стали…»
Три девицы спорить стали
О красавце молодом.
– Он влюблен в меня. —
– Едва ли!
Чаще к нам он ходит в дом. —
– Ошибаетесь вы обе:
Он со мной в лесу гулял. —
Шепчет им старуха: – В небе
У него свинец застрял.
– Вы б его не сохранили:
Он Далекую любил.
Из земной докучной были
Он к Невесте поспешил. —
7(20) февраля 1926
«Разве все язвы и шрамы…»
Разве все язвы и шрамы
Мстительно мы понесем
В эту обитель, куда мы
В смертный наш час отойдем?
– Создал я мир для тебя ли? —
Злобного спросит Отец.
– Этой блистающей дали
Ты ли положишь конец?
– Все колебанья эфира
Я из Себя излучил.
Даром все радости мира
Ты от меня получил.
– Гневною речью порочишь
Ты утомительный путь.
Иль, как ребенок, ты хочешь
Сладкое только слизнуть?
– Если уж так тебе надо,
Сам ты свой мир созидай, —
Без раскаленного ада
Благоухающий рай.
– В нем ты завоешь от скуки,
Вызов ты бросишь судьбе,
И недоступные муки
Станут желанны тебе.
– Но не творец ты, игрою
Миродержавной рожден,
Я же тебе не открою
Тайны пространств и времен. —
18 – 19 февраля (3 – 4 марта) 1926
«Ни презирать, ни ненавидеть…»
Ни презирать, ни ненавидеть
Я не учился никогда,
И не могла меня обидеть
Но я, как унтер Пришибеев,
Любя значенье точных слов,
Зову злодеями злодеев
И подлецами подлецов.
А если мелочь попадется,
Что отшлифована толпой,
Одна мне радость остается, —
Назвать клопом или клопой.
6 (19) марта 1926
«Целуя руку баронессы…»
Целуя руку баронессы,
Тот поцелуй я вспоминал,
С которым я во время мессы
К устам Распятие прижал.
Мне Эльза тихо говорила:
– Благодарю, мой милый паж!
Меня врагам ты не предашь. —
– О, госпожа, твой грех мне ведом,
Но и в грехе невинна ты.
Истомлена жестоким бредом,
Ты мне доверила мечты.
– Я погашу врага угрозы
И затворю его уста,
И расцветут живые розы
Благоуханного куста.
– Все совершится неизбежно,
И ты супругом назовешь
Того, кого ты любишь нежно,
Кому ты душу отдаешь! —
8(21) марта 1926
«Мечта стоять пред милой дамой…»
Владеет отроком-пажом,
Но двери заперты упрямо, —
Там госпожа с духовником.
В каких проступках покаянье
Она смиренно принесла?
Иль только слушать назиданье
Она прелата призвала?
Иль, мужа своего ревнуя,
Благого утешенья ждет?
Иль совещается, какую
В обитель жертву принесет?
Или? Потупившись ревниво,
Стоит влюбленный паж, дрожа.
Но вот выходит торопливо
Монах, не глядя на пажа.
Его лицо все так же бледно.
Стремится к Господу аскет,
В молитве страстной и победной
О нет, любовью здесь не пахнет!
В дыхании молитвы чахнет
Паж веселеет, входит смело,
Графиня милая одна.
Она работает умело
Над вышиваньем полотна.
Он Эльзу к поцелую нудит.
– Мальчишка дерзкий, не балуй! —
И паж трепещет, – что же будет,
Нет, ничего, она смеется,
И как пажу не покраснеть!
– Тебе никак не удается
Твоею Эльзой овладеть!
– Какую задал мне заботу —
Тебя искусству ласк учить!
Что ж, граф уехал на охоту, —
Уж научу я, так и быть! —
Она мальчишку раздевает,
Нагая перед ним легла,
И терпеливо обучает
Веселым тайнам ремесла.
9(22) марта 1926
«Последуешь последней моде…»
Последуешь последней моде
Иль самой первой, все равно.
В наряде, в Евиной свободе
Тебе не согрешить грешно.
И если даже нарумянишь
Свои ланиты и уста
И этим Кроноса обманешь,
Ты перед Эросом чиста.
Твои лукавые измены
Пусть отмечает Сатана,
Но ты, соперница Елены,
Пред Афродитою верна.
И если бы аскет с презреньем
Клеймил коварство женщин, «ты
Была б всегда опроверженьем
Его печальной клеветы».
19 мapтa (1 апреля) 1926
Хвалители
Приглашены богатым Вором
И восхваляют все его согласным хором,
Но кислые гримасы им в ответ.
Все гости подбавляли жара,
Перед глазами Вора засверкал,
А он мычит: – Все это слабо, старо! —
От Вора вышел, за углом
Чуть приоткрывши щелку злости,
Смущенные, так говорили гости:
– Не сладить с этим чудаком!
Как ни хвали, все недохвалишь!
Сказать бы попросту: «Чего клыки ты скалишь?
Разбойник ты и вор!
Один из них, молчавший за обедом,
Теперь прислушавшись к таким беседам,
Им говорит:
– Вот это все ему в глаза бы вы сказали! —
И на него все закричали:
– Нельзя! Ужасно отомстит!
В бараний рог согнет! Всю жизнь нам испоганит! —
Но, возраженьем не смущен,
Им отвечает он:
– А все ж его хвалить кто за язык вас тянет? —
23 марта (4 апреля) 1926
Ропот пчел
– Для чего мы строим наши соты?
Кто-то крадет наш мед.
Мы бы жили без заботы,
Если б сами ели наш мед.
– Тот, кто крадет ваш мед,
Изменил чудесно всю природу.
Аромат цветов дает
Сладость вашему меду, —
Человек не даром крадет мед. —
8(21) апреля 1926
«Мениса молодая…»
Мениса молодая,
Покоясь в летний зной,
Под тенью отдыхая,
Внимает песне той,
Которую в долине
Слагает ей пастух.
В томленьи да в кручине
Он напевает вслух.
Что сердце ощущает,
Что чувствует душа,
Все в песню он влагает:
– Мениса хороша!
И все в ней так приятно,
И все прелестно в ней,
Но милой непонятна
Печаль души моей.
– С зарею просыпаюсь,
При утренней звезде
К ней сердцем устремляюсь,
Ищу ее веще.
Увижу, и смущаюсь,
Боюсь при ней дышать,
Не смею, не решаюсь
Ей о любви сказать.
– Пленившися случайно,
Томлюся и стыжусь,
Люблю Менису тайно,
Открыться ей боюсь.
Вовек непобедима
К тебе, Мениса, страсть.
Вовек несокрушима
Твоя над мною власть. —
Мениса песню слышит,
И сердце в ней горит,
Она неровно дышит,
Томится и дрожит.
Приставши на колени,
Она из томной тени
Глядит на пастушка.
28 апреля (11 мая) 1926
«Я ноги в ручейке омыла…»
Я ноги в ручейке омыла,
Меня томил полдневный зной.
В воде прохладной так мне было
Приятно побродить одной.
Тирсис у стада своего.
На берег ручейка он вышел,
И я увидела его.
О чем он говорил, не знаю,
Но он так нежно говорил,
И вот теперь я понимаю,
Что он меня обворожил.
Я, расставаясь с ним, вздыхала.
Но, знать, далеко он ушел.
Всю ночь в постели я металась,
На миг я не закрыла глаз,
Напрасно сна я дожидалась,
И даже плакала не раз.
Когда румяною зарею
Восток туманы озлотил,
Мне стало ясно, что со мною:
Тирсис меня обворожил.
Теперь мне страшно выйти в поле,
И страшно подойти к ручью,
Но все ж я вышла поневоле,
И вот я у ручья стою.
Вода ручья меня пугает,
Я пламенею и дрожу,
Рука же юбку поднимает,
И робко я в ручей вхожу.
Тирсис к ручью идет с улыбкой.
Ручей меня не защитил,
Не сделал золотою рыбкой:
Тирсис меня обворожил.
28 апреля (11 мая) 1926
«Что дурак я, знаю сам…»
– Что дурак я, знаю сам,
Но ведь это не нарочно.
Что ж нам делать, дуракам? —
Посмеялись: – Это точно! —
– Отчего же нас бранят,
Всюду ставят нам ловушки? —
– Значит, вам добра хотят! —
Отвечают мне старушки.
И толкуют старики,
Испуская запах гнили:
– Знать, на то и дураки,
Чтоб их били да бранили. —
А за ними ну вопить
И мальчишки, и девчонки:
– Дураков-то как не бить! —
И мелькают кулачонки.
19 сентября (2 октября) 1926
«Утром встану…»
Утром встану,
В окна гляну, —
Бел туман.
Сердце бьется,
Удается
Чей обман?
Что, старуха,
Слышит ухо?
Это – свой.
Улыбнулся,
Повернулся
К ней спиной.
Выждал время,
Стукнул в темя
Топором.
Сделал лихо,
Вынес тихо
Тюк с бельем.
Сел в пролетку,
Да находку
Не сберег, —
Страшно что-то.
Со всех ног.
Кнут под мышки.
Вот делишки.
Не сплошал, —
Раньше ль, позже ль,
Дернул вожжи,
Ускакал.
Только ль рано
Мглой тумана
Обманул?
Целы сутки
Шутит шутки
Вельзевул.
27 октября (9 ноября) 1926
«Валерьяна экзальтата…»
Валерьяна экзальтата,
Серпий, ладан для кота,
Им обильно пролита.
Кот нюхнет, на крышу лезет,
Спину горбит, хвост трубой,
О подруге дикой грезит,
И врага зовет на бой.
Злобно фыркает, мяучит,
Когти выпустит мой кот,
И врага терзает, мучит,
С крыши на землю швырнет.
Но победе храбрый рад.
Возвещает масть Амура
Валерьяны терпкий яд.
8(21) ноября 1926
«В чем слова ты обвиняешь…»
В чем слова ты обвиняешь?
С тихой лаской все их встреть.
Слово каждое приметь.
От природы все невинны,
Все теснятся в речь гурьбой.
Коротки они иль длинны,
Ты пойми, – они не грубы,
Самых дерзких не брани.
Лишь пройдя чрез наши губы,
Иногда язвят они.
Все звучали очень гордо
В час рожденья своего.
Из Тримурти стала морда,
Ну так что же из того!
И со мною то бывало,
Что, сложившись невзначай,
Так пленительно звучала
10(23) ноября 1926
«Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни…»
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая, и брату говорит:
Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Все блудный сын пожрет, и все ж не станет сыт.
И точно, – расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
Грабеж.
10(23) ноября 1926
«Мала ворона…»
Мала ворона,
Да рот широк.
Живет Матрена, —
Ну язычок.
Кого подцепит,
Никто не рад.
Словечко влепит,
Все повторят.
Из подворотни
Таскает сор,
Сплетает сплетни,
Разносит вздор.
11(24) ноября 1926
«Как попала на эстраду…»
Как попала на эстраду
В теле чувствует усладу
Эта женщина.
Здесь за ширмою она
Ну румяниться.
На эстраду введена,
Ну жеманиться.
Распевает она песни
Очень сальные,
И от хохота, хоть тресни,
Шкеты зальные
Свищут, грохают, стучат
…Мирно спит мальчонка-брат
В тихой спаленке.
И во сне встречаться сладко
С Ангелом-Хранителем.
Слабо теплится лампадка
Пред Спасителем.
Эта женщина?
Уходи с эстрады прочь,
12(25) ноября 1926
В Париже в самом деле был.
Там, космы гладко обчекрыжа,
Он страсть к абсенту получил,
Здесь к водке перешел, но ниже
Себя в Котлове не ценил.
Теперь он ходит сизоносый,
Его ученики все босы,
Не мало всех их: счетом шесть,
Румяны все, слегка курносы,
Родство меж ними можно свесть.
Закройщик взят, есть подмастерье,
Чего же больше пожелать!
Его жена звалась Лукерья,
Но как «лук в перьях» целовать!
По-просвещенному Гликерья
Её он начал называть.
Хоть это имя ей забавно,
И вот Гликерья Николавна
Столует всех учеников,
А для заказчиков подавно
Отлично мальчиков столует,
Довольно сытной им еды,
Но их провинки сразу чует, —
Видала всякие виды, —
И если мальчик набалует,
Так с нею близко до беды.
Она несет об них заботу,
Сама на них сорочки шьет,
Но уж отменного почету
Пусть от нее шалун не ждет:
Она не только их в субботу,
Но и в другие дни сечет.
– Что немцу смерть, то нам здорово.
Сходи к Петрову, озорник. —
И вот, наказанный сурово,
К заказчику костюмчик новый
Несет, и слышно хнык да хнык.
Но там, где надо, вытрет слезы,
И перед барином стоит,
Как будто позабыты лозы,
И шуткой барина смешит,
Когда он мечет гром и грозы, —
Сюртук, мол, очень плохо сшит.
– Под мышкой жмет. Что ж, не заспорим,
Поправим все без лишних дум.
Костюмчик мы отлично вспорем, —
Возьмись-ка, миленький, за ум. —
Корит своим недавним горем
Он неудавшийся костюм.
Заказчик фыркнул. – Приноси же
Костюм в субботу, зеворот!.. —
Теперь в Котлове денег ждет,
Но мальчуган по липкой жиже
Костюм без денег принесет.
Портной кричит: – Пришел без денег!
Без денег, брат, везде худенек,
Ты это навсегда заметь.
Что, секла? Перестань реветь.
– Гликерья Николавна знает,
Когда и в чем кто виноват,
И ежели тебя прощает,
То поклонись ей в ноги, брат. —
Приказ мальчишка исполняет,
И первой порке он уж рад.
Соперника в Котлове нет,
От всех Иванову привет.
И водка в рюмки разольется,
Так никаких не бойся бед.
13(26) ноября 1926
«Человечек Божий…»
Человечек Божий,
Ни на что не гожий,
Был набит рогожей
И обтянут кожей.
Водку пил,
С пьяной, красной рожей
Он ходил,
Часто суесловью
Или буесловью
Предан был.
Звался по сословью
А жену Прасковью
Мял, как блин,
Тряс ее, как грушу.
Вдруг конец, —
Отдал Богу душу
И жена завыла:
– Очень мой Данила
Был хорош,
И теперь другого,
Славного такого,
Как ты хошь,
Муженька лихого,
Парня удалого
Не найдешь.
18 ноября (1 декабря) 1926
Черная корова
Весь мир поборола.
Месяц под ногами,
Звезды за боками.
Черную корову
Повстречали дремой,
Величали храпом
Да великим страхом.
Вот уж на востоке,
Раздувая боки,
Черная
