заклинательница, так смотри, чтобы здесь ни одной змеи не осталось.
– Папа, – сказала Милочка, – у нас в лесу нет змей.
Вера быстро глянула на нее, покраснела, опустила глаза и сказала тихо:
– Змеи везде есть. Около каждой фабрики и каждого жилья, – змеиное гнездо.
– Как же вы их заклинаете, Вера? – спросила Милочка, заметно волнуясь. – Ведь, они все равно жалят. Не пришлось бы вам с этими змеиными гнездами начать войну?
Вера еще больше потупилась и еще тише сказала:
– Война дворцам, мир хижинам.
Горелов вдруг нахмурился и сурово сказал:
– Ну, будет зубы скалить. Девки, поели, да и айда! Прощайте, будьте здоровы.
Девушки торопливо попрощались и ушли. Отойдя немного, они запели любимую на Волге песню:
На простор речной волны,
Выплывали расписные
Атамановы челны.
Когда вышли из рощи и высоким берегом приближались к поселку, Вера положила золотой на ладонь и смотрела на него смеющимися глазами. Иглуша и Улитайка смеялись, и в глазах их таилась простодушная зависть. Иглуша спросила:
– Опять ему грибы понесешь?
– Что носить! – сказала Вера, подкидывая золотой на ладони. – Все равно этих денег домой не понесешь. Глеб узнает, голову мне оторвет.
Вера закрыла глаза. Ее милый, как въявь, стал перед нею в темном мире замкнутых глаз, озаренный светом влюбленной памяти, тонкий, высокий рабочий, с острым блеском пронзительных глаз, с насмешливою улыбкою на упрямых губах, с торчащими во все стороны вихрами непослушных волос. «Шершавенький мой!» – шепнула она. На лице ее было умиленное выражение, похожее на молитвенное. Постояла минутку, всматриваясь в милый образ. Голова закружилась. Вера, вдруг, встрепенулась, лицо ее приняло стремительное выражение, глаза стали внешне зоркими и обратились на синеющую внизу за узкою полосою песка Волгу. Вера порывисто схватила золотой диск тремя пальцами правой руки, точно хотела перекреститься золотою иконкою, широко размахнулась и швырнула монету в реку. Иглушка и Улетайка завизжали от ужаса, жалости, зависти и от пламенно опалившего их восторга.
Невеста Иуды
Это – старая история, одна из тех, которые, по меткому выражению Гейне, повторяются вечно. Наибольшею популярностью пользуется самый наивный вариант этой истории, созданный в те далекие времена, когда еще в силе были разные буржуазные предрассудки, и господствовала старая мораль. Предательство считалось предосудительным. Думали, что раскаяние гложет сердце злодея. Вообще, сантименты. И потому рассказывалось, что гражданин Искариот даже не воспользовался своими тридцатью сребренниками, – бросил их к ногам первосвященников, пошел и удавился. Если речь идет о том самом Иуде Искариоте, который в наши дни и т. д. (всем понятно, о ком я говорю), то дело было не совсем так. Никакой трагедии!
Деньги пошли на дело, – гражданин Искариот собирался жениться, а это всегда требует расходов.
Дело было раннею весною. По городу пошли нехорошие слухи. Дошли и до его невесты. Днем в ее гостиной сидели две ее подруги и злословили на счет гражданина Искариота.
– Вообрази, Маруся, – говорила одна из них, – он взял за это всего только тридцать сребренников!
Всех трех девушек звали Мариями, а в дружеском кругу, для различия, Иудину невесту называли Марусею, а двух других Манею и Машею.
– Какое идиотство! – воскликнула экспансивная Маша. – Как можно так продешевить? Стоило немного поторговаться, и ему дали бы гораздо больше.
Маня осторожно посмотрела на опечаленное лицо Маруси и сказала:
– Прости, Маруся, что мы так говорим о твоем женихе.
– Жених! – с негодованием воскликнула Маруся. – Неужели вы думаете, что я могла бы выйти замуж за такого болвана?
Вошла четвертая девица, нарядная веселая Мери. По ее радостно возбужденному лицу сразу было видно, что она принесла злую новость. Едва успевши поздороваться, она заговорила притворно печально:
– Маруся, я должна приготовить тебя к ужасному известию. С Искариотом случилось большое несчастье.
Маруся пожала плечами. Сказала:
– Да, я слышала, он говорил, что повесится. Но это – просто бравада с его стороны.
Мери покраснела от досады. Неприятно приносить вести, которым не верят. Надо поскорее сбить спесь с этой холодной гордячки. Она сказала:
– Мне очень жаль, Маруся, что приходится тебя огорчить, но, к сожалению, это – правда. Мне говорили верные люди, которые своими глазами видели, как он качался на осине.
Марусино лицо оставалось холодным и спокойным.
– Вот-то уж нисколько не жаль, – сказала она, – сам виноват, и жалеть таких субъектов не приходится.
Но в это время в прихожей послышался звонок, потом раздался знакомый голос, и к общему удивлению в гостиную вошел сам Искариот. Со своею обычною развязностью заговорил:
– Ба, знакомые все лица! Целый цветник!
И разные приличные случаю любезности.
А потом прямо хватал быка за рога:
– По городу распускают обо мне самые чудовищные слухи. Кажется, они и до вас дошли. Но, как вы видите, известие о том, что я повесился, пока еще преждевременно.
И он засмеялся так весело и громко, как смеются очень уверенные в себе люди.
Маруся сказала все еще холодно:
– Говорят, что вы возвратили тридцать сребреников.
Гражданин Искариот громко захохотал.
– Что за вздор! Ничего подобного! – восклицал он среди приступов заразительного смеха.
Смех был заразителен потому, что и девушки начали смеяться.
– Неужели вы думаете, – заговорил Искариот, немного успокоившись, – что я способен швырнуть такую сумму денег? Право же, я совсем не так глуп!
– Ну, что же это за сумма! – презрительно сказала Маруся. – Жалкие тридцать сребреников!
Искариот опять засмеялся.
– Тридцать сребреников! – сказал он снисходительно. – Но ведь это же фигуральное выражение. На самом деле речь шла о десятках тысяч. Правда, я кое-что уступил, скинул, как говорится, десять процентов, но ведь вы понимаете, надо же и с ними поделиться. Скинул с общей суммы, а не швырнул все. Вот как пишется история! А я приехал пригласить вас позавтракать в моем новом доме вместе с вашими уважаемыми родителями. И кстати, еще кое о чем поговорить.
Марусины глаза стали очень нежными. Девушки догадались, что сейчас они лишние. Попрощались, ушли. Ну, а там уж пошли дела семейные.
