли наши рати
Силой вражьей злобы.
Запасайте гробы.
Наш Иван-Царевич
Бился с многой славой».
– «Где к Иван-Царевич?»
– «В битве пал кровавой».
8 декабря 1904
«Солнце светлое восходит…»
Солнце светлое восходит,
Озаряя мглистый дол,
Где еще безумство бродит,
Где ликует произвол.
Зыбко движутся туманы,
Сколько холода и мглы!
Полуночные обманы
Как сильны еще и злы!
Злобы низменно-ползучей
Ополчилась шумно рать,
Чтоб зловещей, черной тучей
Наше солнце затмевать.
Горячи твои лучи.
В час великого восхода
Возноси их, как мечи.
Подними и опусти,
Загражденного пути.
Тем, кто в длительной печали
Гордой волей изнемог,
Озари святые дали
За усталостью дорог.
Кто в объятьях сна немого
Позабыл завет любви,
Тех горящим блеском слова
К новой жизни воззови.
3 декабря 1904
Жестокие дни
Ожиданья дни жестоки.
Истомилася любовь.
На враждующем востоке
Льется братьев наших кровь.
И, о мире воздыхая,
Слезно господа моля,
Вся от крал и до края
Слезы матери печальной!
Кто ведет вам поздний счет?
Кто стране многострадальной
Утешенье принесет?
8 декабря 1904
«Все были сказаны давно…»
Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, —
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.
Припомни брак еврейский в Кане
И чудо первое Христа, —
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.
В тебе воскреснет – ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.
Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьет оно струею!
3 – 4 декабря 1904
Да, были битвы
Подражание Лермонтову
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром…»
Сцепились мы в краю далеком
С толпами басурман?
Да, говорят, еще какие?
К чему ж узнала вся Россия
Шахо и Ляоян?»
«Да, были битвы, это точно,
А не занес нас черт.
Мы встосковались о просторе.
Нам тесно, – вот в чем наше горе,
И на далеком теплом море
Мы корабли туда послали,
В аренду от китайца взяли
Клочок его земли,
Там крепость мы соорудили,
Японцу этим досадили,
Зато уж пили, пили, пили,
Себя не берегли.
Японец злился да ершился,
Всё с нами воевать грозился,
А цепок он в бою,
Но мы с ним обходились важно,
Переговоры шли затяжно,
И повели весьма отважно
Мы линию свою.
Внезапно, невзирая на ночь,
Назвался он «Иван Иваныч»
И под завесой мглы,
Наделал нам больших пробоин,
За что, конечно, стал достоин
Презрительной хулы.
Тут стали пятиться мы раком.
По косогорам, буеракам
Сбиралась тихо рать.
Японец шел то врозь, то кучно.
Хоть отступать нам было скучно,
Но с малой ратью несподручно
Японца покорять.
Когда мы вышли понемногу
На Мандаринскую дорогу,
Мне разом оторвало ногу
И прострелило грудь.
Да вот, спасибо санитарам,
Забрали, не погиб я даром,
Поправлюсь как-нибудь.
В ней пишут мудрено:
Японец, вишь, обескуражен,
И в траур Ниппон весь наряжен,
На самое на дно.
Не то кингстоны мы открыли,
Не то японцы просадили
Снарядами бока.
Сидим мы крепко у Мукдена,
Разбитым кораблям замена
Ползет издалека.
Вот так-то. А расчислить точно,
Так что ж – пошли ли мы нарочно
Или понес нас черт?
Что тосковать нам о просторе,
Не в тесноте же наше горе.
На кой нам прах на дальнем море
4 декабря 1904
«Нерон сказал богам державным…»
Нерон сказал богам державным:
«Мы торжествуем и царим!»
И под ярмом его бесславным
Клонился долго гордый Рим.
Час исполнения настал, —
И отточил я мой лукавый,
В сияньи цесарского трона,
Под диадемой золотой,
Я видел тусклый лик Нерона,
Кинжал в руке моей сжимая,
Я не был робок, не был слаб, —
Но ликовала воля злая,
Меня схватил Неронов раб.
Смолою облит, на потеху
Безумных буду я сожжен.
Внимай бессмысленному смеху
И веселися, злой Нерон!
28 декабря 1904
«Два солнца горят в небесах…»
Два солнца горят в небесах,
Посменно возносятся лики
Благого и злого владыки,
И Гелиос, светом великий, —
Два солнца в моих небесах.
Внимайте зловещему крику, —
Венчайте благого владыку,
Сражайтесь с драконом, друзья.
30 декабря 1904
«Кто на воле? Кто в плену…»
Кто на воле? Кто в плену?
Кто своей судьбою правит?
Кто чужую волю славит,
Кто рабы и кто владыки?
Кто наемник? Кто творец?
Покажите наконец,
Сняв личины, ваши лики.
Но, как прежде, все темно.
В душных весях и в пустыне
Мы немотствуем и ныне,
Нет великого владыки.
Опечаленный творец
Дал личины, отнял лики.
8 января 1905
«Пришла ночная сваха…»
Пришла ночная сваха,
Невесту привела.
На ней одна рубаха,
Лицом она бела,
Да так, что слишком даже,
В щеках кровинки нет.
«Что про невесту скажешь?
Смотри и дай ответ».
Пришла, так хороша,
Не стой же у порога,
Садись, моя душа».
В глазах угроза блещет,
Рождающая страх,
И острая трепещет
Коса в ее руках.
14 февраля 1905
Собака седого короля
Когда я был собакой
Седого короля,
Ко мне ласкался всякий,
Но важные вельможи
Противно пахли так,
Как будто клочья кожи,
Негодной для собак.
И дамы пахли кисло,
Терзая чуткий нос,
Как будто бы повисла
С их плеч гирлянда роз,
Я часто скалил зубы,
Вор на на этих шлюх:
И мы, собаки, грубы,
Когда страдает нюх.
Кому служил я верно,
Он пахнул тоже скверно,
Но он был властелин.
Я с ним и ночью влажной,
И в пыльном шуме дня.
Он часто с лаской важной
Похваливал меня.
Веселый мальчуган,
Твердил, что я поганый
Но, мальчику прощая,
Я был с ним очень прост,
И часто он, играя,
Хватал меня за хвост,
На всех рыча мятежно,
Он пахнул очень нежно,
Как с мозгом жирным кость.
Людьми нередко руган,
Он все ж со мной шалил,
И раз весьма испуган
Мальчишкою я был.
Опасную игрушку
Придумал навязать
Он мне на хвост: гремушку,
Способную пылать.
Дремал я у престола,
Где восседал король,
И вдруг воспрянул с пола,
В хвосте почуяв боль.
Хвостом косматым пламя
Восставил я, дрожа,
Как огненное знамя
Большого мятежа.
Я громко выл и лаял,
Носясь быстрей коня.
Совсем меня измаял
Придворные нашлися, —
Гремушка вмиг снята,
И дамы занялися
Лечением хвоста.
А все-таки пощечин
Дождался милый паж.
Прибили так, без гнева,
И плакал он шутя, —
И минуло давно.
Что пахло, что дразнило,
Давно погребено.
Собакам бедным дан, —
Исчезнет, как обман.
Ну вот, живу я паки,
Во мне душа собаки,
Чутья же вовсе нет.
<24 февраля 1905>
«Мы – плененные звери…»
Мы – плененные звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
Если сердце преданиям верно,
Утешаясь лаем, мы лаем.
Что в зверинце зловонно и скверно,
Мы забыли давно, мы не знаем.
К повторениям сердце привычно, —
Однозвучно и скучно кукуем.
Все в зверинце безлично, обычно,
Мы о воле давно не тоскуем.
Мы – плененные звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
<24 февраля 1905>
«Высока луна господня…»
Высока луна господня.
Тяжко мне.
Истомилась я сегодня
В тишине.
Ни одна вокруг не лает
Из подруг.
Скучно, страшно, замирает
Всё вокруг.
В ясных улицах так пусто,
Так мертво.
Не слыхать шагов, ни хрустя,
Землю нюхая в тревоге,
Жду я бед.
Слябо пахнет по дороге
Никого нигде не будит
Быстрый шаг.
Жданный путник, кто ж он будет —
Под холодною луною
Я одна.
Нет, невмочь мне, – я завою
У окна.
Высока луна господня,
Высока.
И тоска.
Просыпайтесь, нарушайте
Тишину.
Сестры, сестры! войте, лайте
На луну!
Февраль 1905
«В день Воскресения Христова…»
В день Воскресения Христова
Иду на кладбище, – и там
Раскрыты склепы, чтобы снова
Сияло солнце мертвецам.
Но никнут гробы, в тьме всесильной
Своих покойников храня,
В святыню праздничного дня.
Глазеют маленькие дети,
На то, как тихи гробы эти
Под их тяжелой пеленой.
Томительно молчит могила.
Раскрыт напрасно смрадный склеп, —
И мертвый лик Эммануила
Опять ужасен и нелеп.
17 апреля 1905
«Я к ней пришел издалека…»
Я к ней пришел издалека.
И слаще
