говорить! Иные утешаются, иные тоскуют, иные развратничают, иные убивают себя. Много загубленных жизней. Терпи, Шанечка, как другие терпят.
– Терпела. Больше не могу.
– Надейся, Шанечка, – говорила Манугина. – Верь. Еще вся жизнь перед тобою.
– Жить с разбитым сердцем!
– Попытайся, сделай усилие над собою. Собери все свое мужество. Раны живого тела заживают. Пока жив человек, никогда еще надежда не потеряна.
– Поймите, что я живу только им. Без него я – мертвый человек. Я всю себя в него вложила.
Манугина сказала с удивлением:
– Да ведь он ничтожество перед тобою! Почему же ты за него так держишься, за этого ничтожного человека?
Шаня помолчала. Сказала тихо:
– Знаю. Давно уже я его поняла. Хмаровское отродье, а яблоко недалеко от яблони падает. Знаю, а все-таки люблю и не могу без него. Да ведь и Бог не может жить без человека.
Манугина покачала головою и сказала:
– Стоит горевать о таком ничтожестве! Тебе, Шанечка, следовало оставить его гораздо раньше.
– Когда же раньше? При Аракчееве, что ли? – спросила Шаня. Манугина с удивлением посмотрела на Шаню. Сказала:
– Тебя тогда и на свете не было. Шаня засмеялась горько. Сказала:
– Во все времена была бедная, глупая Шанька, влюбленная в героя, венчающая его славою. А герой Шанькин всегда был маленький и ничтожный, – глупая, глупая Шанька!
– Вот, ты уже это видишь!
– Да ведь он все еще меня любит. Он только слабый, его соблазняют деньги, связи, карьера, – но ведь есть же в нем душа. В решительную минуту вспыхнет в нем искра Божья.
– Как же, надейся!
– Да, я до последней минуты буду надеяться. Я умру, если умрет моя надежда.
– Смотри на это как на ошибку и брось его, – решительно сказала Манугина.
– Да что же у меня останется после такой ошибки? – спросила Шаня.
– Ты сама, ты, человек, венец создания, сокровище великих достижений и мост к будущему, еще более великому.
– Но что же мне с собою делать? Куда деться? Замуж идти? Да разве я могу полюбить кого-нибудь?
– Займись каким-нибудь делом.
– Делом? Каким? Кормить голодных? Вот Каракова пробовала, – в участок потащили. И для всякого дела нужны силы, энергия, здоровые нервы, – а я всю себя вложила в него, и у меня ничего не осталось. Только изнеможение, печаль, отвращение.
Шаня упала перед Манугиною на колени и говорила, рыдая и ломая руки:
– Верите ли, душу он мою истерзал.
Всю ночь ругались, все трое, бешено, злобно, крикливо.
Швейцар Федот тревожно прислушивался к шуму, раздававшемуся на всю лестницу из Шаниной квартиры. Жильцы соседних квартир просыпались от этого шума, – стучали им в пол, в потолок. Тогда на короткое время шум стихал. Потом опять разгорался. Была квартира подобна замкнутой норе, где грызутся дикие звери. Долго слышались звуки возни, крики, визги. Что-то тяжелое волочилось по полу. Раздавался стук мебелью, хлопанье дверьми.
Швейцар не спал и прислушивался. Его дети плакали. Жена ворчала. Горничная из квартиры под Шаниною несколько раз приходила к швейцару:
– Уйми ты этих оглашенных, барыня сердится, спать не дают. Хоть бы днем грызлись, а то и ночью покою не дают.
Приходили и другие. Федот советовался с женою:
– Пойти разве до греха? Жена упрашивала:
– Сходи, Федотушка.
Федот пошел было, но, вспомнив повелительные манеры Варвары Кирилловны и ее разговоры о знакомстве с разными важными лицами, нерешительно потоптался у дверей и спустился обратно, бормоча:
– Наше ли дело? Еще влетит.
Стало на короткое время потише. Но под утро опять послышались отчаянные вопли: Евгений и Варвара Кирилловна вдвоем напали на Шаню и принялись ее колотить, а Шаня кое-как отбивалась и отчаянно кричала.
Тогда собрались у дверей Шаниной квартиры швейцар, его жена, дворники, прислуга от соседей. Долго звонились в квартиру. Горничная Катя, смущенная и заплаканная, наконец открыла дверь. Шумная толпа ввалилась в гостиную, где в это время опять вспыхнула затихшая было при звонке драка.
Шаня визжала и барахталась на полу, растрепанная, избитая, полуодетая, босая. Лицо у нее было в синяках, в крови. Шаня защищалась от Евгения. Он стоял над нею, выкрикивал бранные слова и размахивал линейкою. Он был в испачканном студенческом сюртуке; все пуговицы были оторваны во время возни. Варвара Кирилловна держала Шаню за руки и свирепо кричала:
Увидевши вошедших чужих людей, Евгений, побледневший, запыхавшийся, закричал странно-визгливо:
– Полицию, полицию позовите!
Шаня быстро вскочила с пола и убежала к себе, – одеться и привести себя в порядок. Вслед за нею ушла к себе Варвара Кирилловна, растрепанная и красная.
Евгений показывал всем свои исцарапанные руки и говорил взволнованно:
– Вот, вот, посмотрите! Это – фурия. Она с ножом на нас бросалась, она чуть нас не зарезала.
Среди пришедших слышался неопределенный ропот. Пожилая женщина с суровым лицом, стоя в дверях, говорила негромко:
– Хорошая барышня, простая, добрая. Видно, кровно ее обидели. Зайца мучь, и тот укусит.
Молодой любопытный чиновник осторожно ходил по квартире. Его бледное золотушное лицо заглядывало то в одну дверь, то в другую.
Шаня меж тем наскоро надела первое попавшееся под руку платье и вышла. Она сказала швейцару:
– Послушайте, Федот, зачем вы привели сюда всех этих людей? Евгений повернулся к Шане и закричал визгливым, плачущим голосом:
– Вон! Сейчас же убирайся вон! Обращаясь к швейцару, он неистово кричал:
– Ведите ее вон, сейчас же! Шаня засмеялась.
– Квартира моя, она только записана на имя Евгения Хмарова, да и то недавно.
Евгений бешено кричал:
– Нет, это моя квартира!
– Да ведь я за нее плачу, – отвечала Шаня. Она уже была как-то странно спокойна.
– Никто тебя не просит! – кричал Евгений. Он настойчиво требовал:
– Позовите полицию, – пусть ее выселят из моей квартиры.
– Полиция не может, – сказал швейцар, – надо к мировому.
– Нет, я к градоначальнику пойду, – закричал Евгений. – У меня есть связи, знакомства, я не первый встречный, я – Хмаров, тебя из Петербурга вышлют.
– Хорошо, я уйду, – говорила Шаня, – но возвратите мне мои вещи.
– Какие вещи? – кричал Евгений.
– Да здесь почти все вещи – мои, – сказала Шаня.
Вдруг распахнулась дверь и величественно вошла Варвара Кирилловна. Она сказала:
– Евгений, поедем к градоначальнику. А эти люди пусть уйдут. Швейцар, пусть эти люди уйдут. Катя, проводи.
Евгений пошел переодеваться. Квартира мало-помалу опустела. Скоро Евгений и Варвара Кирилловна куда-то уехали. Шаня ушла к себе, легла на диван и заснула. Спала до тех пор, пока не вошла к ней Катя.
– Барышня, – тихо сказала Катя, – барыня и барин вернулись, и с ними полицейский какой-то. Просят вас выйти.
Шаня молча поднялась, пригладила волосы, надела черные туфли на невысоких каблуках, поглядела на себя в зеркало, подпудрила свои синяки и пошла в гостиную. Лицо ее было сумрачно и как-то странно равнодушно. Ее знобило, она взяла черный вязаный платок и накинула его на плечи.
В гостиной сидел полицейский пристав. Шаня молча кивнула ему головою, села у окна, спиною к свету, и закуталась в платок.
– Извините, сударыня, – сказал пристав Шане, – вот господин Хмаров желает, чтобы вы оставили их квартиру.
Шаня спокойно отвечала:
– За квартиру я все время платила. Сначала она была на мое имя снята, потом уж второй контракт на его имя сделали.
– Никто ее не просит платить, – дрожащим голосом сказал Евгений.
– Мы сами будем платить, – важно сказала Варвара Кирилловна.
– Да хорошо, что спорить, – тихо говорила Шаня. – Вот найду другую квартиру и перееду. Только здесь многие вещи мои.
– Вам угодно указать ваши вещи? – спросил пристав. – Мы можем составить опись ваших вещей и выделить их.
Начали делить обстановку и все имущество. Из-за каждой вещи поднимались бесконечные споры. Варвара Кирилловна мелочно и скупо отстаивала каждую вещь, уверяя, что она куплена на деньги Евгения. Шаня чаще уступала и только спорила яростно из-за вещей, дорогих ей по воспоминанию.
Когда опись была составлена, позвали дворника и все Шанины вещи сложили в кухне. Варвара Кирилловна потребовала, чтобы Шаня ходила по черному ходу. Парадный ход оставлен был Хмаровым.
Пристав собрался уже уходить. Варвара Кирилловна остановила его и сказала:
– У нее визитные карточки с фамилиею моего сына. Она выдает себя за его жену. Потрудитесь отобрать.
Пристав посмотрел на Шаню строго и спросил:
– Где же они? Потрудитесь показать.
– Хорошо, сейчас я принесу, – спокойно сказала Шаня.
Она пошла в свою комнату. Варвара Кирилловна двинулась за нею. Шаня оглянулась на нее и холодно сказала:
– Ведь я вам сказала, что сейчас вынесу.
Варвара Кирилловна остановилась. Шаня вошла к себе. Вынула из письменного стола пачку заказанных в Крутогорске карточек и из них штуки две сунула себе за ворот. Варвара Кирилловна меж тем подкралась к ее дверям и подсматривала.
Шаня вернулась в гостиную и молча подала карточки приставу. Вслед за нею вошла таившаяся в коридоре Варвара Кирилловна и закричала:
– Она сунула себе за лиф несколько карточек. Отберите, пожалуйста, и эти.
Шаня опасливо запахнула на груди платок. Пристав глянул на ее бледное, испуганное лицо. Ему стало жаль Шаню. Он сказал:
– Вам показалось, сударыня. Варвара Кирилловна закричала на Шаню:
– Отдай, Александра! Сейчас же отдай! Я тебе приказываю отдать! Я тебе запрещаю оставлять у себя имя моего сына!
Шаня молча стояла, прижавшись к косяку двери, придерживая обеими руками платок. В свете недавно зажженных ламп странно и жалко синели и желтели на ее лице пятна, следы недавних побоев. Варвара Кирилловна, выкрикивая бранные слова, бросилась на Шаню отнимать карточки. Схватила Шаню за ворот.
Пристав остановил ее.
– Сударыня, так нельзя. Они отдали карточки, больше у них ничего не осталось. Раз что они отдали добровольно, у нас нет основания не верить их заявлению.
Дня за два до этого скандала был срок месячного платежа за квартиру. Поэтому утром, когда все еще были дома, пришел старший дворник. Как всегда, Катя сказала Шане:
– Старший дворник с контрактом пришел, спрашивает, можно ли получить.
Шаня сказала было привычное:
– Пусть войдет.
И уже взялась за ключ ящика в письменном столе, где лежали ее деньги, но вспомнила: «Да ведь меня из этой квартиры гонят».
И сказала Шаня:
– Катя, скажите барину. Пусть они платят.
Катя отправилась в столовую. Там сидели Евгений и Варвара Кирилловна и чинно совершали обряд своего первого завтрака. Варвара Кирилловна пила кофе со сливками и ела нарезанный тонкими ломтиками и поджаренный с тертым сыром белый хлеб. Евгений пил чай и ел с сепиком мед, – привык к нему в Швейцарии. Катя сказала:
– Барин, старший дворник пришел. За квартиру требует. Евгений визгливо закричал:
– Что ты ко мне лезешь! Ведь ты знаешь, что она за квартиру
