Мы с ним решали задачу, – ответил Пака.
– А, с ним!
Злая фея хотела сказать, что так невежливо, что надо назвать студента по имени, – но уже ей стало скучно, и она сказала:
– Ну, Пака, говори, что тебе надо.
Пака сильно покраснел и, нервно поламывая пальцы, сказал:
– Я все знаю.
Злая фея весело и неудержимо-звонко засмеялась.
– О, неужели! – воскликнула она. – Уже так рано, и все знаешь. Ты, Пака, феномен, если это правда.
– Нет, мама, – кротко возразил Пака, – я не феномен, я только принц, взятый вами в плен.
– О! – воскликнула злая фея, перестала смеяться и с удивлением смотрела на Паку. – У нас фантазии! – с удивлением сказала она.
Пака так же кротко продолжал:
– Я еще знаю, милая фея, что вы не мама, а злая фея. Вы – очень любезная особа, но, пожалуйста, не сердитесь, я все-таки знаю, что вы злая фея.
– Боже мой! – воскликнула злая фея. – От кого ты наслушался таких чудесных сказок? Поди сюда поближе, маленький.
Пака опасливо приблизился, и злая фея пощупала его голову, руки.
– Ты не болен? – спросила она.
– Нет, милая фея, – ласково сказал Пака, целуя маленькие, белые и нежные руки злой феи, – но, пожалуйста, отпустите меня на волю.
– На волю? – переспросила фея.
– Да, – продолжал Пака, – я хочу махни-драла к речке.
– О! махни-драла! – в ужасе повторила фея. – Ради Бога, Пака, разве можно такие слова говорить!
Но Пака, не слушая, продолжал:
– С мальчиками поиграть. Там есть славные мальчуганы. Но только, пожалуйста, без аргусов.
– Без аргусов? – переспросила злая фея и опять засмеялась. – О, маленький фантазер! Нам дали слишком много волшебных сказок, маленький Пака, и у нас в голове все перемешалось. Но аргусы, – это, правда, мне нравится. Позови-ка мне своих аргусов, – это надо как-нибудь успокоить.
Пака вышел.
«Хитрая! – думал он, – не сердится, но видно, что не отпустит на волю. Много сказок дали читать! А сама зачем постоянно читает такие длинные сказки на французском языке в этих желтых книжках? Видно, и в сказках не все сказка, а есть и правда, если и взрослые любят читать сказки».
VI
И вот уже был вечер, и начинало темнеть. Были зажжены веселые лампы, обед приближался к концу, к самому интересному месту, – подавали сладкое – воздушный пирог с земляникою и сливками. Были гости, мужчины и дамы, человек десять, но так как все это были или родственники – Пакин дядя с дочерьми, еще другие кузины, – или собирающиеся породниться, близкие и хорошие знакомые, то стол был накрыт по-семейному, и Пака сидел тут же, на конце стола против злой феи, между своими аргусами.
Злая фея рассказала гостям про Пакочкины фантазии, и над Пакой и его аргусами подшучивали. Пака улыбался: он знал, что он прав, и он любил этот воздушный пирог. А вот аргусам было очень неловко, и хотя они улыбались и даже иногда отшучивались, но у mademoiselle уши горели, а в голосе студента иногда звучали досадливые нотки. Перед обедом злая фея поговорила с ними очень мило и весело о их недосмотре:
«Пакины фантазии, ужасное выражение „махни-драла“, – откуда это?» – удивлялась злая фея. Она была очень любезна, но как-то так вышло, что аргусы вышли от нее с ощущением жесточайшего нагоняя.
И вот, едва Пака успел кончить свое сладкое, в открытое окно столовой с легким шелестом и свистом влетела и упала на белую скатерть черная деревянная стрела со слабо краснеющею на ней надписью. И в то же время за окном детский голос выкрикнул площадную брань.
«Началось!» – подумал Пака. Он вскочил, дрожа всем телом, и с жадным нетерпением смотрел на злую фею. А злая фея, как и другие дамы и девицы, была испугана неожиданностью. Раздались восклицания обедающих, но прежде чем кто-нибудь догадался подойти к окну, влетела вторая стрела, вонзилась в букет цветов на столе, и послышался другой детский голос, выкрикнувший гадость. Третья стрела попала в мундир студента, третий голос звонко выкрикнул безобразные слова, и потом в саду послышался смех, шелест удаляющихся шагов, крики прислуги, – кто-то убегал, кого-то догоняли.
И все это взяло времени меньше минуты. Когда мужчины наконец бросились к окнам, то в легком полусвете вечерней зари уже за оградою сада увидели они проворно убегающих трех мальчишек.
– Не догнать, – сказал Пакин дядя. – Вот вам наглядное объяснение выражения «махни-драла».
И все смотрели на Паку. А он стоял, смотрел вокруг и дивился. Все осталось на месте, обманули его глупые мальчишки, не сумели освободить его из плена.
– Говорил я им, что не сумеют! – горестно воскликнул Пака и залился горькими слезами.
Расспрашивали. Волновались. Смеялись. Было шумно, не то весело, не то досадно. Злая фея восклицала:
– Как это кстати, что мы на днях уедем! Какие невозможные мальчишки!
– Но их накажут! – успокаивал ее Пакин дядя.
– О, какое мне дело! – говорила злая фея и притворялась, что плачет, – Пака такой впечатлительный. Боже мой, два аргуса не досмотрели.
Плакала и смеялась. Смеялись и утешали. Паку увели. Пака плакал. Аргусы ворчали.
Да, в Пакиной жизни бывали тяжелые минуты. Это был скучный, противный вечер. Хорошо, что была потом ночь и можно было заснуть.
VII
Наутро босым мальчикам пришлось объясняться с отцом. Капитан хмуро смотрел на своих сыновей. Они стояли рядышком, плакали и каялись. Левка рассказывал:
– Мы ему поверили, что он пленный принц, и захотели его освободить от злой феи. Мы думали, что для этого надо сказать волшебные слова.
– Какие слова? – хмуро спросил капитан. Он хмурился усиленно, чтобы не засмеяться.
– Крылатые слова, – сказал Левка, плаксиво растягивая окончания слов.
– Какие крылатые? – опять спросил капитан. – Ведь вы их знаете?
Левка молча кивнул головой.
– Ну, скажите, какие же это слова, – приказал капитан.
Мальчишки повторили. Капитан гневно покраснел.
– Вырастил дураков, – сердито проворчал он. – Не сметь вперед говорить этого! Это гадость, – крикнул он на сыновей. – Откуда вы научились?
Левка рассказывал, рыдая:
– Мы думали, что мужики знают всякие крылатые слова, какие нужно. Мы и пошли в деревню. К самому старому пришли. Он пил водку и произносил слова. Мы дали ему сорок копеек, больше не было. Он нас и научил этим словам. Мы просили еще. А он сказал: «За сорок копеек многому не научиться. И то, – говорит, – против таких слов ни одна ведьма не устоит».
– Молодцы ребята, – сказал капитан. – И с такими-то словами вы под чужие окна пошли. Ах вы, негодяи! Что мне теперь с вами делать?
VIII
Мальчуганы узнали, что Паку сегодня утром увезут. Злая фея едет за границу и везет за собою Паку с его аргусами. Мальчики вышли на полотно железной дороги, там, где она подходит к их оврагу, и ждали. И вот от станции показался быстро приближающийся поезд.
Пака смотрел в окно затуманенными глазами. Везут, – и аргусы опять с ним, и злая фея, – любезная, ласковая, но все не мама, а злая фея, – и тот же все плен!
И вдруг Пака увидел трех босых мальчуганов. Безумная, отчаянная надежда мелькнула в его душе. Может быть, они узнали новые слова? Настоящие? И вдруг совершится радостное чудо?
И Пака в восторге высунулся из окна и замахал платком.
И мальчуганы радостно побежали по откосу пути, ближе к поезду. Пакин вагон подходил быстро. Лицо злой феи показалось над Пакиным лицом, равнодушно-любезное лицо красивой дамы, – и вдруг исказилось выражением жестокой тревоги.
И в радостном ожидании мальчуганы, один за другим, прокричали еще новые, только что разученные ими крылатые слова и замахали шапками.
– Опять эти ужасные мальчишки! – воскликнула злая фея. – Пака, не смотри пока, маленький, в окно.
Но уже все равно, поезд промчался мимо мальчуганов, – и они опять остались бессильные, разочарованные в их страстном ожидании радостного события.
– Увезла! проклятая ведьма! – горестно крикнул Антошка.
Мальчуганы повалились в траву и горько плакали.
И в быстро улетающем вагоне Пака плакал, злая фея смеялась, аргусы старались развлечь Паку чем-нибудь.
Бессильные, бедные слова! Нерасторжимый плен! Горькие детские слезы!
Глупые, бедные, – о, если бы знали! Фея, похищающая на ковре-самолете спящих детей, как прочно, нерушимо ее владычество! и никому не дано сорвать с нее личины. И аргусы ничего не видят, но не выпустят из ограды. И не уйти из плена. И вольные охотники напрасно ищут мудрых и знающих.
Все на месте, все сковано, звено к звену, навек зачаровано, в плену, в плену…
I
Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь, на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.
«А если еще раздобреет?» – думал Яков Алексеевич.
Думал, хотя женился по любви, – к ней и к приданому.
Разница в росте супругов нередко вызывала насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.
Однажды, после вечера у сослуживцев, где пришлось выслушать немало колкостей, Саранин вернулся домой совсем расстроенный.
Лежа в постели рядом с Аглаей, ворчал и придирался к жене, Аглая лениво и нехотя возражала сонным голосом:
– Что же мне делать? Я не виновата.
Она была очень покойного и мирного нрава.
Саранин ворчал:
– Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного; целый день конфеты лопаешь.
– Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит, – сказала Аглая. – Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.
– Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?
– Быка сразу съесть невозможно, – спокойно возразила Аглая.
Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.
Долго ворочался с боку на бок.
Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был чиновник, – много думать было не о чем и ни к чему.
«Должны же быть какие-нибудь средства, – размышлял Саранин. – Наука с каждым днем совершает удивительные открытия; в Америке делают людям носы какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают, – череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое-нибудь секретное бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под лежачий камень и вода не бежит. А поискать… Секретное средство! Может быть, он, изобретатель,
