не вышла!
Ночь сердито ворчит и отходит.
Гости.
— Медведица, медведица идет… Умора…
— Поднести бы ей водочки…
Учительница Скобочкина наряжена медведицей. На плечах — медвежья шкура. На голове сверх полумаски положена медвежья голова, как шлем. Сложение дюжее, голос зычный. Ходит тяжело и рявкает на весь зал.
Скобочкина (Передонову). Я тебя съем, доносчик.
Передонов. Караул… (Бежит, натыкается на Гудаевского.)
Гудаевский. Белолицый брат, доносчик, бойся моего томагавка. (Бежит в зал.)
Хохот. Скобочкину окружают купчики. Ведут к буфету.
Гости.
— Мадам медведица, дозвольте угостить вас водочкою.
— Марья Потаповна, госпожа Топтыгина, опрокиньте шкалик.
— Поглядите-ка, медведица водку дует…
— А ведь ей, пожалуй, приз дадут.
— Ну где там. Есть и получше маски…
— Вон она рюмку за рюмкой дует. Охмелеет.
— Да уж не без того…
— Какие ей билетики дадут, она и те растеряет.
— Это вы правильно. Пьяная баба уж известно.
— Бабу подпоить нетрудно.
— Не стоит ей и билетиков давать, — все равно проворонит.
— Глядите, глядите, какой молодец.
— Ну и дюжий парень… А руки-то… Вот так мускулы… Этот облапит — не обрадуешься.
Проходит актер Бенгальский, одетый древним германцем. За ним толпятся дамы.
Дамы.
— Какой богатырь… Душка… Восхищение…
— Ах, взглянуть бы на личико…
— Ах, какая прелесть… А вы знаете, кто это?
— Кто — актер Бенгальский.
— Я сразу узнала, только не хотела говорить.
— Обожаемый… Несравненный…
— Вы ему, конечно, отдадите билетик?
— Конечно, ему.
— Я ему уже отдала свой билетик.
Гости.
— Да уж лучше актеру давать.
— Я тоже думаю, лучше актеру или актрисе давать. А то если кто из наших получит приз, так хвастовством замучат.
— Истинная правда. Уж у нас такой город…
Гудаевский. Гайавата… Бледнолицые братья, давайте мне ваши билеты, если хотите курить со мной трубку мира.
Гости.
— А вы знаете, как Каштанова наряжена?
— Да разве она здесь?
— Здесь.
— А говорили, у нее сын болен.
— Ну, актриса посмотрит на сына… Нет, это я верно знаю, что она здесь… Сам сейчас с нею разговаривал.
— Да что вы… Кокетничает напропалую.
— А как наряжена-то.
— Да вон, глядите, гейша…
— Как она мила… Очаровательна…
— Господа, господа, собирать билетики гейше.
— Гайавата… Колос лучше гейши…
— Господа, кому дороги интересы искусства, сыпьте билетики гейше.
— Интересы искусства приплел…
— А вы не толкайтесь…
— А это что за голышка…
— Вот так-так…
— Ну и выголилась…
— Гайавата… Головата…
— Аванпостищи-то у нее какие…
— А спина-то, спина, до самого пояса голая…
— Да никак на ней и рубашки нет…
— Ну, какая там рубашка…
— Эк, вы, батенька, чего хватились…
— Кому дороги интересы искусства…
Дамы.
— Что за безобразие…
— Какая неприличность…
— Возмутительно…
— Но чего же смотрят старшины…
— Надо протестовать…
— Мы протестуемся…
Пьяный купчик. А вы бы, сударыня, вашей дочке барышне не велели смотреть, а мы желаем. Потому что интересы искусства. Что у вас дочка барышня, это нам нисколько даже не трогательно и наплевать.
Пожилая дама. Нахал… Я с вами говорю…
Пьяный купчик. Между прочим, маменька, такие слова никак невозможно произносить в публичном месте, — мирошка у нас — человек строгий и не дозволяет.
Пожилая дама. Я не желаю с вами разговаривать.
Пьяный купчик. При взаимном желании. Адью-с… Вашей дочке барышне наилучшие пожелания. И не сердитесь, маменька, потому как я человек пьяный и еще выпить желающий.
Пожилая дама. Что здесь за публика! Это бедлам какой-то…
Гости.
— Лорнет растопырила…
— Столичная барыня…
— Здешняя публика ей не по носу…
— Ехала бы в Париж. Там бы тебе показали виды.
— Именно, брат, почище наших.
— А между прочим, исправнику дамочки пожаловались.
— Исправник идет…
— Голышку одевать…
Миньчуков. Сударыня, прикрыться надо.
Грушина. А что ж такое? У меня ничего неприличного не видно.
Миньчуков. Сударыня, дамы обижаются…
Грушина. Наплевать мне на ваших дам…
Миньчуков. Нет уж, сударыня, вы хоть носовым платочком грудку да спинку потрудитесь прикрыть.
Грушина. А если я платок засморкала.
Миньчуков. Уж как вам угодно, сударыня, а только, если не прикроетесь, удалить придется.
Грушина. Очень даже нехорошо с вашей стороны так притеснять бедную вдову… Где я стану закрываться?
Миньчуков. Пожалуйте в дамскую уборную…
Грушина. Черт знает что такое… Объявили костюмированный бал, а костюмироваться нельзя, как хочешь.
Тишков. Я билетик мой отдам прелестнейшей из дам.
Саша (приседая). Хи-хи… Благодарю…
Тишков. Все от вас, сударыня, в ажитации, а сами вы какой будете нации?
Саша. Японка.
Тишков. Имею честь говорить с японкой, барышней тонкой. Позвольте угостить шампанским.
Саша. Не пью.
Тишков. Не пьете, значит, не живете в заботе, с чем имею честь поздравить.
Володин пляшет вприсядку.
Старшина. Не извольте безобразничать. Так нельзя-с.
Володин. Ну, если нельзя, то я и не буду.
Мещанин. А я желаю разделывать… (Пляшет трепака с ожесточением.)
Старшина. Послушайте, нельзя-с… Потрудитесь прекратить. Вам ли я говорю, милостивый государь?
Гости.
— Ну, этого не легко унять.
— Старшина-то аж покраснел, сердяга…
— Покраснеешь с таким субъектом.
— Лакеев кликнул.
— Давно бы так.
— Выводят.
— И поделом…
Мещанин. По какому праву? За свой полтинник?
Его выводят. Володин провожает, кривляясь, осклабясь, приплясывая.
Гости.
— Новая маска… Ужасно оригинальная…
— Ну эта, кажется, получше всех будет…
— Ай да маска…
Шум, хохот, одобрительные восклицания. Все теснятся взглянуть на новую маску. Среди толпы проходит тощий, длинный, в заплатанном, засаленном халате, с веником под мышкой, с шайкой в руке. На нем картонная маска — глупое лицо с узенькой бородкою, с бачками, а на голове — фуражка.
Маска. Мне сказали, что здесь маскарад, а здесь и не моются.
Володин. Приз, поди, получит.
Грушина показывает Володину пару персиков, шепчет.
Грушина. Сама промыслила.
Володин. В буфете?
Грушина. Да.
Володин. Ну… Пойду и я, коли так…
Грушина. Ну, вот я и закрылась… А кавалеров все-таки у меня больше, чем у этих дамочек.
Гости.
— Веселая дама Дианка…
— Из буфета, да и опять туда же…
— А что ей и делать?
Людмила (подходя к Передонову). Барин мой милый, дай я тебе погадаю.
Передонов. Пошла к черту. Испугала… из-под земли выскочила…
Людмила. Барин хороший, золотой мой барин, дай мне ручку левую. По лицу — вижу богатый будешь, большой начальник будешь.
Передонов. Ну, смотри, да только хорошо гадай. Мне место нужно. Княгиня обещала, да все не дает, не могу дождаться.
Людмила. Княгиня в тебя влюбилась. Она все для тебя сделает, — только враги против тебя интригуют.
Передонов. А где княгиня? Правда, что она в наш город приехала?
Людмила. Правда, правда, яхонтовый мой барин. Ай, барин мой бриллиантовый… врагов у тебя много.
Передонов. Это я и сам знаю. Недаром нож с собой взял — в кармане держу.
Людмила. Донесут на тебя, плакать будешь, умрешь под забором.
Передонов. Ах ты тварь… (Выдергивает руку.)
Людмила проворно скрывается в толпе. Недотыкомка, которая все время неясным облаком маячила около Передонова, теперь является в своем настоящем виде, визжит, катается, издевается над Передоновым.
Недотыкомка. Донесут… Погубят… Отравят… А то в Петропавловке на мельнице смелют и в Неву высыплют.
Рядом с Передоновым садится Валерия. Смотрит на него притворно ласково.
Валерия.
Я испанка молодая.
Я люблю таких мужчин.
А жена твоя худая,
Мой прелестный господин…
Передонов. Врешь, дура…
Валерия.
Жарче дня и слаще ночи
Мой севильский поцелуй,
А жене ты прямо в очи
Очень глупые наплюй.
У тебя жена Варвара,
Ты — красавец Ардальон.
Вы с Варварою — не пара, —
Ты умен, как Соломон.
Передонов. Это верно ты говоришь. Только как же я ей в глаза плюну? Она княгине пожалуется, и мне места не дадут.
Валерия. А на что тебе место? Ты и без места хорош.
Передонов. Ну да, как же я могу, если мне не дадут места?
Маска (обмахиваясь веником). Вот так банька.
Передонов. Вон там у него Недотыкомка. Позеленела, шельма.
Недотыкомка (юлит около Передонова). Я здесь. Я от тебя никуда не уйду.
Становится мглисто и кошмарно. В зале танцуют. Слышен топот, смех. Проносятся уродливые пары и отдельные маски.
Недотыкомка. Ты не зевай. Сегодня все решится.
Танцующие мчатся мимо Передонова. Кажутся ему злыми, издевающимися над ним.
Варвара. Ардальон Борисыч, ты бы нас с Павлом Васильевичем ужином угостил. А то теперь нечего смотреть-то будет. Сейчас будут призы присуждать, уж старшины в кабинет пошли.
Передонов. Я угощу, мне не жалко, только чтобы Павлушка не злоумышлял.
Садятся за один из столиков. Заказывают ужин.
Передонов. Зачем ножи?
Варвара. Нельзя без ножей.
Передонов. Китайцы едят же палочками.
Варвара. Ну, будет тебе, Ардальон Борисыч. Вот так выдумал на днях, что ножи наговорены да нашептаны, так мы целую неделю из-за этого не жарили мяса, щи да кашу варили. Одичали, как вегетарианцы. Наконец самому надоело.
Володин. Здесь некому ножичков наговаривать, Ардаша. А без вилочки и без ножичка неудобно кушать.
Передонов. Ну, вы как хотите, а я ложкой буду. Как раз сам на нож нарежешься. Да я не дурак, у меня свой нож есть. (Хлопает себя по боковому карману.)
Варвара. Еще бы… Врагов-то у тебя много, как раз зарежут… Да и как тебе не завидовать… Не у всякого есть княгини. Уж наверное на тебя донесли, обнесли тебя перед начальством да и перед княгиней.
Передонов. Как же мне быть… Беды…
Володин. А вы, Ардальон Борисыч, ничего не бойтесь, все обойдется по-хорошему.
Во время этого разговора шум в клубе понемногу затихает. Музыка не играет. Гости ходят, тихо разговаривая. В залах — жуткое ожидание. Передонову кажется, что соглядатаи сторожат его, проходят мимо, смотрят на него украдкою. Он боязливо озирается.
Передонов. Варя, а княгиня, пожалуй, недовольна мной.
Варвара. Может быть, и недовольна. Зачем всем хвастался? И письмо княгинино потерял.
Передонов. Разве она не могла прислать на свадьбу образа или калача?
Хрипач. Поужинаем.
Госпожа Хрипач. Пожалуй… О, нет, после…
Хрипач. А что?
Госпожа Хрипач. Там сидят Передоновы. Она начнет разговаривать.
Хрипач. Да, неприятная компания.
Госпожа Хрипач. Она жалкая и бесконечно низменная. С нею никак невозможно быть в равных отношениях. В ней ничто не корреспондирует ее положению.
Хрипач. Она вполне корреспондирует мужу. Жду с нетерпением, когда его от нас возьмут. Он производит впечатление совершенно сумасшедшего человека.
Госпожа Хрипач. Неужели он еще ходит в гимназию?
Хрипач. Нет. Мне удалось уговорить его сказаться больным и сидеть дома.
Преполовенская (Вершиной). Да она сама мне проболталась.
Вершина. Неужели? Вот какая глупая. Дело сделала, а концов в воду спрятать не сумела.
Преполовенская. Под хмельком дело было. После свадьбы она с радости часто стала накачиваться. Особенно с Грушиной они как сойдутся, так и начинают наливкою упиваться.
Вершина. И неужели она вам так-таки прямо сказала, как они надули Передонова?
Преполовенская. Нет, всего-то она не сказала, настолько-то хитрости есть, да и Грушина в соседней комнате с Володиным о чем-то болтала, — а так, намеками. Но как только она стала плести да подмигивать, — так меня словно осенило. Ну, думаю, как было, сразу не догадаться. А я-то, чем бы ему, дураку, глаза открыть, еще помогала им свадьбу устроить.
Вершина. А с чего это они за городом венчались?
Преполовенская. Ну, все-таки, знаете, им неловко было: сколько лет в городе жили, и все она за сестру шла, а тут вдруг венчаться. Никому и говорить не хотели, когда венчаются, даже от шаферов до самой последней минуты в секрете держали.
Вершина. А что же это их
