училищ поехал в триродовскую школу в Просяных Полянах. Поехали еще вице-губернатор и Шабалов. Собрались все в доме дирекции. Уселись в разные экипажи. Все после вчерашней выпивки были еще немного под парами. Среди прекрасной природы вели пошлые, полупьяные разговоры. Все это имело вид прогулки на пикник.

Зинаида Григорьевна Дулебова ехала с Кербахом. Они вели язвительные разговоры. Перемывали косточки всем знакомым. Госпожа Дулебова рассказывала о перчатках Потерина. Потом рассказала о самоубийстве свояченицы другого инспектора. Она утопилась будто бы потому, что боялась, как бы у нее от него не родился ребенок. Потом рассказала, как третий инспектор напился в бане и там подрался с городским головою.

Шабалов ехал с Жербеневым в его коляске. Говорил:

– Закусить бы теперь хорошо.

Жербенев уверенно ответил:

– Там дадут.

Гости были уверены, что их ждут. Зинаида Григорьевна Дулебова говорила:

– Самое интересное припрятано.

Кербах сказал:

– Ну, мы разведаем.

Было раннее, свежее утро. Дорога шла лесом. Ехали уже долго. Стало казаться, что без конца повторяются все одни и те же полянки и перелески, холмы, ручьи, мосты. Стали спрашивать кучеров:

– Да туда ли ты едешь?

– Да, никак, ты с дороги сбился?

– Кажись, туда.

Над домом Триродова видны были две башенки. Они остались вправо. И все никак было не найти дороги. И уже долго плутали. Дороги извивались и разветвлялись. Наконец кучер переднего экипажа остановил лошадей. За ним остановилась и вся вереница экипажей.

– Надо поспрошать кого-нибудь, – сказал кучер. – Вон мальчуган какой-то идет.

Из лесу по дороге шел лет десяти босоногий мальчик. Шабалов закричал ему свирепым голосом:

– Стой!

Мальчик глянул на экипажи. Спокойно продолжал свой путь. Шабалов заорал неистово:

– Стой, паршивец! Шапку сними! Видишь, господа едут, – что не кланяешься?

Мальчик остановился. С удивлением смотрел на этот ряд разнокалиберных экипажей, не снимая шапки. Дулебова решила:

– Да это просто идиот какой-то!

– А вот мы его разговорим, – сказал Кербах.

Он вышел из экипажа и пошел к мальчику, спрашивая:

– Ты знаешь, где школа Триродова?

Мальчик молча показал рукою одну из дорог. Быстро убежал, скрывшись где-то в кустах.

И вот наконец дорога пошла вдоль забора. Все вокруг было пустынно и тихо. Никто не ждал, по-видимому, гостей и не думал встречать их.

Наконец подъехали к воротам в ограде. Осмотрелись. Было очень тихо. Никого нигде не было видно. Шабалов соскочил с дрожек и принялся искать звонок. Госпожа Дулебова, раздражаясь, говорила:

– Да что это такое!

Попытались сами открыть калитку и не смогли. Шабалов закричал:

– Отворите! Черти, дьяволы, чего вы там заперлись, окаянные!

Госпожа Дулебова унимала Шабалова. Шабалов оправдывался:

– Извините, Зинаида Григорьевна. Да ведь досадно. Если бы я приехал, ну, подождал бы. Хотя и со мной было бы невежливо, – я им начальник. А то ведь досадно. Высшее начальство пожаловало, а они и ухом не ведут.

Наконец калитка открылась, вдруг и бесшумно. Мальчик в белой рубашке и белых коротких панталонах, загорелый, с голыми ногами, стоял на пороге. Рассерженный Дулебов завизжал:

– Здесь помещается школа Триродова?

– Здесь, – сказал мальчик.

Гости вошли и очутились на лесной лужайке. Три босые девушки неторопливо шли им навстречу. Это были учительницы. Надежда Вещезерова смотрела на Дулебову черными, широкими глазами. Дулебова шептала вице-губернатору:

– Вот, полюбуйтесь. С этой девицей скандальная история была, а он ее взял.

Дулебова знала всех в городе и особенно хорошо знала всех, с кем случилась какая-нибудь неприятность.

Вышел и Триродов, в летней белой одежде. Он с усмешкою смотрел на пеструю орду гостей.

Гостей встретили вежливо. Но директору не понравилось, что не было никакой почтительности и незаметно было никаких приготовлений. Учительницы были просты, как всегда. Дети и учительницы были босые – и это очень не понравилось Дулебову. Наивности детей раздражали посетителей. Дети простодушно смотрели на посетителей. Некоторые кланялись, другие – нет.

Шабалов крикнул:

– Сними шапку!

Мальчик снял шапку и протянул ее Шабалову. Сказал:

– На.

Шабалов сердито проворчал:

– Болван.

И отвернулся. Мальчик с удивлением смотрел на него.

Дулебову и особенно его жене было досадно, что для них не приоделись и даже не обулись. Вице-губернатор смотрел тупо и злобно. Ему все сразу не понравилось. Дулебов, морщась, спрашивал:

– Неужели они так всегда?

– Всегда, Владимир Григорьевич, – ответил Триродов. – Они привыкли.

– Но это неприлично! – сказала Дулебова.

– Только это и прилично, – возразил Триродов.

Глава тридцать вторая

В доме на лесной полянке окна были открыты настежь. Щебетание птиц было слышно, и доносились свежие и сладостные запахи цветущих трав. Туда собрались дети, пришли взрослые, и началась глупая комедия экзамена. Дулебов стал перед образом с краю скамеек, принял величественный вид и воскликнул:

– Дети, встаньте на молитву.

Дети встали. Дулебов ткнул пальцем в грудь черноглазого малыша и крикнул:

– Читай ты.

Этот резкий, тонкий вскрик и это движение пальцем в детскую грудь так были неожиданны для мальчугана, что он вздрогнул и икнул. Кто-то засмеялся сзади. Кто-то зашикал на смешливого. Дулебова переглянулась с Кербахом, пожала плечами и изобразила на своем лице ужас.

Мальчик быстро оправился и прочитал молитву перед учением. Дулебов приказал:

– Садитесь, дети.

Дети сели на свои места, и взрослые важно уселись за стол, по чинам. Посередине вице-губернатор и Дулебов, остальные справа и слева. Дулебова беспокойно оглядывалась. Лицо у нее было очень сердитое. Наконец она сказала басистым, странно для дамы грубым голосом:

– Закройте окна, – птицы кричат и ветер. Невозможно заниматься.

Триродов посмотрел на нее с удивлением. Потом тихо сказал Надежде:

– Закройте окна. Гости наши не выносят свежего воздуха.

Окна были закрыты. Дети с досадливою печалью посмотрели на докучные стекла.

Задана была письменная работа. Для нее прочли рассказец из детской хрестоматии, которую Шабалов привез с собою. Дулебов приказал:

– Изложите своими словами.

Мальчики и девочки потянулись было к своим перьям, но Дулебов остановил их и сказал длинное и скучное наставление, как следует писать заданное сочинение. Потом сказал:

– Пишите.

Дети писали. Было тихо. Написавшие отдавали свои листки учительницам. Дулебов и Шабалов тут же просматривали эти листки. Старались найти ошибки. Но ошибок было мало. Потом была диктовка.

Дулебова все время смотрела угрюмо и моргала часто. Триродов пытался заговорить с нею. Но сердитая дама отвечала так неласково, что Триродов с трудом воздерживался от улыбки. И наконец оставил злую бабу в покое.

После письменных работ Триродов предложил непрошеным гостям завтрак.

– Мы к вам так долго ехали, – визжал Дулебов, словно объясняя, почему не отказывается от завтрака.

Дети разбежались в лесу недалеко и играли. А большие перешли в соседний дом, где приготовлен был завтрак. Во время завтрака разговоры были напряженные и придирчивые. Дулебовы придумывали глупые шпильки и грубые намеки. Их спутники старались не отставать от них в этом. И каждый упражнялся по-своему в злых и колких словах.

Тут же было несколько триродовских учительниц. Дулебова смотрела на них с притворным ужасом и шептала Кербаху:

– У них ноги в земле запачканы.

После затрака вернулись в школу. Расселись на те же места. Начали устный экзамен. Дулебов наклонился к списку и вызвал сразу трех мальчиков. Каждого спрашивали сначала по Закону Божию, потом сразу же по русскому языку и по арифметике.

Все очень придирались ко всему. Дулебов был все недоволен. Он задавал такие вопросы, чтобы из ответов было видно, внушены ли детям высокие чувства любви к отечеству, верности монарху и преданности православной церкви. Одного мальчика он спросил:

– Какая страна лучше, Россия или Франция?

Мальчик подумал немного и сказал:

– Не знаю. Кто где привык, тому там и лучше.

Дулебова язвительно засмеялась. Шабалов наставительно говорил:

– Матушка-Россия православная! Разве можно какое-нибудь государство равнять с нашим! Слышал, как нашу родину называют? Святая Русь, мать-Россия, святорусская земля, а ты – болван, остолоп и свиненыш. Если ты своего отечества не любишь, то куда же ты годишься?

Мальчик краснел. На глазах его блестели слезинки. Дулебов спросил:

– Ну, скажи мне, какая вера на свете самая лучшая?

Мальчик задумался. Шабалов злорадно спрашивал:

– Неужели и этого не можешь сказать?

Мальчик сказал:

– Когда кто искренно верует, это и есть лучшая вера.

– Этакий пень! – с убеждением сказал Шабалов.

Триродов посмотрел на него с удивлением. Сказал тихо:

– Искренность религиозного настроения, конечно, лучший признак спасающей веры.

– Об этом мы поговорим после, – строго завизжал Дулебов. – А уж теперь неудобно препираться.

Триродов улыбнулся и сказал:

– Когда хотите. Мне все равно, когда препираться.

Дулебов, красный и взволнованный, встал со своего кресла и подошел к Триродову. Сказал:

– Мне с вами необходимо переговорить.

– Пожалуйста, – с некоторым удивлением сказал Триродов.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Дулебов Шабалову.

Дулебов и Триродов ушли в соседнюю комнату. Разговор очень скоро принял резкий характер. Дулебов придумывал дикие обвинения. Говорил запальчиво:

– Я много дурного слышал, но действительность превосходит все ожидания.

– Что же именно дурного? – спросил Триродов. – И в чем действительность превзошла сплетню?

– Я не собираю сплетен, – взволнованно визжал Дулебов. – Я своими глазами вижу. Это не школа, а порнография!

Голос его уже совсем перешел на свинячьи ноты. Он стукнул ладонью по столу. Звякнуло золотое кольцо обручальное. Триродов сказал:

– Я вот тоже слышал, что вы – человек сдержанный. Но сегодня уже не первый раз замечаю ваши порывистые движения.

Дулебов постарался успокоиться. Сказал потише:

– Да ведь это возмутительная порнография!

– А что вы называете порнографиею? – спросил Триродов.

– А уж вы не знаете? – с насмешливою улыбкою отвечал Дулебов.

– Я-то знаю, – сказал Триродов. – По моему разумению, всякий блуд словесный, всякое искажение и уродование прекрасной истины в угоду низким инстинктам человека-зверя – вот что такое порнография. Ваша казенная трижды проклятая школа – вот истинный образец порнографии.

– Они у вас голые ходят! – визжал Дулебов.

Триродов возразил:

– Они будут здоровее и чище тех детей, которые выходят из ваших школ.

Дулебов кричал:

– У вас и учительницы голые ходят. Вы набрали в учительницы распутных девчонок.

Триродов спокойно сказал:

– Это – ложь!

Директор говорил резко и взволнованно:

– Ваша школа, – если это ужасное, невозможное учреждение позволительно называть школою, – будет немедленно же закрыта. Я сегодня же сделаю представление в Округ.

Триродов резко возразил:

– Закрывать школы вы умеете.

Скоро гости сердито уехали. Дулебова всю дорогу шипела и негодовала.

– Субъект явно неблагонадежный, – говорил Кербах.

Глава тридцать третья

Петр и Рамеев приехали к Триродову вместе. Рамеев не раз говорил Петру, что он был очень резок с Триродовым и что это надо чем-нибудь загладить. Петр соглашался очень неохотно.

Речь опять зашла о войне. Триродов спросил Рамеева:

– Вы, кажется, видите в этой войне только политический смысл?

– А вы его разве отрицаете? – спросил Рамеев.

– Нет, – сказал Триродов, – очень признаю. Но, по-моему, кроме глупых и преступных деяний тех или других лиц, есть и более общие причины. У истории есть своя диалектика. Была бы война или