том императору? Каким образом, не ставя его величество в смешное положение, объявить ему, что он напрасно ждет бояр так долго?
— Надо во что бы то ни стало собрать хоть какую-нибудь депутацию.
— Надо осторожно и умно подготовить императора, объявить ему правду.
— Но как сказать?
— А все-таки надо ему сказать. Но господа… (Наполеон терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из-под руки по дороге в Москву и гордо улыбаясь.) Но это невозможно.
Наполеон. Однако пусть они не думают, что я буду ждать их долго. Азиатская медлительность этих господ, этих бояр Москвы мне надоела. Величественная минута не может длиться без конца. Пусть войска мои вступают в Москву.
Подал знак рукою. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска двинулись в Москву. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Генерал. Ваше величество, Москва пуста.
Наполеон (сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча. После долгого молчания). Подать экипаж. Москва пуста… Какое невероятное событие…
Картина десятая
Крыльцо у дома Растопчина. Окна и двери выходят в светлую роскошную гостиную. На улице перед крыльцом толпа и человек двадцать мастеровых, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чулках, с унылыми лицами.
Высокий мастеровой. Он народ разочти, как следует. А что ж он нашу кровь сосал, да и квит. Он нас водил, водил — всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
В толпе.
— Куда идет народ-то?
— Известно куда, к начальству идет.
— Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
— А ты думал как… Гляди-ка, что народ говорит.
Высокий мастеровой. Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено… Так ли я говорю, православные? Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить-то мало ли их.
В толпе. Что пустое говорить… Как же, так и бросят Москву-то? Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войск наших идет. Так его и пустили… На то начальство. Вот, послушай, что народ-то бает. (Небольшая кучка людей окружила человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.) Указ, указ читают… Указ читают…
Народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели (читает афишку от 31-го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но с легким дрожанием в голосе снова начал читать афишку сначала). «Я завтра рано еду к светлейшему князю, чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух искоренять и этих гостей к черту отправлять. Я приеду назад к обеду, и примемся за дело; сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Пауза. Все в недоумении молчат.
В толпе (увидя проходящего полицмейстера). У него спросить бы?.. Это сам и есть… Как же, упросил… А то что ж… Он укажет…
Полицмейстер (подходя). Что за народ? Что за народ, я вас спрашиваю?
Человек в фризовой шинели. Они, ваше благородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
Полицмейстер. Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет.
Высокий мастеровой. Обман, ребята… Пойдем к самому… Не пущай, ребята… Пущай отчет подаст… Держи…
В толпе. Что ж, господа и купцы повыехали, а мы зато и пропадем? Что ж мы, собаки, что ль?
Шум, движение к крыльцу. Высокий малый в передних рядах со строгим лицом, размахивая рукой, говорит что-то. Окровавленный кузнец с мрачным видом подле него.
Растопчин (показался в дверях внутри). Готов экипаж? (Быстро отворив дверь, вышел решительными шагами на крыльцо.)
Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
Растопчин. Здравствуйте, ребята… Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться со злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня… (Так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.)
В толпе (одобрительный ропот удовольствия). Он, значит, злодеев управит всех… А ты говоришь — француз… он тебе все порядки укажет…
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что-то, и драгуны подошли, вытянулись. Толпа жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно, быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого-то.
Растопчин. Где он?
Из-за угла дома вышел между двух драгун молодой человек с длинной, тонкой шеей, до половины выбритая и заросшая голова. Одет он в когда-то щегольской, крытый синим сукном потертый лисий тулупчик и в грязные, посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
Растопчин (указывая на нижнюю ступеньку крыльца). А… Поставить его сюда…
Верещагин, брянча кандалами, тяжело переступив на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и вздохнул, покорным жестом сложив перед животом тонкие нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтение, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин (ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь, потирал рукою лицо. Громко, указывая на Верещагина). Ребята, этот человек — Верещагин — тот самый мерзавец, от которого погибла Москва…
Верещагин стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе, перед животом, и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головою молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что-нибудь сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
Растопчин. Он изменил своему царю иотечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва. Своим судом расправляйтесь с ним… отдаю его вам…
Народ молча все теснее и теснее нажимал друг на друга.
Растопчин. Бей его… Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского… Руби… я приказываю…
Толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
Верещагин. Граф… граф… один Бог над нами…
Растопчин. Руби его… Я приказываю…
Офицер. Сабли вон… Руби…
Верещагин — вслед за восклицанием удивления у него вырвался жалобный крик от боли, и этот крик погубил его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Он с криком ужаса, заслоняясь руками, бросился в толпу, к народу. Высокий малый, на которого наткнулся Верещагин, вцепился руками в тонкую шею его и с диким криком с ним вместе упал под ноги навалившегося ревущего народа.
В толпе. Топором его бей, что ли… Задавили?.. Изменщик… Христа продал… Жив… Живуч… Поделом вору мука… Топором-то… Али жив?
Толпа уволакивает Верещагина и с ним вместе высокого мастерового.
Картина одиннадцатая
Комната в ярославском доме Бронникова, где проездом остановились Ростовы с раненным князем Андреем. Простая обстановка, ширма, кушетка. Наташа с вязаньем в руках сидит одна. За ширмой лежит князь Андрей.
Кн. Марья (вошла). Можно видеть брата?.. Что…
Наташа бросилась ей навстречу и, обняв ее, зарыдала на ее плече, закрыв лицо руками.
Кн. Марья. Но как его рана? Вообще, в каком он положении?
Наташа (дрогнувшим голосом). Вы… вы… увидите это…
Сели на кушетку.
Кн. Марья. Как шла болезнь? Давно ли ему было хуже? Когда это случилось?
Наташа. Все было хорошо… Опасность миновала… Но два дня тому назад вдруг это сделалось… (Удержала рыдания.) Я не знаю, отчего, но вы увидите, какой он стал.
Кн. Марья. Ослабел, похудел?
Наташа. Нет, не то… Но хуже. Вы увидите… Ах, Мари, он слишком хорош… Он не может, не может жить, потому что…
Отодвинула ширму.
Кн. Андрей (лежит на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он худ и бледен. Одна худая, прозрачно-белая рука его держит платок, другою он тихими движениями пальцев трогает тонкие отросшие усы. Глаза его смотрят на входящих Наташу и Мари. Он поцеловался с сестрой, рука в руку, по их привычке. Голосом таким же ровным и чуждым, как его взгляд). Здравствуй, Мари… Как это ты добралась? И Николушку привезла?
Кн. Марья. Как твое здоровье теперь?
Кн. Андрей. Это, мой друг, у доктора спрашивать надо. Благодарю, мой друг, что приехала.
Княжна Марья пожала ему руку.
Кн. Андрей (чуть заметно поморщился от ее пожатия. Указывая на Наташу). Да, вот как странно судьба свела нас… Она все ходит за мной…
Наташа. Мари проехала через Рязань…
Кн. Андрей. Ну, что же?
Наташа. Ей рассказывали, что Москва вся сгорела совершенно; что будто бы…
Кн. Андрей. Да, сгорела, говорят… Это очень жалко… (Стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы. Наташа вышла.) А ты встретилась, Мари, с графом Николаем? Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась. Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились.
Кн. Марья. Что обо мне говорить. Andre, ты хоч… ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе…
Кн. Андрей (чуть заметно улыбнувшись). Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал. Князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним. Княжна Марья, когда Николушку увели, подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Кн. Андрей (пристально посмотрел на нее). Ты о Николушке? Мари, ты знаешь Еван…
Кн. Марья. Что ты говоришь?
Кн. Андрей. Ничего… Не надо плакать здесь. Слушай, Мари… я хотел сказать. Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но Отец ваш питает их. Но нет, вы поймете это по-своему, совсем не поймете. Живые не могут этого понимать: что все чувства, которыми вы здесь все дорожите, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они ничтожны, не нужны. Мы не можем понимать друг друга… Когда я увидел Анатоля Курагина, которому рядом со мной отрезали ногу, я помню, мне стало жаль и его, и себя, и всех… Все простить…
Замолчал. Княжна Марья заплакала, вышла.
Кн. Андрей (один, про себя, словно в бреду). Могло или не могло это быть? Неужели только затем так странно свела меня судьба с Наташей, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю Наташу больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я ее люблю? (Застонал.)
Наташа (вошла с вязаньем в руках). Вы не спите?
Кн. Андрей.
