—
Всё, лишь радость не дана.
19 июля 1922
Дорога из Костромы
«Сквозь туман этой жизни смятенной…»
Сквозь туман этой жизни смятенной
Уже виден мне светоч священный,
Только где он, еще не пойму,
И, как прежде, бессильно тоскуя,
То ищу, то томительно жду я
Победившего вечную тьму.
Но когда же себя приневолю
Приподнять эту тяжкую долю
И расторгнуть обманы времен?
Приподнять бы ее хоть немного, —
Вот, близка предо мною дорога,
Только миг – и расторгнется сон.
5 февраля 1928
«Душа, отторгнувшись от тела…»
Душа, отторгнувшись от тела,
Как будешь ты в веках жива?
Как ты припомнишь вне предела
Все наши формы и слова?
Но ты жива, я знаю это,
И ты пройдешь сквозь дым веков
Во исполнение завета,
Еще живее без оков.
Здесь каждый шаг в цепях причины,
И к светлой цели нет пути,
Не остановишь миг единый,
Здесь, в этом нашем бренном теле,
Законом мировой игры
Скрестились и отяготели
Все беспредельные миры.
Но даже этих подчинений
Всемирно неизбежный гнет
Во мне надежду восхождений
К безмерной жизни создает.
14 февраля 1923
«На опрокинутый кувшин…»
На опрокинутый кувшин
Глядел вернувшийся из рая.
В пустыне только миг один,
Л там века текли, сгорая.
Ушедшие от нас живут,
Расторгнувши оковы тлена, —
Мы беглою стезей минут
Скользим, не покидая плена.
Очарования времен
Расторгнуть вс еще не можем.
Наш дух в темницу заключен,
И медленно мы силы множим.
Давно ли темная Казань
Была приютом вдохновений
И колебал Эвклида грань
Наш Лобачевский, светлый гений!
Орлиным замыслом Эйнштейна,
Но все еще крепка плита
Четырехмерного бассейна.
Необратимы времена
Еще коснеющему телу,
И нам свобода не дана
К иному их стремить пределу.
Наш темный глаз печально слеп,
И только плоскость нам знакома.
Наш мир широкий – только склеп
В подвале творческого дома.
Но мы предчувствием живем.
Не лгут позывы и усилья.
Настанет срок, – и обретем
Несущие к свободе крылья.
19 февраля 1923
«Окруженный облаками…»
Окруженный облаками,
Как Зевес,
Только молний не хватает
И небес.
Что же делать! С табаками
Молний нет.
Жизнь, как дым табачный, тает,
Меркнет свет.
Вот и руки задрожали, —
Иль опять
Вспомнил ты, что невозможно
Вспоминать?
Сердце чьи-то пальцы сжали, —
Острый лед.
Осторожно, осторожно!
Горький мед.
14 апреля 1928
Такая плотная? Ничто.
Кто эту косность потревожит,
Какою силою? Никто.
Но вот смотри, – кружатся нитки
Со скоростью дневных лучей
И перепиливают слитки,
Которые свинца плотней.
Не надо силы непомерной,
Не надо груды вещества, —
Одной стремительностью верной
Всё, чем чарует достиженье,
Движенью только суждено,
И чем стремительней движенье,
Тем победительней оно.
Что Голиафова громада?
Давид пращу свою кружит,
И вслед за камнем в бездну ада
Душа испуганно бежит.
Коснеют мышцы Геркулеса,
У задремавшего Зевеса
Одну из олимпийских стрел,
Он пролетел бы к антиподам
И под бразильским небосводом
Восстал бы в эллинской пыли.
Остановись – окаменеешь,
Но если душу манит высь,
Не забывай, что пламенеешь,
И вдаль безудержно стремись.
И не иди на зов Далилы,
И не внимай ее речам.
Не надо тяжести и силы
Твоим окрыленным плечам.
Забудь, что есть изнеможенье,
На небо падай, как на дно, —
Чем устремительней движенье,
Тем победительней оно.
28 апреля 1923
«Ты посмотрела мне в глаза…»
Ты посмотрела мне в глаза
С каким-то вещим ожиданьем,
И синеокая гроза
В меня вонзилася лобзаньем.
В какой безмолвной тишине,
Рожден опять представший мне
Но упоен я, как вином,
Твоей улыбкою надмирной,
Твоих очей, мой вождь эфирный.
И как бы охладеть я мог,
Так нескончаемо сжигаем,
Так грозно брошен на порог
Пред этим раскаленным раем.
6 мая 1923
«Не слышу слов, но мне понятна…»
Не слышу слов, но мне понятна
Твоя пророческая речь.
Свершившееся – невозвратно,
Но кто достигнет до предела,
Увидит, что заря зардела,
Ночей и дней, вперед всегда,
Но пребывает невредимо
Времен нетленная чреда.
Напрасно бледная Угроза
Вооружилася косой, —
Там расцветает та же роза
Под тою ж свежею росой.
9 мая 1923
«Безумствует жестокий рок…»
Безумствует жестокий рок,
Изнемогающий пророк!
Судьба к тебе неумолима.
На склоне утомленных дней
Последнюю познал ты сладость
Тебя cжигающих огней
Мучительную, злую радость.
Как плачет нежная весна,
В края суровые влекома!
Вся безнадежность так ясна!
Так вся безвыходность знакома!
Домашние и гости сна,
И в шелестиных голосах
Все то же бормотанье рока,
И в этих бледных небесах
Мерцанье горького упрека.
9 мая 1928
«Вьются над кадилом огоньки…»
Вьются над кадилом огоньки,
И в кадиле тлеют угольки.
В эту ночь тебе не надо спать.
Ты сними личину наконец
Я возьму тебя и подыму,
Закачаю в ладанном дыму,
Отгоню толпу земных досад
И спою тебе про божий сад.
31 мая 1923
Над дремотною рекой.
Веет он благоуханной,
Бездыханною тоской,
Под наивной вешней липкой,
Под березкой молодой
Синеглазый и седой,
И кадит неутомимо
В дымной ризе иерей,
Проходя неспешно мимо
Занавешенных дверей.
в светлом таинстве ночей.
Kто-то, тихо плача, славит
Боль пронзающих Мечей.
31 Мая 1923
«Прежнее истлело…»
Прежнее истлело,
Новое живет.
Там, где плыло тело,
Лодка поплывет.
Кто-то слезы ронит.
Пусть тоскует, пусть!
Никого не тронет
Старческая грусть.
Снесена ограда,
И разрушен дом, —
Никому не надо
Вспоминать о том.
Плохо ль новоселье
Mepтвому в гробу?
Хочется веселья
Каждому рабу.
Цeпкую кручину
Прогони в кабак,
Надевай личину,
Надевай колпак.
Бубенцами звякай,
Бубном грохочи,
Шут, перед зевакой
Громче хохочи,
31 мая 1923
«Как ювелиры, собираем…»
Как ювелиры, собираем
Цвeтными камнями играем
Все камни более знакомы,
Чем птицы, травы и цветы.
О, если б позыв насекомых
Вливался в наши все мечты!
О, если бы , жужжа пчелою,
Перелетая с лип на poжь,
Почуять острою иглою
О, если б многосложным глазом,
Который не дан еще нам,
Ко всем приникнуть временам,
И сочетать причину с целью,
И это множество могил
Зaкpыть всемирной колыбелью
Из вечности текущих сил!
7 июня 1923
Всегда в стихах зеленых трав!
В кольце лирических оправ!
И вечное дыханье роз,
И эта вечная гроза
С докучной рифмою угроз!
Слагаясь в творческую речь,
И улыбаются уста
Шептанью вешнему берез,
Приемля ключ горючих слез.
Душа поет и говорит,
И сказка вешняя горит
Над вечной мукой старых слов.
7 июня 1928
Любви под мрачной сенью свода!
Разбив последнее звено,
Поймешь, как тяжела свобода.
Пустыня дней обнажена,
Мечта не заслоняет дали,
За Летой милая страна,
Где мы надеялись и ждали.
Бесстрастных сжатий ровный ряд,
Свершаясь мерно в сердце мертвом,
Как электрический заряд,
Кровь разгоняет по аортам.
Всё замечают так далёко,
Но радужных Эдемских врат
Смущенное не видит око.
11 июня 1923
«Подумай, – на праздник я выду…»
Подумай, – на праздник я выду,
Веселый я выду из дому,
Ударит по сердцу больному.
Пойду ли по улицам людным,
Но не был ли путь этот крестным
Путем, безнадежным и трудным,
В обещанном свете воскресном?
Забыть ли и в божьем чертоге
Томленья тоски и разлуки,
И эти бессильные руки?
Жестокость нигде не забудем
Тоскующей девы Обиды.
Зачем же на праздники к людям
Из темного дома я выду?
И только б нагими стопами
Пройти по твоей багрянице,
Пьянея бессмертными снами,
К последней, заветной границе.
16 июня 1923
«Для безнадежности все дни равны…»
Для безнадежности все дни равны,
Они черней ночей и горше дыма,
И тягостно сознание вины,
Беги за дальним отблеском надежд
Или неистово в оковах рвися, —
Разорван шелк блистательных одежд,
И в грязь потоптан многоценный бисер.
Но будь упрям. Железной просфорой
Питайся, в башмаках иди железных,
Восстанови вселенский ясный строй,
Восстанови чертог в пустыне звездной,
И не забудь губительной вины,
Сожги ее в надмирных кольцах дыма,
Да будут дни Эдемские ясны,
Да будет светел голос серафима.
18 июня 1923
Ночные стихи
Что томленье ночное?
Под золой уголек.
Дотлевает земное,
Но в томленье ночное
Кто-то душу увлек.
В эти мрачные воды
Загляделась луна…
Ни любви, ни свободы,
Ни блаженного сна…
В эти мрачные воды
Погрузилась она,
Золотая трепещет
Сеть лучей на волне
И томительно блещет,
Улыбаясь луне.
Тихо сердце трепещет,
Замирая в огне.
В золотистую сеть,
Надо, медленно тая,
Над пучиной висеть,
Словно эта слитая
Из сияния сеть.
25 – 26 июня 1923
«Я созидал пленительные были…»
Я созидал пленительные были
В моей мечте,
Не те, что преданы тисненью были,
Совсем не те.
О тех я людям не промолвил слова,
Себе храня,
И двойника они узнали злого,
А не меня.
Быть может, людям здешним и не надо
Сны эти знать,
А мне какая горькая отрада —
И знает бог, как тягостно молчанье,
Как больно мне
Томиться без конца в моем изгнаньи
В чужой стране.
11 июля 1923
«Алкогольная зыбкая вьюга…»
Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошел иа Введенской ко мне.
«Вишь, до Гатчинской надо добраться, —
Он сказал мне с дрожанием век, —
Так не можете ль вы постараться
Подивившись негаданной кличке,
Показал я ему, как пройти,
А потом, по давнишней привычке,
Попытался разгадку найти.
Впрочем, нечему здесь удивляться:
По ночам я люблю босиком
Час-другой кое-где прошататься,
Чтобы крепче спалося потом.
Плешь прикрыта поношенной кепкой,
Гладко выбрит, иду я босой,
И решил разуменьем некрепкий,
Что я, значит, парнишка простой.
Я ночною прогулкой доволен:
Видно, все еще я не ломлюсь.
Хорошо, что я в детстве не холен,
Что хоть пьяному юным кажусь.
11 октября 1923
«Ночью лунною и ясной…»
Ночью лунною и ясной
Приходи ко мне опять,
Чтоб со мною, друг прекрасный,
В дурачки сыграть,
Обыграешь, знаю,
Я и сам давно смекаю,
Что остался в дураках.
Тихо жизнь проходит мимо.
Разве мне она нужна?
Ты одна непобедима
И всегда ясна.
Мне побед не надо,
Да и как мне побеждать?
Мне теперь одна отрада —
В дурачки с тобой сыграть,
24 – 25 ноября 1928
«Мы поем, как зыряне поют…»
Мы поем, как зыряне поют:
»Бежит мой олень», —
Мы поем, как зыряне поют,
О том, что покажет нам день.
Расскажи мне, песня мол,
О том, чего нет.
Расскажи мне, песня моя,
Про божий таинственный свет.
В этой песне найду я приют
От тусклого дня.
В этой песне найду я приют
От бредов, что мучат меня,
И, мечту в душе затая,
И, мечту в душе затая,
Забуду томительный бред.
19 августа 1925
«Пой по-своему, пичужка…»
Пой по-своему, пичужка,
И не бойся никого.
И не стоит ничего.
Что бояться? Зачарует
Змей, таящийся в лесу, —
Кровожадную лису, —
С высоты ли ястреб комом
На тебя вдруг упадет, —
Из ружьишка ль с дряблым громом
Человечишка убьет, —
Что ж такое! Миг мученья
Тонет в бездне роковой,
Но не гаснет вдохновенье.
Пой же, маленькая, пой!
28 августа 1925
«Я не люблю строптивости твоей…»
Е. Данько
Я не люблю строптивости твоей.
Оставь ее для тех, кто смотрит долу.
Суровую прошел я в жизни школу
И отошел далеко от людей.
Противоборствуя земному гнету,
Легенду создал я и опочил.
Я одного хотел, Одну любил,
Одну таил в душе моей заботу.
Солгу ли я, но все же ты поверь,
Что крепче всякой здешней правды это
Мое самовластительство поэта,
Эдемскую увидевшего дверь.
Сомкну мои уста, простивши веку
Всю правду тусклую земных личин.
Я жизни не хочу, и я один,
Иное возвестил я человеку.
Страницы книг моих, как ряд амфор,
Простых для невнимательного взгляда,
Наполнены нектаром, слаще яда.
Нектар мой пьян, и мой стилет остер.
4 декабря 1925
«Камни плясали под песни Орфея…»
Е. Данько
Камни плясали под песни Орфея,
Каменной вьюги любить не умел,
Сердце иных плясунов призовет.
Близко приникнул к холодной и белой
Плоскости остро внимательный взор,
И расцветает под кистью умелой
Вьюгою красочных плясок фарфор.
В красках и формах содеяны чары
Этой упорной работой очей,
И улыбаются мудрые лары
Тайне заклятий и силе огней.
А чародейка заплакать готова:
Тайну заклятий скрывает узор,
И сотворившей отгадного слова
Выдать не хочет коварный фарфор.
23 декабря 1925
«Слышу песни плясовой…»
Слышу песни плясовой
Разудалый свист и вой.
Пьяный пляшет трепака
И поет у кабака:
«Темен был тяжелый путь,
Из-за каждого угла.
Только все ж я хохотал,
Не боялся никого,
Не стыдился ничего.
Можешь
