говорит.) Мстить вам я не стану. Я презираю вас обоих. (Уходит.)
Чернецов. Я провожу его. (Идет за Суховым.)
VI
Катя подходит к Михаилу и целует его.
Михаил (спрашивает). Катя, мы счастливы?
Катя. Да, мы счастливы. Бесконечность жизни перед нами, и мы победили.
Михаил (говорит задумчиво и невесело). Мы счастливы.
Катя (с удивлением спрашивает). А ты сомневаешься?
Михаил. Нет, но счастие мое обвеяно грустью.
Катя. Но мы все-таки победили! К чему же ты поведешь меня теперь?
Михаил. К жизни свободной и радостной, к творчеству жизни новой и счастливой, такой жизни, какой не было до нас.
Катя. А был день, ты звал меня к смерти.
Михаил. Я — господин жизни. Но мое господство куплено ценою утомления и печали.
Катя. Как сон, прошли эти годы.
Михаил. Как сон.
Катя. Мы снова юны. Мы снова дети.
Михаил. А Лилит?
Катя. Лилит? Эта грустная, большеглазая, Мечта ночная, Лилит, ушла. Ушла к тому, кто мечтает.
VII
В комнате темнеет. Отодвигается медленно занавес в глубине комнаты. Открывается залитая ярким светом широкая лестница в семь ступеней, а за нею — обширный высокий белый зал. Передний план сцены в тени, и лиц Михаила и Кати не видно.
На верху лестницы стоит Лилит, в черном хитоне. Но теперь голова ее увенчана золотою диадемою и торжественным светом облито ее лицо.
Лилит. Устала я, устала смертельно. Многие века прошли надо мною, — ко мне зову я человека, — и, свершив подвиг мой, ухожу. И все не увенчана Дульцинея, и путь мой далек предо мною.
<Не позднее 1912>
Любовь над безднами
Драма в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Он.
Она.
Человек земли.
Другая.
Дамы: в желтом. в голубом. в красном. в зеленом. в лиловом.
Действие первое
Тихий лунный вечер. Площадка на высокой горе, обнесенная легкою изгородью, в которой калитка. От калитки вниз идет тропинка. Слева небольшой домик.
Он и Она.
Она. Уже поздно, а наш слуга все еще не возвращается. Это меня беспокоит.
Он. Он придет.
Она. Мне кажется, сегодня кто-то чужой придет к нам и нарушит эту сладкую тишину… милую тишину.
Он. Кто же вздумает к нам прийти? Кто еще помнит о нас?
Она. А помнишь, — друг наш?
Он. Но когда же это было, припомни!
Она. Когда? Да, правда, это было еще в прошлом году, весною. Больше года прошло с тех пор.
Он. Вот здесь, наверху, высоко над морем и над селениями, мы живем в полном уединении, — я, вечно мечтающий и работающий, и ты, моя прекрасная, моя златокудрая, моя любовь. Я изучаю глубины вселенной, я думаю о том, что наша земля переродится в планету более утонченной природы, и с нею вместе переменятся люди, — сила искусства и жизни превратит их в более совершенные существа, и у них будет возвышенная душа и прекрасный строй жизни. Там, на одной из этих далеких звезд, быть может, такая жизнь.
Она. Что же можем мы сделать для этого?
Он. Очень многое. Все. Правда, долог и труден путь, — но что время? Что жизнь одного человека? Задача наша в том и состоит, чтобы воспитать в себе духовную силу и научить людей. Силою нашего духа мы преобразим мир.
Она. Когда-нибудь… Когда я смотрю на звезды, так светло горящие над нами, мне кажется иногда, что они говорят нам что-то, о любви высокой и совершенной.
Он. Где-нибудь в это время на планете, более совершенной, чем наша, кто-то смотрит на далекую звезду, наше солнце.
Она. Он посылает нам привет, томящимся в земной темнице.
Он. А мы его привета понять пока еще не умеем. Ах, если бы мы умели! Какие бы тайны перед нами раскрылись! Более совершенные, чем мы, существа помогли бы нам подняться на высокие ступени духовного могущества.
Она. Неужели теперь мы еще ничего не умеем?
Он. Было время, когда на земле царили дикие, не сознавшие себя силы. Тогда земля наша была еще грубее и беднее, чем ныне. Но возник творящий дух человека, и каждый проживший на земле взлелеял в себе и отдал земному миру свою духовную силу. Шли годы за годами, тысячи лет сменялись. Изливаемая в воздух земной жизни сила человеческого духа умножалась, и вот земля наша становится духовнее, и самый воздух наш способнее для передачи мыслей, чем в отдаленные времена. Настало время, когда дух человека должен ускорить этот творческий процесс и пронизать нашу атмосферу голубыми молниями высоких мыслей.
Она. О, как мудры твои речи, как мудры! Когда ты говоришь так, мне кажется, что эти скалы внимательны к твоим словам, и что самый воздух заслушался, и лунные тени дрожат от восторга. Как я тогда люблю тебя! Люблю твой ясный взор, люблю твой глубокий голос, подобный голосу божества!
Он. То, что я познаю мыслью, ты постигаешь чувством. Может быть, в тебе уже возникает та высокая способность, интуиция, которая нашим потомкам заменит медленно ползущий разум. Она поможет им познавать совершеннее и быстрее. Поэтому ты и ушла со мною из того мира, где люди думают только о полезном.
Она. Я люблю тебя и с тобою буду всегда и везде.
Он. Там, внизу, на земле, люди без конца умножают богатства и практические знания, но жажда души остается без утоления, и скоро людям нечем станет жить. Никто не насытит их душевного голода, не утолит их жажды.
Она. И тогда они придут к нам, — к тебе.
Он (улыбаясь). Ты думаешь, придут?
Она. Люди всегда приходят к тому, кто умеет ждать.
Он. Тогда над жизнью восторжествует искусство.
Он. Да, искусство со всеми его чарами. Музыка, живопись, театр пышно расцветут и вновь очаруют и преобразят человека. Но когда я жил среди людей, они издевались над моими словами, и слово «мечтатель» было равносильно слову «глупец». Они меня ненавидели! Как странно! За что?
Она. Они тебя не понимали. Не могли понять!
Он. Им совсем не нужно было того, чему я их пытался учить. Они не слушали меня, и запрещали мне говорить, и не хотели дать мне приюта в своей среде. Помнишь эту свирепую старуху, которая потребовала, чтобы мы оставили ее дом?
Она. Она была злая и глупая.
Он. И я удалился от них в горы.
Она. Но рано или поздно они тебя все-таки поймут. Они пойдут за тобою.
Он. Поймут ли? А и поймут, так пойдут ли? Не разумом же направляется их жизнь!
Она. Ведь я же пошла за тобою.
Он. Ты — единственная из женщин. Ты меня полюбила, а любовь делает чудеса.
Она (улыбаясь). Разве я одна пошла за тобою? А твой верный слуга и твоя верная собака? Или ты о них позабыл?
Он. Наш старый слуга — вернейший из людей. Он хочет понять, но есть области, для него навсегда недоступные. Ему остается только верность, неизменная, неподкупная, немного даже страшная, такая она железная.
Она. Страшная? Почему?
Он. Из любви он ни перед чем не остановится.
Она. Нет, верность никогда не бывает страшною. Так сладко знать, что есть верность, что наш союз ничем не будет нарушен. Ничем!
Он. И собака моя более верна, чем могут быть верными люди, но не так, как люди. Вот почему я не называю их, когда говорю, что ты одна пошла за мною. Тебя вела ко мне не только верность, — ты пришла сама, своею волею движимая, и только по воле своей остаешься со мною.
Она. И всегда останусь с тобою, — потому что люблю, люблю, люблю!
Он. Милая, я знаю. Любовь за любовь, жизнь за жизнь, — может ли быть иначе!
Она. Ты хочешь сделать мир иным, — но разве и в этом мире ты недостаточно счастлив?
Он. Благодарю тебя, возлюбленная моя! Здесь, с тобою, иного счастья мне не надобно. Твоя любовь — как многозвездное тихое небо надо мною. Ничто не нарушает здесь мирного течения моих трудов.
Она. Ты даже слишком усердно погружаешься в них. Я хотела бы больше видеть тебя.
Он. Но и работая, я всегда чувствую твое присутствие. Когда я один там, наверху, я знаю, что любовь моя со мною, здесь, близко. И мне хорошо. Уединение, красота и небо окружают меня, и в душе моей — великий покой.
Она. А тебе никогда не хочется сойти на землю?
Он. Нет. Зачем же?
Она. Земля — родная. Она глупая, но все же милая. К ней тянет.
Он. Ты скучаешь здесь?
Она. Скучаю? О, нет! Как ты мог подумать это! Когда я с тобою, мне хорошо. Когда ты уходишь, я думаю о твоих словах, душа моя хочет проникнуть в сокровенный смысл их. И душа моя полна, так полна… Мне иногда кажется, что мысли и мечты твои стремятся слишком бурным потоком и переливаются через берега моей души. Эти мечты, более высокие, чем я! О, какая женщина там, на земле, была так насыщена высокими мечтами! Там, на земле, где весело, шумно и почти совсем некогда думать.
Он. Да, вспоминай иногда о земле.
Она. Когда птица устанет парить в небесной лазури, она опускается вниз. Душа знает минуты падения, а падаем все мы на родную землю.
Он. Я бы хотел упасть на далекую звезду!
Она. Как тихо, о, как тихо все вокруг! Неужели где-то есть люди, есть иная, шумная, человеческая жизнь! Порою мне кажется, что все умерли, что мы одни уцелели от какой-то охватившей всех болезни… от какой-нибудь ужасной чумы… Что если бы я теперь вошла в театр или в кафе? Мне стало бы страшно, и люди сказали бы: «Какая дикарка!»
Он (привлекая ее к себе). Жизнь наша останется в памяти людей. Имя единой моей возлюбленной неразрывно сольется с моим именем.
Она (задумчиво). Века должны признать тебя. Век — так много, так долго! Утешает ли тебя слово вечность? Мог бы ты любить вечно?
Он. Разве я не полюбил тебя навеки?
Она. Ничто не может разлучить нас. Забрались мы сюда одни, живем под облаками и беспечно смеемся над житейскими невзгодами.
Он. Разве не учил я тебя — еще там, на земле, — что человек — верховный властелин, вершитель своей судьбы и жизни? Вот мы устроили жизнь нашу по воле нашей. И разве не райский сад насадили нам любовь, творчество и красота?
Входит Слуга.
Она. Наконец-то! Уж я боялась, не случилось ли с тобою чего-нибудь!
Слуга. Я обошел внизу все селения — нигде не удалось достать пищи. Люди убирают хлеб, и в их домах даже детей нет.
Она. Как же мы обойдемся?
Слуга. Только двух диких голубей подстрелил я на горе.
Она. Ну и довольно! Там, внизу, в городе, я боялась бы голода, а здесь не хочется и думать о завтрашнем дне.
Слуга. Вслед за мною шел какой-то человек, нездешний. Должно быть, из большого города. Не знаю, чего он здесь ищет. Может быть, заблудился в горах. Да вот и он.
На площадку входит Человек земли и останавливается
