где-то по соседству обворовали две дачи, – украли только что выстиранное белье и все, что было на леднике.
Вспоминали сегодня этот случай.
Лютик говорил с досадою:
– Мама повестку получила, что сегодня обокрадут.
XIV
Вечером после чая, когда уже мальчики пошли спать, Людмила Яковлевна и Александр Андреевич опять, в спальне, заговорили о ночном приключении. Затворились, чтобы кто не вошел из мальчиков. Говорили тихонько.
Людмила Яковлевна сидела на стуле около кровати и причесывалась на ночь. Александр Андреевич стоял перед нею, нерешительно почесывая бритые щеки.
Тускло горела свеча.
– Ты спрячь его сапоги, – посоветовал Александр Андреевич.
– Он Лютины наденет, – тоскливо ответила Людмила Яковлевна.
– Ну, и Лютины спрячь.
– Этим разве удержишь, – уныло сказала Людмила Яковлевна. – Он и босиком убежит, – что ему! Уж коли повадился.
– А надо поймать, – досадливо сказал Александр Андреевич.
– Да, поймаешь!
– Ну, не поймаем, так по следам уличим и проследим, куда он ходил.
– Ну, где в траве следы видеть! – безнадежно сказала Людмила Яковлевна.
– Не все трава.
– Все-таки спрячу, – сказала Людмила Яковлевна.
Пошла в переднюю. Потихоньку.
– Ты тут останься, – шепнула она мужу, – настучишь сапогами, а я в туфлях.
XV
Мальчики улеглись. Настроенные разговорами на тревожный лад, они замкнулись в своей горнице.
Лютик как лег, так и заснул.
Готик укладывался медленно. Прислушивался.
Где-то недалеко играли и пели. Под нежный перезвон переливных звуков начал засыпать и Готик. Сладостное обнимало его предчувствие милого сна.
Вдруг, заслышав легкий шорох под своею дверью, Готик встрепенулся.
Полежал, вслушиваясь.
Было не то радостно, не то страшно. Жуткое ожидание.
Слышно было, что кто-то шевелился за дверью, и чьи-то легкие за дверью движения словно отдавались в Готином сердце, волнуя кровь.
Потрогали дверную ручку.
Дверь зашаталась, слегка колотясь о задвижку, но не поддалась. Ушли тихонько. Готик лежал и чутко вслушивался.
XVI
Людмила Яковлевна принесла в спальню и Лютины, и Готины сапоги.
– Заперлись, – шепотом сказала она. – По всему видно, что опять собирается идти. Сегодня, может быть, оба отправятся. Пусть босиком по сырой земле прогуляются.
– Костюмы на месте. Да это что, – эти сорванцы и нагишом убегут, коли очень захочется.
– Надо подождать. Из окна видно будет. Или в саду побыть?
– А если они через двор побегут?
Остались ждать в спальне.
XVII
Опять услышал Готик, что кто-то подошел к двери.
И опять слышал он шорох, долгий, осторожный, – словно кто-то шарил по полу, искал чего-то.
Толкнулись в дверь. Досадливый шепот… Удаляющиеся легкие шаги…
Скрипнула где-то дверь, ступеньки зашатались.
Готик еще полежал. Прислушался. Тихо.
Вдруг вскочил. Сердце сильно билось. Подбежал к двери, приоткрыл, выглянул, – никого.
Готик глянул на стулья, где лежала одежда.
Только Лютина одежда, – Готиной нет. И сапог нет, ни Готиных, ни Лютиных.
«Стащили, – подумал Готик, – и одежду, и сапоги».
Он вошел в комнату, подбежал к окну.
Опять по той же дорожке, что и вчера, пробирался мальчик, так же прячась. Сегодня он был босой.
Готик слабо удивился.
Подумал стыдливо:
«Как же я приду к милой Селениточке босиком?»
И вдруг опять неодолимая сонливость потянула его к постели.
Заснул.
И снова призрачные сны ему снились.
XVIII
Снилось Готику, что он идет к Селените. Его ногам сыро, ему неловко, что он босой. Но он не может и не хочет остановиться. Неведомая сила влечет его.
Чудные цветы на мирных полянах легонько покачивали милые и нежные головки, орошенные душистою росою, и улыбались луне невиданною на земле улыбкою.
Лунный свет в чертоге милой Селениты разливался, отражаясь зеркалами дивных стен, и томил, и чаровал.
Вот и Селенита. Милая, как и вчера. Милая, милая. Ножки у нее белые, необутые, как у Готика, – чтобы не было Готику стыдно.
Зеленоватые на ней одежды при каждом движении развеваются тихо. Слова у нее звенят, как музыка, и сладостно нежен шорох ее шагов, ее развевающихся одежд.
И радостная сияет на ее лице улыбка, – но эта радость растворена в дивной печали.
И от этой радости, и от этой печали кружится голова и на глазах закипают слезы.
Селенита прильнула к Готику и обняла его, и в легком кружении понеслись они над озаренными луною полянами, едва касаясь ногами нежных трав. И было радостно и томно.
XIX
В спальне шептались, строя предположения о том, куда мог ходить Готик.
Вдруг услышали шорох. Как по команде, притихли, прислушались. Скрипела дверь.
Людмила Яковлевна тихо вышла из спальни.
Пошел за нею и Александр Андреевич, держа в руке свечу. Остановились у дверей, где спали мальчики.
– Нет одежды! – испуганным шепотом сказала Людмила Яковлевна. – Убежал!
– Хорошо, что один, – проворчал Александр Андреевич.
Быстро пошли в сад.
Вдруг на их глазах из кустов выбежал мальчик и проворно шмыгнул в калитку.
Александр Андреевич побежал за ним.
XX
Людмила Яковлевна стояла у калитки и тревожно смотрела на росистые кусты и на туманную реку.
Скоро Александр Андреевич вернулся, тяжело и неровно дыша.
– Не догнал. Юркнул куда-то, – ворчал он.
– Что же теперь делать? – спросила Людмила Яковлевна.
– Надо подождать. Посидим. Вернется же, – досадливо бормотал отец.
Пошли в дом. Людмила Яковлевна сказала:
– Ты бы прошел к мельнице.
– Куда я пойду! – сердито ответил Александр Андреевич. – За мальчишкой гоняться! Тут мест много.
XXI
Александр Андреевич прикорнул в гостиной в кресле и скоро заснул. Спит себе, похрапывает.
Людмила Яковлевна, досадуя на мужа, думала:
«Ему все равно. Сердце не болит. Спит спокойно в такую минуту. Другой бы всю окрестность выбегал. Мало ли что может случиться».
Она вышла на балкон. Села, прячась за кумачовым его пологом, чтобы ее не видно было из сада.
Призадумалась. О Готике, о Лютике. Сознание подернулось тонкою дремою.
Уже светало.
Вдруг что-то мелькнуло светлое среди темной зелени, там, за кустами сада, по дороге.
Людмила Яковлевна вскочила, точно от внезапного толчка.
«Это Готик пробежал домой», – подумала она.
Не видела ясно, но была уверена, что это Готик. И уже представилось ей, что она видела ясно его лицо.
Людмила Яковлевна задрожала, схватилась руками за грудь. Ей стало страшно. Почему-то не пришло в голову бежать Готику навстречу.
Кинулась будить мужа. Шепотом окликнула его. Потом принялась расталкивать.
Едва разбудила. Разоспался, бормотал что-то.
Вдруг очнулся. Услышал взволнованный женин шепот:
– Готик, Готик!
Испугался. Показалось, что с Готиком несчастие. Вскочил.
– Что с ним? – спросил он дрожащим голосом.
Жена зашикала на него:
– Ш-ш! Тише.
Потащила за рукав.
Оба побежали в сад, оба испуганные.
Видели, что кто-то мелькнул в задние двери, где вход в кухню. Очевидно, заметил, что за ним бегут, – принялся раздеваться на бегу.
Они оба бросились за ним. Не догнали.
В передней Готины одежды были кое-как брошены – на стул, на пол, как пришлось.
Вошли к мальчикам.
И Готик, и Лютик спали. У Готика одеяло сбилось к ногам.
– Притворяется, – сердито и громко сказал отец.
Его страх прошел и заменился злостью. Сердился на Готика за то, что из-за него пережил минуту глупого страха, когда так больно и тяжко стучит и колотится сердце.
– Вставай-ка, путешественник, – сердито крикнул он, сильно шлепая Готика по спине.
Готик вскочил. Быстро проснулся, – а глаза еще тяжелые. Испуг, смущение.
«Неужели узнали? – тревожная мелькнула в его голове мысль. – Но как же узнали? И что теперь будет?»
Проснулся и Лютик. Он громко зевал и жалобным, тоненьким голосом говорил:
– Что это такое! большие маленьким спать не дают.
Вдруг догадался, что случилось что-то любопытное. Сел на постели, позевал, потянулся. Встал, завернулся в одеяло. Приготовился смотреть, что еще будет.
– С чего будили? с чего б удили? – бормотал он по привычке.
И отец, я и мать сердились, волновались, – и этим совсем запугали Готика. Спрашивали Готика оба сразу.
– Где ты сейчас был?
– Куда ты бегал?
– Откуда ты пришел?
– Говори, зачем ты уходил?
Готик сел на кровати и заплакал.
– Ничего я не знаю, – тихо и горестно сказал он.
Отец схватил Готика за плечи и сердито тряхнул.
– Нет, ты отвечай, – крикнул он. – Москва слезам не верит.
Готик встал. Судорожно зевнул. Принялся тереть глаза.
Не знал, что делать и что говорить. Было тяжело и тоскливо.
А отец допрашивал:
– Говори, где ты бегал?
– Я спал, – со слезами сказал Готик.
– А, спал! Ну, хорошо, сейчас мы увидим, как ты спал. Пойдем-ка, брат, в сад.
Потащили Готика в сад неодетого. Пошел и Лютик, кутаясь в одеяло.
– Вот здесь он бежал, я видела, – показывала Людмила Яковлевна. – Постойте, вот и следы его на дорожке. Готик, ставь ноги в след.
– И вовсе не мой след, – сказал Готик. – Громадные лапы. У меня таких никогда не было.
И в самом деле, следы не сходились. И отец, и мать были смущены.
– Приснилось, что ли, тебе? – сердито бормотал Александр Андреевич.
Лютик хохотал и прыгал, путаясь в длинных складках в своем одеяле.
Готик радостно смеялся.
«Не попался! не узнали! не поймали!» – радостно думал он.
– Чей же это, однако, след? – с недоумением говорил Александр Андреевич. – Ведь, значит, тут проходил кто-то.
Оглянулся на дом, смутно догадываясь. Из кухни выглядывала Настя.
– А она тут что делает? – шепотом спросил Александр Андреевич.
– Что вы, Настя, уже встали? – спросила Людмила Яковлевна. – Это не ее ли штуки? – тихо сказала она мужу.
Александр Андреевич посвистал.
– Понятно, это она бегала. Маскарад устроила.
– Идите-ка сюда, – позвала Людмила Яковлевна. – Чьи это здесь следы? Кто тут сейчас бежал?
Настя засмеялась.
– Да уж что, барыня, – сказала она, – видно, нечего скрывать. Я бегала в Готином костюмчике.
– А зачем вы маскарад такой устраивали?
– Да чтоб по соседству не приметили, да и от вас пряталась. А там на мосту у нас балы были, танцы, парни, девушки, очень весело.
– Ну, нам такой веселой прислуги не надо, – решил Александр Андреевич. – Утром расчет получите, да и с Богом.
XXII
Так это не Готик уходил к Селените, – это в его одежде бегала Настя. Как глупо!
Как жаль ночного, несбыточного сна!
Ночной милой жизни, и Селениты, и всего, чего нет и не было!
Все таинственное объяснилось так просто и пошло.
Готику стало тоскливо.
Он опять заплакал.
Отец взял его на руки и отнес в спальню, утешая обещанием купить велосипед.
А Лютику было смешно. Он дурачился и хохотал.
– Ну, спите, спите, дети! – сказал Александр Андреевич.
И все опять в своих спальнях.
Прощай, иная, неведомая, тайная жизнь. Надо жить дневными скучными переживаниями и, когда придет ночь, спать бессмысленно и тяжело.
Тела и душа*
Сидели двое после обеда и разговаривали.
Так начинаются многие рассказы. Нет никакой причины не начать точно так же и этот рассказ.
Был ясный весенний день. Кабинет любезного хозяина в его городской квартире выходил окнами на шумную и людную улицу. Это не мешает заметить теперь же.
Хозяин был человек, давно и широко известный своею кипучею и успешною деятельностью. Гость его был во всех отношениях поплоше. Хозяина звали Георгий Алексеевич Радугин, гостя – Иван
