– хрычовка ела конфетки и ходила в русскую оперу.
Пошел раз хрыч в баню, парился, парился, запарился, умер на полке.
Пошла хрычовка в оперу, вызывала певца, кричала, кричала, закричалась, умерла на галерке.
Схоронили хрыча да хрычовку.
Тужить не о чем: будут хрычи, будут и хрычовки.
Самостоятельные листья
Сидели листья на ветке, на прочных черешках, и скучали. Очень неприятно: птицы летают, кошки бегают, тучи носятся, – а тут сиди на ветке. Качались листья, старались оторваться. Они говорили друг другу:
– Мы можем жить самостоятельно. Мы созрели. Не все-же нам быть под опекою, сидеть на этой глупой старой ветке!
Качались, качались, оторвались, наконец, упали на землю, и увяли.
Пришел садовник, вымел их с сором.
Одежды лилии и капустные одежки
В саду на куртине росла лилия. Она была белая с красным, красивая и гордая.
Она тихо говорила пролетавшему над нею ветру:
– Ты осторожнее. Я – царственная лилия, и сам Соломон премудрый не одевался так пышно и красиво, как я.
Неподалеку, в огороди, росла капуста. Она услышала лилейные слова, засмеялась, и сказала:
– Этот старый Соломон был, по-моему, просто санкюлот. Как они одевались, эти древние? Прикроют кое-как наготу халатом, да и воображают, что вырядились по самой лучшей моде. А вот я выучила людей одеваться, уж могу себе чести приписать: на голышку-кочерыжку первую покрышку, рубашку, на рубашку стяжку, на стяжку под-одежку, на неё застежку, на застежку одежку, на одежку застежку, на застежку пряжку, на пряжку опять рубашку, одежку, застежку, рубашку, пряжку, с боков покрышку, сверху покрышку, снизу покрышку, не видать кочерыжку. Тепло и прилично.
Забралась в дом злая гадина, людей покусала и повыгнала, углы запакостила и осталась жить: понравилось ей в доме.
Люди плакали, да ничего не могли сделать.
Сказало им солнце:
– Я вам помогу. Злая гадина боится света.
И послало в окна дома свои лучи.
Злая гадина зашипела, закрыла все окна черными ставнями, и уж ни один солнечный луч не мог войти в дом. А которые попали, те умерли.
– Солнце не помогло, дай-ка я попытаюсь помочь. Злая гадина любит тишину, и не выносит звука.
И труба затрубила во всю мочь.
Сквозь черные ставни, сквозь толстые стены пробились трубные звуки.
Зашипела злая гадина, уползла.
Люди вошли в дом.
Только долго еще оставался в доме скверный дух от злой гадины.
Мухомор в начальниках
Жил на свете мухомор.
Он был хитрый и знал, как устроиться получше: поступил в чиновники, служил долго, и сделался начальником.
Люди знали, что он не человек, а просто старый гриб, да и то поганый, но должны были его слушаться.
Мухомор ворчал, брюзжал, злился, брызгал слюной и портил все бумаги.
Вот один раз случилось, когда мухомор выходил из своей кареты, подбежал к тому месту босой мальчишка, и закричал:
– Батюшки, какой большой мухомор, да какой поганый!
Городовой хотел дать ему подзатыльника, да промахнулся.
А босой мальчишка схватил мухомора и так швырнул его в стену, что мухомор тут и рассыпался.
Босого мальчишку высекли, – нельзя же прощать такие шалости, – а только все в том городе были очень рады. И даже один глупый человек дал босому мальчишке на пряники.
Сказки на грядках и сказки во дворце
Был сад, где на грядках вдоль дорожек росли сказки.
Разные там росли сказки, белые, красные, синие, лиловые, желтые, – иные сказки пахли сладко, другие хоть и не пахли, да зато были очень красивые.
Был сынишка у садовника; он каждое утро подолгу любовался этими сказками.
Он вызнал их все, и часто рассказывал своим товарищам на улице. В этот сад простых детей не пускали, потому что это был сад великой царицы.
Рассказали дети про сказки на грядках своим мамкам да тятькам, те своим знакомым, – дальше, больше. Узнала и царица, что у неё в саду растут сказки. Она захотела их увидать.
И вот один раз утром садовник нарезал много сказок, собрал их в красивый и пышный букет, и послал во дворец.
Плакал садовников сынишка, зачем режут сказки, да его не слушали.
Мало-ли кто о чем заплачет!
Увидала царица сказки, удивилась и сказала:
– Что же в них интересного? Какие это сказки? Это самые простые цветы.
И выбросили на двор бедные сказки, а сынишку садовника больно высекли, чтобы не говорил глупостей.
Пожелтевший берёзовый лист, капля и нижнее небо
Капля упала с неба прямо на березовый лист. Это была испуганная и дрожащая капля, – и березовый лист пожалел ее.
– Отчего ты дрожишь? – спросил он.
– Я совсем не того ожидала, – сказала капля, – мне сказали, что и внизу такое же небо, как наверху.
– Здесь нет никакого неба, да никогда и не было, – ответил березовый лист. – Небо всегда бывает наверху, а внизу земля, камни и наши корни.
– Мне страшно, – сказала капля, – я ошиблась.
– Ничего, не бойся, – утешал ее березовый лист. – Будем жить вместе, уж я не дам тебя в обиду.
Капля приникла к березовому листу. Уже они готовы были сочетаться навеки. Но вдруг капля услышала шум листьев, и вся радостно задрожала.
– Послушай, – сказала она, – вон там внизу я слышу, как листья колышатся и шепчут: нижнее небо, нижнее небо.
– Какие глупости! – с досадою сказал березовый лист, – я же тебе говорю, что никакого нет нижнего неба.
Но капля сорвалась, и упала вниз, а лист пожелтел с горя: он успел влюбиться в каплю.
Три плевка
Он ушёл, плевки остались.
– Мы здесь, а человека нет.
И другой сказал:
– Он ушёл.
И третий:
– Он только затем и приходил, чтобы нас посадить здесь. Мы – цель жизни человека. Он ушёл, а мы остались.
Небесные сплетники
Солнце, луна и звезды круглые сутки подглядывали, что делает человек, и все рассказывали Великому Господину Высот, – а он людей за все наказывал.
Было это в той стране, где живут краснокожие.
И вот пошел красный мальчик в горы.
Шел долго. Пришел к Великому Господину. Говорит:
– Охота тебе слушать всех этих сплетников, что шляются по небу. И тебе беспокойство, да и нам очень круто.
Засмеялся Великий Господин Высот, и создал тучи.
Полегче стало людям: не всё видят небесные соглядатаи, не о всем сплетничают Великому Господину Высот.
Кукушкин флирт
У одной Кукушки птенцы воспитывались на казенный счет в Воздушном кадетском корпусе, а сама Кукушка занималась флиртом, с тремя птицами разом: Дятлом, Филином и Дроздом.
Дятел был настойчив и положителен, Филин – солиден, и он любил уединенную жизнь и ночные поэтические прогулки; оба были скромные.
Дрозд же блистал светскими талантами, был тщеславен, завидовал Соловью, любил прихвастнуть, – и расщелкал про свои любовные похождения. Положим, по секрету, – компании молодых Воробьев, но те разболтали по всему лесу.
Все птицы были возмущены таким бесстыдным поведением Кукушки, и решили с нею не кланяться.
Тогда Кукушка прилетала к старому Воробью, призналась ему в любви, и сказала:
– А с теми тремя я занимаюсь так только, для отвода глаз, чтобы ваша старая Воробьиха не узнала, а также для упражнения, чтобы не быть вам скучною.
– Это другое дело.
И уверил всех птиц, что на Кукушку наклеветали.
Так восстановила Кукушка свою честь.
Сделался лучше
Много всяких мальчиков есть на свете, хороших и худых.
Вот жили-были два мальчика, – хороший и шалун. Пришёл к ним однажды волшебник, дядя Получше. И спросил их:
– Хотите быть лучше?
– Хочу быть лучше, милый дяденька, – хорошему везде хорошо.
А шалун сказал:
– А мне, дядя, не требуется, я и так хорош. С большого-то хорошества как бы рот зеваючи не разорвать.
Дядя Получше сказал:
– Ну и оставайся шалун. А ты, хороший мальчик, уж таким станешь сладким, что всем на диво.
И ушёл. И сделался хороший мальчик таким сладким, что из него патока потекла. Уж ему и не рады были, – куда ни придёт, везде своей патокой напачкает. И мама сердилась.
– На твои, – говорит, – сладости белья не напасешься. Уж лучше бы ты в хулиганы пошёл.
А хорошему мальчику нравилось патоку из себя точить. Так он и остался. Вырос, угождает: из бумаги фантики делает, в фантики патоку точит, нужным людям подносит.
Стал маленьким
Купил один человек землицу и домик. Землица – шагнул раз, шагнул два – да и в загородку стукнулся. Домик – войти хочешь, нагнись.
Неловко было человеку.
– А ты бы стал поменьше.
А человек отвечает ему очень рассудительно:
– И рад бы, да как станешь меньше, коли с коломенскую версту вырос.
– А ты сходи в аптеку к немцу, – сказал старый воробей, – пошепчись с ним по секрету, и сунь ему барашка в бумажке, – он тебе уменьшительных капель из-под микроскопа даст, ты малюсеньким будешь.
Человек обрадовался, сделал все, как велел ему старый воробей, – и стал таким маленьким, как оловянный солдатик.
Приехал в свой домик, на свою землицу, – и все стало ему впору.
Дом стал большой-большой, – в каждой каморке можно танцевать кадриль в семь тысяч пар, так что человек разгородил свой домик, и стал сдавать другим человечкам, чтобы получить от малого своего достатка большую себе выгоду.
Землица тоже стала громадная такая, что пойдет человечек гулять, кругом обойдет, – упарится с устатку. И землицу накрошил человечек, дачки-конурки построил, стал сдавать, немалые деньги брать. Деньги берет, в банк носит, процент ему идет, богатеет-жиреет человечек.
Но прилетала тут большая ворона, ухватила человечка за ворот, потащила к себе в гнездо, детенышам на прокорм. Спокаялся человечек, что старого воробья послушался, да уж поздно.
Старый-то воробей, может быть, нарочно все это одно к одному подвел.
Золотой кол
Мальчик Вова рассердился на папу. Говорит Вова няне:
– Как только я вырасту, поступлю в генералы, приду к папиному дому с пушкой, папу в плен возьму и на кол посажу.
А папа тут как тут, и говорит:
– Ах ты, злой мальчик! Как же это ты папу на кол хочешь посадить? Ведь папе больно будет.
Вова испугался и говорит:
– Так ведь это, папа, будет кол золотой, и с надписью: за храбрость.
Будущие
Но есть место, где будущее просвечивает сквозь лазурную ткань желания. Это место, где покоятся еще нерожденные. Там отрадно, покойно, свежо. Нить печали, и вместо воздуха разлита атмосфера чистой радости, в которой легко дышится нерожденным.
И никто не уходит из этой страны, пока не захочет.
Были там четыре души, которые в один и тот же миг захотели родиться на нашей земле.
И в лазурном тумане желания явились им наши четыре стихии.
И сказал один из будущих:
– Я люблю землю, мягкую, теплую, твердую.
И другой:
– Я люблю воду, вечно падающую, прохладную, прозрачную.
И третий:
– Я люблю огонь, веселый, светлый, очищающий.
И четвертый:
– Я люблю воздух, стремящийся вширь и ввысь, легкий воздух жизни.
И так сбылось.
Стал