страха и стыда.
Ты измерь, и будет мерно,
Ты поверь, и будет верно,
И окрепнешь, и пойдешь
В путь истомный, в путь бесследный,
В путь от века заповедный.
Всё, что ищешь, там найдешь,
Только знай, что нет возврата
С заповедного пути.
Коль пошел, не возвращайся,
С тем, что любо, распрощайся, —
До конца тебе идти.
Зяклинаньем обреченный,
Вещей деве обрученный,
Вдался слову ты в полон.
Не жалей о том, что было
В прежней жизни сердцу мило,
Что истаяло, как сон.
Ты просил себе сокровищ
У безжалостных чудовищ,
Заклинаюищих слова,
И в минуту роковую
Взяли плату дорогую,
Взяли всё, чем жизнь жива.
Не жалей о ласках милой.
Ты владеешь высшей силой,
Высшей властью облечен.
Что живым сердцам отрада,
Сердцу мертвому не надо.
Плачь не плачь, ты обречен.
19 января 1922
Тихо плача, стала над водою.
Засмотрелся месяц на нее.
Опустился с неба, странно красен,
Говорит ей: «Милая моя!
Путь ночной без спутницы опасен.
Хочешь или нет, но ты – моя».
Ворожа над темною водою,
Он унес ее за облака.
По свету шатается тоска.
30 января 1922
«Я вышел из потайной двери…»
Я вышел из потайной двери,
И нет возврата в милый рай.
Изнемогай, но в ясной вере,
Душа, томительно сгорай.
В кипенье темного потока,
Бегущего с горы крутой,
Рукою беспощадной Рока
У первозданных стен Эдема
В пустыне безнадежных дней
Что мне осталось? Диадема
Из опаляющих огней
И мантия пророка, – тяжко
На плечи давит мне она, —
И скрытая в одежде фляжка
С вином, где дремлет тишина,
И что еще? воспоминанья
О днях любви, когда и я
Испытывал очарованья
И осиянность бытия.
И вот один у тайной двери,
Как пригвозженный раб стою,
Безумству моему и вере
Смятенный дух мой предаю.
19 февраля 1922
«Безумное светило бытия…»
Безумное светило бытия
Измучило, измаяло.
Растаяла Снегурочка моя,
Растаяла, растаяла.
Властительно она меня вела
Тропою заповедною.
Бесследною дорогою ушла,
Бесследною, бесследною.
Я за Снегурочкой хочу идти,
Да ноги крепко связаны.
Заказаны отрадные пути,
Заказаны, заказаны.
Я жизни не хочу, – уйди, уйди
Ты, бабища проклятая.
Крылатая, меня освободи,
Крылатая, крылатая.
У запертых, закованных ворот
Душа томится пленная.
Блаженная в Эдем меня зовет,
Блаженная, блаженная.
Снегурочка, любимая моя,
Подруга, богом данная,
Желанная в просторах бытия,
Желанная, желанная,
5 марта 1922
«Как я с тобой ни спорил, боже…»
Как я с тобой ни спорил, боже,
Как на тебя ни восставал,
Ты в небе на змеиной коже
Моих грехов не начертал.
Что я тебе? Твой раб ничтожный,
Или твой сын, иль просто вещь, —
Но тот, кто жил во мне, тревожный,
И много ль я посеял зерен,
И много ль зарослей я сжег,
Но я и в бунте был покорен
Твоим веленьям, вечный бог.
Ты посетил меня, и горем
Всю душу мне ты сжег дотла, —
С тобой мы больше не заспорим,
Всё решено, вся жизнь прошла.
В оцепенении жестоком,
Как бурею разбитый челн,
Я уношусь большим потоком
По прихоти безмерных волн.
11 марта 1922
«Творца излюбленное чадо…»
Творца излюбленное чадо,
Храня безмерные мечты,
Под сводами земного ада
В отчаяньи металась ты.
Сожгла тебя трехмерных дымов
Мгновенно-зыбкая игра,
О шестикрылых серафимов
Лазурно-чистая сестра!
Ушла ты в области блаженных, —
К тебе, в безмерность бытия,
В чертог среди восьми вселенных
Приду и я, любовь моя.
23 марта 1922
«Как ни бейся, жизнь обманет…»
Как ни бейся, жизнь обманет,
Даже радость ядом станет.
Безмятежные мечты,
Как недолгие цветы,
Лепестки свои уронят
И надежды похоронят.
Холодна, тиха, ясна,
Не обманет смерть одна.
Эта жизнь – мельканье теней
В тесной сфере сновидений.
Как ни слушай, ни смотри,
Впереди и позади
Сквозь раздробленные миги
Мимо темной тайны тел, —
Только в смерти станешь цел.
На стремительном откосе
Все земные нити-оси
В ось широкую соткет.
Совершив, оставишь тело,
Чтобы плотское истлело,
И, в зарю облачена,
Встретит там тебя жена.
Все земные жены наши —
Лишь невесты. Дивной чаши
Недоступны им края.
Чародейного питья
Только там в восторге вящем
Сладость вечную обрящем
И таинственно слиты
Будем вместе, Я и Ты.
11 апреля 1922
«Полуисточенное смертью тело…»
Полуисточенное смертью тело, —
И это – ты, любимая моя.
Душа от ужаса оледенела,
Но все же, смерть, победа не твоя.
Да, наша плоть земная – жертва тленья,
Обезображенный и смрадный прах,
И вот, смотри, мы бьемся в исступленьи,
И тонет скорбь в пустынных небесах.
Все так, – земного не отдаст могила,
И самые тончайшие мечты,
Как сладкий дым из зыбкого кадила,
Растают, с воздухом земным слиты.
Но если здесь стремительною волей
Душа свершила пламенный полет,
Поникни, смерть! – среди иных раздолий
Она венец бессмертия найдет,
3 мая 1923
«Как мне ни горек мой напиток…»
Как мне ни горек мой напиток,
Его покорно я допью,
И беспощадной жизни свиток
Весь до предела разовью.
Все наши чаши не глубоки,
И не высоки их края.
Ты медлишь в страстной Камалоке
Близ нашей сферы бытия
И встретишь в пламенном чертоге
Меня, как здесь встречала Ты
Блаженным заревом мечты,
С такою ж радостною лаской
Неумирающей весны,
С такою ж радостною сказкой
О мудрых женах старины.
l6 июня 1922
«Себя встречая в зеркалах…»
Себя встречая в зеркалах,
Стекло клянем докучное.
Как прочно скреплена в углах
Темница наша скучная!
Напрасно радостны враги,
Друзья напрасно маются.
Пути пересекаются.
Замыкан суетней дорог,
Безумною и лживою,
Вот наконец в могиле лег
Под жгучею крапивою.
Земное всё отдать земле
Спешишь в истоме тления.
Откройся, светлая Ойле,
Страна соединения!
20 июня 1922
Волга – Рыбинск. Вагон
«Много камней на дороге…»
Много камней на дороге.
Что же мне до них!
Кто споткнулся на пороге,
Тот навеки стих.
В горьком запахе полыни,
В плеске ручейка,
И в песках, и в липкой глине
Та же всё тоска.
Я несу ее, как ношу,
По моим путям.
29 июня 1922
Набатово
«Чем бледней лучи дневные…»
Чем бледней лучи дневные,
Чем туманнее окрестность,
Тем пленительней ночные
Неизбежность, неизвестность.
Пролетит ночная птица,
В мглистом сумраке утонет.
Кто-то жалобно застонет.
Рокот прожурчит ручейный,
Сказ о тайнах вещей ночи.
Шелестит вуаль кисейный,
Темноте открывши очи.
Смотришь в дали равнодушно.
Где раздумье, где мятежность?
Я за ней иду послушно
В неизвестность, в неизбежность.
29 июня 1922
«В багряные ткани заката…»
В багряные ткани заката,
Поющую слезно печаль.
В молчаньи, обвеянном снами,
В просторе пустынных полей
Свирелью поет за холмами
Тоска простодушных жалей,
И крылья тяжелые ветра
Шумят в лиловеющей мгле,
И снова поникла Деметра,
И, плача, приникла к земле.
Внимая летейскому стону,
В краю запредельном живу,
С Деметрой зову Персефону,
Мою Алетею зову.
29 июня 1922
«Войди в меня, побудь во мне…»
Войди в меня, побудь во мне,
Побудь со мною хоть недолго.
Мы помечтаем в тишине,
Смотри, как голубеет Волга.
Серебряные тучки режет,
Как прихоть блещущей волны
Пески желтеющие нежит.
Спокоен я, когда Ты здесь.
Уйдешь – и я в тоске, в тревоге,
Влекусь без сил, разметан весь,
Как взвеянная пыль дороги.
И если сеть в душе мечты,
Порой цветущие стихами,
Мне их нашептываешь Ты
Cвоими легкими устами.
1 июля 1922
«Когда войдем мы ликовать…»
Когда войдем мы ликовать
В иную весь,
Тебя я буду ревновать
Не так, как здесь.
Не отпущу тебя одну, —
Даю обет, —
Ни в полевую тишину,
Я обведу тебя чертой
Моей любви,
Моею волей и мечтой
Цвети, живи.
Всё, что любила ты, найдешь
Еще милей,
И от меня не отведешь
Своих очей.
2 июля 1922
Набатово
«Я сам закон игры уставил…»
Я сам закон игры уставил
И проиграл, но не хочу
Мой проигрыш я заплачу.
Но, может быть, платить нам печем.
Всё увеличивая счет,
Несчастливо мы карты мечем.
Придет последний банкомет.
И, приневоленный к азарту,
Всё , что осталось, подсчитай,
Поставь последний куш на карту,
О выигрыше помечтай,
И что громаден будет счет,
И что огонь из черных впадин
Его глазниц смертельно жжет.
5 июля 1922
«Не Люблю я встреч…»
Не Люблю я встреч
На моем пути.
Только с ветром речь
Хорошо вести.
Без людей хорош.
7 июля 1922
На пути в Кострому
«Слушай горькие укоры…»
Слушай горькие укоры
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.
Всё такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.
Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?
Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
В битву снова не спеши.
С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.
Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?
7 июля 1922
На пути в Кострому
«Она придет ко мне, – я жду…»
Она придет ко мне, – я жду, —
И станет пред моей постелью.
Легко мне будет, как в бреду,
Как под внезапною метелью.
Она к устам моим прильнет,
И шепот я услышу нежный:
«Пойдем». И тихо поведет
К стране желанной, безмятежной.
За Нею я пойду, и мне
Вдруг весело и страшно станет,
Как в предзакатной тишине,
Когда мечта глаза туманит.
Неведомые здесь огни,
Цветы, неведомые людям, —
И мы томительные дни
В стране бессмертия забудем.
9 июля 1922
«Прошедшие оставили следы…»
Прошедшие оставили следы,
Но где же верный след и где случайный?
Мир, отраженный в зеркале воды,
Непостижимый Китеж, город тайный,
К тебе откроется внезапный путь,
Когда душа в отчаяньи, во мраке,
И уж ее не могут обмануть
Развенчанных надежд немые знаки.
И для меня настанет милый день,
И я, в отчаяньи последнем,
Переступив последнюю ступень,
Оставлю мир его случайным бредням.
9 июля 1922
«Я не хочу захоженных дорог…»
Я не хочу захоженных дорог —
Там стережет зевающая скука,
И без того труд жизни слишком строг,
И всё вокруг несносная докука.
Я не хочу нехоженых дорог —
Там стережет негаданное горе.
И без того безжалостен к нам Рок.
Изнемогаем в непосильном споре.
И вот я медлю на закате дня
Перед напрасно отпертой калиткой,
И иду, когда Ты поведешь меня,
Измученная пламенною пыткой.
Мой верный вождь, мой друг и госпожа,
Ты различать пути во тьме умела.
Хотя б со страхом, женственно дрожа,
Ты подвиг жизни совершала смело.
Припоминать ли мне, как в темный час
Ты погибала страшно и жестоко,
И я в неведеньи Тебя не спас,
Я, одаренный веденьем пророка?
Об этом думать можно лишь в бреду,
Чтоб умереть, не пережив мгновенья.
Не думаю, не вспоминаю, – жду
Последнего, отрадного явленья.
10 июля 1922
«Дон-Кихот путей не выбирает…»
Дон-Кихот путей не выбирает,
Росинант дорогу сам найдет.
Доблестного apar везде встречает,
С ним везде сразится Дон-Кихот.
Славный круг насмешек, заблуждений,
Злых обманов, скорбных неудач,
Превращений, битв и поражений
Пробежит славнейшая из кляч.
Сквозь скрежещущий и ржавый грохот
Колесницы пламенного дня,
Сквозь проклятья, свист, глумленья, хохот,
Меч утратив, щит, копье, коня,
Добредет к ограде Дульцинеи
Дон-Кихот. Открыты ворота,
Розами усеяны аллеи,
Срезанными с каждого куста.
Подавив непрошеные слезы,
Спросит Дон-Кихот пажа: «Скажи,
Для чего загублены все розы?»
– «Весть пришла в чертоги госпожи,
Что стрелой отравленной злодея
Насмерть ранен верный Дон-Кихот.
Госпожа сказала: «Дульцинея
Дон-Кихота не переживет»,
И, оплаканная горы»о нами,
Госпожа вкусила вечный сон,
И сейчас над этими цветами
И пойдет за гробом бывший рыцарь.
Что ему глумленья и хула!
Дульцинея, светлая царица
Радостного рая, умерла!
11 июля 1922
«Менял разные личины…»
Менял разные личины,
Все принимая имена,
Всходя на горные вершины
И опускаяся в долины,
И проходя все времена,
На утомительных дорогах
И на покое у ручья,
В шатрах, в лачугах и в чертогах,
В лохмотьях нищенских и тогах
Я остаюсь всё тот же Я.
В неутомимости стремлений
И в озарениях мечты,
Среди забот и наслаждений,
И радостей, и утомлений,
В грозовом пламенном сверканьи,
И в разгорании огней,
И в ярком солнечном пыланьи,
И в звездном благостном мерцаньи
Я вижу свет Твоих очей.
Шумят ли волны в бурном споре,
Звучит ли песня на просторе, —
Мне в звуках радости и горя
Любимых уст Твоих дыханье
Всегда животворит меня,
И что мне горькое страданье,
И безнадежное скитанье,
И зной безрадостного дня!
Пройду я все пути дневные,
Храня заветное кольцо,
И там, где силы неземные
Соединили нас впервые,
Увижу милое лицо.
18 июля 1922
«Всё дано мне в преизбытке…»
Всё дано мне в преизбытке —
Утомление труда,
Ожиданий злые пытки,
Деготь ярых поношений,
Строгой славы горький мед,
Яд безумных искушений,
И отчаяния лед,
И – венец воспоминанья,
Кубок, выпитый до дна, —
Незабвенных уст лобзанья,
