первый рудокопом, – и на работе обвалилась шахта, и засыпала его.
И второй лил слезы, как воду, и, наконец, утопился.
И третий сгорел в пылающем доме.
И четвертого повесили.
Невинные, чистые стихии… Неразумие хотящих…
О, отрадное место небытия, зачем из тебя уводит воля!
Склад дивных див и хороший мальчик
Хорошего мальчика отпустили папа с мамою на два часа погулять.
Он и пошел.
Шел, шел, зашел в неведомую страну.
Видит, – стоит дом, в доме сложены дива-дивные, а у дома сидит старая карга.
Он с нею поздоровался по-хорошему: левой ножкою шаркнул, правой ручкой шапочку приподнял, причесанной головкой поклонился.
Карге эти штуки понравились.
Она ему и говорить:
– Иди в дом, хороши мальчик, я подарю тебе то, что тебе приглянется.
Хороший мальчик обрадовался, и пошел за каргою. Показала ему карга ковер-самолет. Понравился он хорошему мальчику.
– Это, – говорит, – хорошо, что он сам летает.
– Да, – сказала карга, – сам летит, выше дерева стоячего, ниже облака ходячего.
Тут хороший мальчик приужаснулся, говорит:
– Не люблю я так высоко заноситься. Мне бы хотелось в Париж слетать, на Ротшильда посмотреть.
А карга и говорит:
– Он в такие близкие места и внимания не возьмет беспокоиться. Уж он не полетит ближе, как за тридевять земель, в тридесятое государство, где Царь-Девица живет.
И не захотел хороший мальчик ковра-самолета.
– Вот мне эта красная шапочка больше нравится, – говорит.
А карга ему объясняет:
– Это шапка-невидимка. Как наденешь на себя, да задом наперед повернешь, так тебя никто и не увидит.
И это не понравилось мальчику.
– Я, – говорит, – не хочу прятаться. Я – хороший мальчик, и на меня папа, мама и все знакомые любуются, и гостинцев дают, – так мне даже невыгодно такую шапку носить.
– Ну, возьми скатерть-самобранку, – сказала карга. – Какого кушанья ни попросишь, она тебе всего сейчас сама поставит.
Обрадовался хороший мальчик, кричит:
– Скатерть-самобранка, раскрывайся, подавай мне две порции крем-брюле.
Зашевелилась скатерть, затряслась, точно от смеха… Да и карга засмеялась, говорит:
– Порции, хороший мальчик, захотел, так на это есть вичка-самодралка, вот уж она к тебе подбирается.
Испугался хороший мальчик, скорее давай Бог ноги.
Так ничего и не выбрал.
Зато домой пришел вовремя, папа с мамою его похвалили, и дали ему после обеда две порции мороженого.
Они
Мы могли бы их увидать, если бы захотели, хотя они совсем не такие, как мы, и почти не замечают нас. И что им до нас!
Один раз я увидел его.
Был вечер, и я был вместе с моею тоскою в безмолвных объятиях моих стен.
Минуты горели, потому что я не умел еще погасить сжигающего их пламени.
И мечта моя билась в изнеможении на желтых и блестящих досках моего пола.
Предметы предстояли мне, и я им верил.
О, если бы я умел найти слова о нем!
Все призрачное, все привычное озарилось его светом, отошло от моего внимания, – и на меня упал его несказанный взор.
И отвечая на мой ужас, он сказал мне только:
– Не бойся.
И опять настало время, и предметы снова очаровали меня.
Палочка-погонялочка и шапочка-многодумочка
Одному хорошему мальчику тетя подарила палочку-погонялочку.
– С этой, – говорит, – палочкой ты далеко уйдешь, в люди выйдешь. Только не ленись. Как тебе что понадобится сделать, так ты сейчас палочку-погонялочку скричи: палочка-погонялочка, прибавь мне ума-разума.
Вот с тех пор, что ни понадобится хорошему мальчику, зададут-ли ему трудный урок, пошлют-ли его куда что купить или принести, – сейчас он и кричит:
– Палочка-погонялочка, прибавь мне ума-разума.
И палочка-погонялочка тут как тут, начнет хорошего мальчика подгонять, так что у него откуда ноги берутся, бежит, земля дрожит, пятки сверкают. А коли урок учить надо, так опять у палочки-погонялочки своя и на это сноровка: чуть хороший мальчик зевнет или потянется, сейчас она его охаживать примется, мигом лень, как рукой, снимет.
И стал хороший мальчик на диво послушный, да прилежный. Папа, мама, дяди и тети, дедушки и бабушки им не нахвалятся. И самому хорошему мальчику сначала такая сноровка нравилась: известно, дитя малое, неразумное; ему палочка-погонялочка спину бьет, а он себе смеется и очень весело заливается, хохочет. Забавно глупышу, а кожа молодая, да и своя, не купленная.
Только вот видит он, что кожа то у него вся в синяках. Пойдет-ли купаться, – соседские ребята смеются.
– Опять, – говорят, – тебя твоя палочка-погонялочка исполосовала.
– Зато, – говорит хороший мальчик, – я всякий урок выучить могу, и всякую посылку снесу без сомнения.
– Уроки, – говорят, – ты учишь, а какую тебе за то награду дают?
– Книжку с картинками, да в красном переплете, да с золотыми буквами, – говорит хороший мальчик.
А ребята ему отвечают, и так убедительно:
– Такие-то книжки и у нас есть, да только тебе книжку дают с подделкою: середка-то у неё вся выдрана, – самое замечательное место мыши съели.
Посмотрел, посравнил хороший мальчик, видит: и впрямь у ребят книжки настоящие, в полном составе, а у него вместо книжки мышиный огрызок. И стало хорошему мальчику досадно.
Ну, думает, побегу я в чужие края, узнаю там, как мне без палочки-погонялочки, да еще того лучше прожить.
Побежал хороший мальчик за море далеко, а палочка-погонялочка его гонит, поколачивает. Бежит хороший мальчик, плачет. Добежал хороший мальчик до избушки на курьих ножках. Вышла оттуда Баба-Яга, костяная нога, спина глиняная. Спрашивает:
– Хороший мальчик, куда путь-дороженьку держишь? Зачем так проворно поспеваешь?
Обсказал ей мальчик все свое дело. Баба-Яга ему и говорит:
– А ты, дурачок, палочку-погонялочку сломай, а надень на себя вот эту шапочку-многодумочку.
И дала ему Баба-Яга шапочку-многодумочку. И как только надел её на себя хороший мальчик, так зарадовался и сказал:
– Шапочка-многодумочка лучше палочки-погонялочки.
И сломал палочку-погонялочку.
Вернулся хороший мальчик домой, и стал жить-поживать по-хорошему, не колоченный. А как надо ему что трудное сделать, сейчас он шапочку-многодумочку наденет, и все свои дела очень хорошо рассудит.
Люди добрые, сломайте-ка палочку-погонялочку, надевайте шапочку-многодумочку.
Нетопленые печи
В одном доме были холодные печи. Их не топили, потому что боялись пожара. Хозяйка была скупая. Она говорила:
– Стенка есть, потолок да крышка есть, пол есть, двери войлоком околочены, в окна зимние рамы вставлены, щели в них забиты паклей, замазаны замазкой, и закрашены краской. Холодного воздушку не дунет, наружной ветриночки не венет. Чего же вам больше?
Хозяйкины дети, глупыши малые, ее просили:
– Ты бы нам, мама, в детской хоть когда-когда печечку вытопила, а то уж больно зябко: зуб на зуб не попадает.
А скупая хозяйка им отвечает весьма равнодушно и с такою ласковою усмешечкою:
– И, полно, глупенькие, какая вам печечка? Ваше дело молодое, – стерпится. Вы воздушку не шевелите, ветру не делайте, сидите себе смирнехонько да скромнёхонько, друг к дружке покрепче прижмитесь, друг о дружку грейтесь, вот зиму то и перетерпите. А там, может быть, и весна придет, так я вас на травку выпущу. А дрова-то в печке жечь, зря денежки в трубу выпускать, дымом воронам носы коптить, – нет, милые, этого у меня в доме, пока я жива, не будет, и вы эти несбыточные мечтания оставьте.
Сама лисью шубу на себя накрутила, ковровых платков на голову наслоила, ноги в теплые чулки да в маховые сапоги обула, – ходит да на деток покрикивает.
– Мне, – говорит, – очень даже тепло.
Ну, а ребятишки, известно, детским делом, одеты тоненько да легонько. Да и пуговки у них многие поотрывались, да и прорешек немало понакопилось. Дрожат от стужи, зубами щелкают, иной раз и всплачут.
Только один раз старший мальчик придумал такое дело:
– Что, – говорить, – нам стынуть! Этак вся у нас душа вымерзнет. Весна придет, а от нас одни трупики останутся. Поломаем-ка мы столы да стулья, положим их в печку, погреемся.
– Мама забранится, – сказали девочки. – Как бы не поколотила!
Но уж так зазябли ребятишки, что долго думать не стали, – все свои столы и стулья поломали, и в печь положили. Печку топят, огонь весело горит, ребята от радости смеются, и промеж себя говорят:
– Позовем и маму погреться.
Лишние веревочки
У одного мальчика мама была строгая, и папа был строгий. Как папа или мама увидят своего мальчика, так сейчас и закричат на него:
– Не шали! Как ты смеешь шалить, скверный мальчишка! Тишину и порядок нарушаешь.
Ну, а мальчик, известно, ребячьим делом, без шалостей не мог прожить. Он бы и рад не огорчать папашу и мамашу, да никак не мог удержаться: нет, нет, да и нашалит.
Вот однажды папа с мамой и сказали:
– Слова на тебя не действуют, так мы перейдем к делу. Мы тебя скрутим, – ты у нас позабудешь как шалят.
Хорошо, – сказано, сделано. Связали мальчику руки веревочкою так, чтобы добрые слова писать он мог, а на дерзкие слова чтобы у него не было размаха; поноски для папаши с мамашею носить можно, а в барабан бить нельзя. Связали ему ноги, – ходить тихохонько можно, а уж побежать, – нет, брат, шалишь, не побежишь. На лицо надели хорошенький намордничек, – манную кашку кушать можно, а кусаться и думать не моги. К спине привязали палку, чтобы мальчик прямо держался, по форме. Ну, так скрутили мальчика, что просто беда. Не может мальчик и шага лишнего сделать. И стал мальчик скучный, все плакал потихоньку. А папа с мамой говорили:
– Плачь, плачь, – видишь, как нехорошо шалить. Мы тебе раньше доверяли, а теперь уж ты потерял право на доверие. Сам на себя пеняй.
Бродит тихонечко мальчик, а соседские ребята над ним смеются. А у мальчика папа и мама были строгие, но глупые. Они сначала радовались, что соседи над мальчиком смеются. И сами мальчика стыдили.
– Видишь, – говорят, – все над тобою смеются.
Только один раз, когда они спали, кто-то разбил им стекло в окне. Бросили с улицы камень, а на камне бумажка привязана, а на бумажке написано очень крупными буквами: «Это вам за то, что вашего мальчика обижаете».
Папа с мамой прочитали бумажку по складам, шибко рассердились, своего мальчика наказали, городовому пожаловались, – только городовой ничего не мог сделать. Окрутили папа и мама мальчика еще новыми веревочками, – даже и там второй раз связали, где уже и раньше было связано, и легли спать, – сами поели, а мальчик без ужина, но привязанный к своей кроватке для спокойствия и безопасности, и чтобы на стену не полез.
Только им в эту ночь и второе стекло камнем высадили, и на камне опять бумажка была, а на бумажке написано: «И все стёкла высадим, если мальчика обижать станете».
Тогда папа с мамой струсили, пошли ко всем соседям, и везде объявили:
– Мы с нашего мальчика излишние веревочки снимем.
Сняли с
