Собрание сочинений в восьми томах. Том 7. Стихотворения. Фёдор Сологуб
Лазурные горы*
Стихотворения, собранные в этой книге, написаны в 1884–1898 годах; но далеко не все стихотворения тех лет помещены здесь. Выбор обусловлен желанием сохранить некоторую общность настроения. Стихи расположены в порядке, который для внимательного читателя покажется не случайным. Хронологический указатель напечатан в конце этой книги.
Рожденный не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу. Открываю, – хочу, чтобы интимное стало всемирным.
Тёмная земная душа человека пламенеет сладкими и горькими восторгами, истончается и восходит по нескончаемой лестнице совершенств в обители навеки недостижимые и вовеки вожделенные.
Жаждет чуда, – и чудо дастся ей.
И разве земная жизнь, – Моя жизнь, – не чудо? Жизнь, такая раздробленная, такая разъединённая и такая единая.
Ибо всё и во всём – Я, и только Я, и нет иного, и не было и не будет.
Вещи есть у меня, но ты – не вещь Моя; ты и Я – одно.
Приди ко Мне, люби Меня.
Январь 1908 года
«Где ты делась, несказанная…»
Где ты делась, несказанная
Где твоя благоуханная,
Чистым светом осиянная,
Радость взоров, нагота?
Хоть бы в дымке сновидения
Ты порой явилась мне,
Хоть бы поступью видения
В краткий час уединения
Проскользнула в тишине!
«Чиста любовь моя…»
Чиста любовь моя,
Как ясных звёзд мерцанье,
Как плеск нагорного ручья,
Как белых роз благоуханье
Люблю одну тебя,
Неведомая дева,
Невинной страсти не губя
Позором ревности и гнева.
И знаю я, что здесь
Не быть с тобою встрече:
Твоя украшенная весь
От здешних тёмных мест далече.
В томленьях и скитаньях,
Ко мне доносится в мечтаньях.
«Морозная светлая даль…»
Морозная светлая даль,
И низкое солнце, и звёзды в снегу…
Несут меня сани. Забыта печаль.
Морозные грёзы звенят надо мной на бегу.
Открытое поле всё бело и чисто кругом.
Раскинулось небо широким и синим шатром.
Я вспомнить чего-то никак не могу,
Но что позабылось, того и не жаль.
Пуста и безлюдна морозная даль.
Бегут мои кони. Ямщик мой поёт.
Деревни дымятся вдали…
Надо мною несётся мечта и зовет…
Плещут волны, летят корабли…
Рассыпается девичий смех перекатной волной…
Ароматная ночь обаяла своей тишиной…
Мы крылаты, – плывем далеко от земли…
Ты, невеста моя, не оставишь меня…
Нет, опять предо мною зима предстаёт,
Быстро сани бегут, и ямщик мой поёт,
И навстречу мне снежная пыль мимолетного дня.
«Я не спал, – и звучало…»
Я не спал, – и звучало
За рекой,
Трепетало, рыдало
Надо мной.
Это пела русалка,
А не ты.
И былого мне жалко,
И мечты.
До зари недалёкой
Как заснуть!
Вспоминал я жестокий,
А русалка смеялась
За рекой, –
Нет, не ты издевалась
Надо мной.
«Покрыла зелень ряски…»
Покрыла зелень ряски
Я жду, что оживут
Осмеянные сказки:
Русалка приплывёт,
Подымется, нагая,
Из сонных тёмных вод
И запоёт, играя
Зелёною косой,
А в омуте глубоком
Сверкнет огромным оком
Но тихо дремлет ряска,
Вода не шелохнёт, –
Прадедовская сказка
Вовек не оживёт.
«На лбу её денница…»
На лбу её денница
Сияла голубая,
И поясом зарница
Была ей золотая.
Она к земле спускалась
По радуге небесной,
И в мире оставалась
Блаженно-неизвестной.
Но захотела власти
Над чуждыми телами,
И нашей буйной страсти
С тоской и со слезами.
Хотелось ей неволи
И грубости лобзаний,
И непомерной боли
Бесстыдных истязаний, –
И в тёмные, плотские
Облекшися одежды,
Лелеяла земные,
Коварные надежды.
И жизнь её влачилась
Позором и томленьем,
И смерть за ней явилась
Блаженным избавленьем.
«На песке прихотливых дорог…»
На песке прихотливых дорог
От зари догорающий свет
Озарил, расцветил чьих-то ног
Может быть, здесь она проходила,
Оставляя следы на песке,
На руке.
Поднимая раскрытую руку,
Далеко за мечтой унеслась
И далёкому, тайному звуку
Отдалась.
Тосковали на нежной ладони
Молодой, но жестокой руки
По своей ароматной короне
Лепестки…
Молодою и чуждой печалью
Не могу я души оживить
И того, что похищено далью,
Для меня обаяния нет.
Что могу на земле различать?
Только след.
«Молода и прекрасна…»
Молода и прекрасна,
Безнадёжно больна,
Смотрит на землю ясно
И бесстрастно луна.
Отуманились дали,
И тоскует земля,
И росою печали
Оросились поля.
Простодушные взоры
Подымает жена
На лазурные горы,
Где томится луна.
Что не спит и не дремлет,
Всё скорбит о луне,
И лучам её внемлет
В голубой тишине.
Но не плачет напрасно
Золотая луна,
Молода, и прекрасна,
И смертельно больна.
Умирая не плачет,
И уносится вдаль,
И за тучею прячет
Красоту и печаль.
«Туман не редеет…»
Туман не редеет
Молочною мглою закутана даль,
И на сердце веет
С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду,
Дорогой привычной
Иду.
Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
Как моря седого
Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
Торопится стая
Теней.
«Короткая радость сгорела…»
Короткая радость сгорела,
И снова я грустен и нищ,
И снова блуждаю без дела
У чуждых и тёмных жилищ.
Я пыл вдохновенья ночного
Больною душой ощущал,
Виденья из мира иного
Я светлым восторгом встречал.
Но краткая радость сгорела,
Опять я скитаюсь без дела
По жёсткой его мостовой.
«Запах асфальта и грохот колёс…»
Запах асфальта и грохот колёс,
Стены, каменья и плиты…
О, если б ветер внезапно донёс
Шелест прибрежной ракиты!
Грохот на камнях и ропот в толпе, –
О, если б вдруг на далёкой тропе
С милою мне очутиться!
Ясные очи младенческих дум
Сердцу открыли бы много.
О, этот грохот, и ропот, и шум, –
Пыльная, злая дорога!
«Иду я влажным лугом…»
Иду я влажным лугом.
Томят меня печали.
Широким полукругом
Развёрнутые дали,
Безмолвие ночное
С пленительными снами,
И небо голубое
С зелёными краями, –
Далёко до ночлега.
Жестокая дорога!
«Закрывая глаза, я целую тебя…»
Закрывая глаза, я целую тебя, –
Бестелесен и тих поцелуй.
Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя,
В колыханьи тумана и струй.
Я плыву на ладье, – и луна надо мной
Я плыву по реке, – и поник над рекой
Опечаленный чем-то тростник.
Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой, –
И во мгле, и в сиянии даль.
И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,
И когда ты мне молвишь: «Причаль».
Этот призрачный лес на крутом берегу,
И поля, и улыбка твоя –
Бестелесное всё. Я забыть не могу
Бесконечной тоски бытия.
«Под холодною властью тумана…»
Под холодною властью тумана,
Перед хмурой угрозой мороза,
На цветках, не поблекнувших рано.
Безмятежная, чистая грёза.
С изнемогшей душой неразрывны
Впечатленья погибшего рая,
И по-прежнему нежно призывны
Отголоски далекого мая.
«Не ужасай меня угрозой…»
Не ужасай меня угрозой
Безумства, муки и стыда,
Навек останься лёгкой грёзой,
Не воплощайся никогда,
Храни безмерные надежды,
Звездой далёкою светись,
Чтоб наши грубые одежды
Вокруг тебя не обвились.
«Я от мира отрекаюсь…»
Я от мира отрекаюсь,
Облекаюсь тёмной схимой
И душою устремляюсь
В тот чертог недостижимый,
Где во мгле благоуханий,
В тихом трепете огней
Входит бледный рой мечтаний
В круг больных и злых теней.
И к сокрытому престолу
С необычными дарами
Мы подходим, очи долу,
С необутыми ногами,
И приносим жертву Богу,
Службу ясную поём,
Но к заветному порогу
Человека не зовём.
Ариадна («Сны внезапно отлетели…»)
Сны внезапно отлетели…
Что ж так тихо всё вокруг?
Отчего не на постели
Смотрит, ищет, – и рыдает,
И понятно стало ей,
Что коварно покидает
Обольщённую Тезей.
Мчится к морю Ариадна, –
Бел и лёгок быстрый бег, –
И на волны смотрит жадно,
Голосящие о брег.
Лёгким веяньем зефира
Увлекаемы, вдали,
В синем зареве эфира
Исчезают корабли.
И за милым вслед спеша,
Улетает, тает, тает
Ариаднина душа.
«Из мира чахлой нищеты…»
Из мира чахлой нищеты,
Где жёны плакали и дети лепетали,
Я улетал в заоблачные дали
В объятьях радостной мечты,
И с дивной высоты надменного полёта
Преображал я мир земной,
И он сверкал передо мной,
Как тёмной ткани позолота.
Потом, разбуженный от грёз
Прикосновеньем грубой жизни,
Моей мучительной отчизне
Я неразгаданное нёс.
«Для чего в пустыне дикой…»
Для чего в пустыне дикой
Безнадёжностью великой
Беспощадный веет свет.
Нестерпимым дышит жаром
Покоряясь ярым чарам,
Мир дрожит в его лучах.
Милый цвет, ты стебель клонишь,
Ты грустишь, ты одинок, –
Скоро венчик ты уронишь
Если в мире нет святыни,
И надежды в небе нет?
«Этот сон-искуситель…»
Этот сон-искуситель,
Он неправдою мил.
Он в мою роковую обитель
Через тайные двери вступил, –
И никто не заметил,
И не мог помешать.
Я желанного радостно встретил,
И он сказочки стал мне шептать.
Расцвели небылицы,
Как весною цветы,
И зареяли вещие птицы,
И пришла, вожделенная, ты…
Этот сон-искуситель,
Он неправдою мил.
Он мою роковую обитель
Безмятежной мечтой озарил.
«Скоро солнце встанет…»
Скоро солнце встанет,
В окна мне заглянет,
Но не буду ждать, –
Не хочу томиться:
Утром сладко спится, –
Раннею порою
Окон не открою
Первому лучу.
С грёзою полночной,
Ясной, беспорочной,
Задремать хочу.
Дума в грёзе тонет.
На подушку клонит
Голову мою…
Предо мной дороги,
Реки и чертоги
В голубом краю.
«Просыпаюсь рано…»
Просыпаюсь рано, –
Тёмно от тумана, –
Встать мне или нет?
Нет, вернусь упрямо
В колыбель мою, –
Спой мне, спой мне, мама:
«Баюшки-баю!»
Молодость мелькнула,
Радость отнята,
Но меня вернула
Не придёт родная, –
Что ж, и сам спою,
Горе усыпляя:
«Баюшки-баю!»
Сердце истомилось.
Как отрадно спать!
Горькое забылось,
Собираю что-то
В голубом краю,
И поёт мне кто-то:
«Баюшки-баю!»
Бездыханно, ясно
В голубом краю.
Грёзам я бесстрастно
Силы отдаю.
Душу пьёт мою,
«Баюшки-баю».
Наступает томный
Пробужденья час.
Милый сон погас.
Начала забота
Воркотню свою,
Но мне шепчет кто-то:
«Баюшки-баю!»
«Запоздалый ездок на коне вороном…»
Запоздалый ездок на коне вороном
Под окошком моим промелькнул.
Я тревожно гляжу, – но во мраке ночном
Напряжённый мой взор потонул.
Молодые берёзки печально молчат,
Неподвижны немые кусты.
В отдалении быстро копыта стучат, –
Невозвратный, торопишься ты.
Одинокое ложе ничем не согреть,
Бесполезной мечты не унять.
Ах, еще бы мне раз на тебя посмотреть!
Ах, еще б ты промчался опять!
«Ангельские лики…»
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий, –
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий.
Ангел вопрошает:
Рано дни тебе наскучили».
Отрок отвечает:
Мать с отцом меня замучили».
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий, –
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий.
Ночью руки мне связали,
На чердак свели раздетого,
Долго палкой били,
Долго розгами терзали, –
Вот и умер я от этого».
Ангельские лики,
Светлое хваленье,
Дым благоуханий, –
У Творца-Владыки
Вечное забвенье
Всех земных страданий.
«Отвори свою дверь…»
Отвори свою дверь,
И ограду кругом обойди.
Неспокойно теперь, –
Не ложись, не засни, подожди.
И тебя позовёт кто-нибудь.
Поспешишь ли помочь?
И пойдёшь ли в неведомый путь?
Ты подумай: во тьме, за стеной
Станет кто-нибудь звать,
Выходи к воротам
Хоть бы сгинул ты сам,
Но того, кто взывает, спаси.
Что я грустна.
Ты молчалив, ты вечно болен, –
И я больна.
Но не хочу я быть счастливой,
Идти к другим.
С тобой мне жить в тоске пугливой,
С больным и злым.
Отвыкла я от жизни шумной
И от людей.
Мой взор горит тоской безумной,
Тоской твоей.
Перед тобой в немом томленьи
Сгораю я.
В твоём печальном заточеньи
Вся жизнь моя.
Возроптали иудеи:
«Труден путь наш, долгий путь.
Пресмыкаясь, точно змеи,
Мы не смеем отдохнуть».
В стан усталых иудеев
Из неведомой земли
Вереницы мудрых змеев
Утром медленно ползли.
Подымался к небу ропот:
«Нет надежд и нет дорог!
Недостаточно был строг?»
Голодна, тоща и зла,
В стан роптавшего народа
Рать змеиная ползла.
И, раздор меж братьев сея,
Говорил крамольник злой:
«Мы отвергнем Моисея,
Мы воротимся домой».
Чешуёй светло-зелёной
Шелестя в сухой пыли,
По равнине опалённой
Змеи медленно ползли.
«Здесь в пустыне этой пыльной
Мы исчахнем и умрём.
Под хранительный ярём».
Вдруг, ужаленный змеёю,
Воин пал сторожевой, –
И сбегаются толпою
На его предсмертный вой.
И, скользя между ногами
Старцев, жён, детей и дев,
Змеи блещут чешуями,
Раззевают хищный зев,
И вонзают жала с ядом
В обнажённые стопы
Их враждебно-вещим взглядом
Очарованной толпы.
Умирали иудеи, –
И раскаялись они.
«Моисей, нас жалят змеи! –
Возопил народ. – Взгляни:
Это – кара за роптанье.
Умоли за нас Творца,
Чтоб Господне наказанье
Не свершилось до конца».
И, по слову Моисея,
Был из меди скован змей,
И к столбу прибили змея
Остриями трёх гвоздей.
Истощили яд свой гости
И, шурша в сухой пыли,
Обессиленные злости
В логовища унесли.
Перед медным изваяньем
Преклоняется
