крылатой песней,
Все слаще, все чудесней
«Пламеннее солнца сердце человека…»
Пламеннее солнца сердце человека.
И душа обширней, чем небесный свод,
И живет от века до иного века,
Что в душе созреет в урожайный год.
Как луна, печальна, как вода, текуча,
В свете переменном зыблется мечта.
Пусть ее закроет непогодой туча, –
Сквозь века нетленна, светит красота
«Стремит таинственная сила…»
Стремит таинственная сила
Миры к мирам, к сердцам сердца,
И ты напрасно бы спросила,
Кто разомкнет обвод кольца.
И не откроет нам Творец,
Кто прав, кто нет в любви и в злобе,
Но все правдиво в нашем мире,
В нем тайна есть, но нет в нем лжи.
Мы – гости званные на пире
Великодушной госпожи.
Душа, восторгом бесконечным
Живи, верна одной любви,
И, силам предаваясь вечным,
Закон судьбы благослови.
«Предвестие отрадной наготы…»
Предвестие отрадной наготы
В твоей улыбке озаренной встречи.
Но мне, усталому, пророчишь ты
Заутра после нег иные речи.
И я скольжу над вьюгой милых ласк
Мечтой, привыкнувшей ко всем сплетеньям,
И, не спеша войти в святой Дамаск,
На перекрестке медлю за куреньем.
Ты подожди, прелестница, меня,
Займись хитросплетенною косою.
Я в твой приют войду на склоне дня,
Когда поля задремлют под росою.
А ранним утром мне расскажешь ты,
Смущенная, наивно хмуря брови,
Что предвещают алые цветы,
О чем пророчит знойный голос крови.
«О чем щебечут птицы…»
О чем щебечут птицы
Так звонко по весне?
Какие небылицы
Рассказывают мне?
Забавно, словно в сказке
О чем звенят ручьи?
Чьи шопоты и ласки
Перепевают, чьи?
Ответа мне не надо.
Ответ я знаю сам.
Душа беспечно рада
Веселым голосам.
Под всякою личиной
Я узнавать привык
Любви, всегда единой,
Непостижимый лик.
«Насладился я жизнью, как мог…»
Насладился я жизнью, как мог,
Испытал несказанные пытки,
И лежу, изнемогши, у ног
Той, кто дарит страданья в избытке.
И она на меня не глядит,
Но уста ее нежно-лукавы,
И последнюю, знаю, таит,
И сладчайшую чашу отравы
Для меня. Не забудет меня,
И меня до конца не оставит,
Все дороги последнего дня
Нежной лаской своей излукавит.
«Душа моя, благослови…»
Душа моя, благослови
И упоительную нежность,
И раскаленную мятежность,
И дерзновения любви.
К чему тебя влечет наш гений,
Сияньем светлых вдохновений.
Времен иных не ожидай, –
Иных времен и я не стою, –
И легкокрылою мечтою
Уродства жизни побеждай.
«Гори, гори, моя любовь!..»
Гори, гори, моя любовь!
Я не боюсь твоих пыланий.
Светлее воскресайте вновь
Вы, сонмы яркие желаний!
Ты погасай, моя тоска,
Стрелою меткого стрелка
Сраженная. – моей любовью.
Мне стала наконец ясна
Как прежде, смерть мне не страшна,
И жить, как никогда, мне сладко.
Amor
Тринадцать раз в году больная,
Устала я от жизни этой.
Хочу лежать в гробу нагая,
Но не зарытой, не отпетой.
И будет гроб мой – белый мрамор,
И обовьют его фиалки,
И надпись золотая: AMOR
У ног на черном катафалке.
Поставят гроб в высокой башне,
В торжественном большом покое,
И там ничто тоской вчерашней
Мне не напомнит про былое.
Аканты легких капителей
И своды голубой эмали
Меня закроют от мятелей
И от тревожной звездной дали.
Увижу в полночь сквозь ресницы
На ступенях алмазных лестниц
В одеждах алых вереницы
Блаженных Элизийских вестниц,
И отроков в крылатых латах,
Превосходящих блеском солнцы,
На страже у дверей заклятых
Чеканенной тяжелой бронзы.
И мне к челу с венчальным гимном
Рубиновая диадема
Прильнет, и фимиамом дымным
Упьюсь я, как вином Эдема.
Улыбкой слабой дрогнут губы,
И сладко потеплеют чресла,
Когда серебряные трубы
Мне возвестят: Любовь воскресла!
И запылает надпись: AMOR,
Пасхальные зажгутся свечи,
Покину для последней встречи.
Дон Кихот
«Бессмертною любовью любит…»
Бессмертною любовью любит
И не разлюбит только тот,
Кто страстью радости не губит,
Кто к звездам сердце вознесет,
Кто до могилы пламенеет,–
Он видит грубую Альдонсу,
Но что ему звериный пот,
Который к благостному солнцу
Труды земные вознесет!
Пылая пламенем безмерным,
Один он любит сердцем верным,
Преображает в Дульцинею
Он деву будничных работ,
И, преклоняясь перед нею,
Ей гимны сладкие поет.
Что юный жар любви мгновенной
Перед твоею неизменной
Любовью, старый Дон-Кихот!
«Порой томится Дульцинея…»
Порой томится Дульцинея,
От темной ревности бледна,
Но кто ей скажет: Дульцинея.
Ты Дон-Кихоту не верна! –
Изменит грубая Альдонса.
Любой приманкою взята,
Но кто же скажет ей: – Альдонса,
Для Дон-Кихота ты свята!–
Душою прилепляясь к многим,
Одну прославил Дон-Кихот.
Даруя милости убогим,
Не изменяет Дон-Кихот.
«Кругом насмешливые лица…»
Кругом насмешливые лица,–
Сражен безумный Дон-Кихот.
Но знайте все, что есть светлица,
Где Дон-Кихота дама ждет.
Рассечен шлем, копье сломалось,
И отнят щит, и порван бант,
Лежит убитый Росинант.
В изнеможении, в истоме
Пешком плетется Дон-Кихот.
Он знает, что в хрустальном доме
Царица Дон-Кихота ждет.
Фимиамы*
«На что мне пышные палаты…»
На что мне пышные палаты
И шелк изнеженных одежд?
В полях мечты мои крылаты,
Подруги сладостных надежд.
Они летят за мной толпами,
Когда, цветам невинным брат,
Я окрыленными стопами
Иду, куда глаза глядят.
Слагать стихи и верить смело
Тому, Кто мне дарует свет,
«В ясном небе – светлый Бог Отец…»
В ясном небе – светлый Бог Отец,
Здесь со мной – Земля, святая Мать.
Аполлон скует для них венец,
Вакх их станет хмелем осыпать.
Вечная качается качель,
То светло мне, то опять темно.
Что сильнее, Вакхов темный хмель,
Или Аполлоново вино?
Или тот, кто сеет алый мак,
Правду вечную один хранит?
Милый Зевс, подай мне верный знак,
Мать, прими меня под крепкий щит.
«Бывают дивные мгновенья…»
Бывают дивные мгновенья,
Когда насквозь озарено
Блаженным светом вдохновенья
Все, так знакомое давно.
Все то, что сила заблужденья
Всегда являла мне чужим,
В блаженном свете вдохновенья
Опять является моим.
Смиряются мои стремленья,
Мои безбурны небеса.
В блаженном свете вдохновенья
«В пути томительном и длинном…»
В пути томительном и длинном,
Влачась по торжищам земным,
Хоть на минуту стать невинным,
Хоть на минуту стать простым,
Хоть краткий миг увидеть Бога,
Хоть гневную услышать речь,
Хоть мимоходом у порога
Чертога Божия прилечь!
А там пускай затмится пылью
Святая Божия тропа,
И гнойною глумится былью
Ожесточенная толпа.
«Скифские суровые дали…»
Скифские суровые дали,
Где я изнемог от печали,
Где змея душит моего соловья!
Родился бы я на Мадагаскаре,
Говорил бы наречием, где много а,
Слагал бы поэмы о любовном пожаре,
О нагих красавицах на острове Самоа.
Только малою алою тканью бедра объяв,
Упивался бы я, бескрайно веселый,
Дыханьем тропических трав.
«Благодарю тебя, перуанское зелие!..»
Благодарю тебя, перуанское зелие!
Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!
Все же мне дарит твое курение
Легкое томное головокружение.
Слежу за голубками дыма и думаю:
Если бы я был царем Монтезумою,
Сгорая, воображал бы я себя сигарою,
Благоуханною, крепкою, старою.
Огненной пыткой в конец истомленному
Улыбнулась бы эта мечта полусожженному.
Но я не царь, безумно сожженный жестокими.
Твои пытки мне стали такими далекими.
Жизнь мне готовит иное сожжение.
А пока утешай меня, легкое тление,
Отгоняй от меня, дыхание папиросное,
Наваждение здешнее, сердцу несносное,
Подари мне мгновенное, зыбкое веселие.
Благословляю тебя, перуанское зелие!
«Лежу и дышу осторожно…»
Лежу и дышу осторожно
В приюте колеблемых стен.
Я верю, я знаю, как можно
Бояться внезапных измен.
Кто землю научится слушать,
Тот знает, как зыблемо здесь,
Как стены нетрудно обрушить
Из стройности в дикую смесь.
И вот предвещательной дрожью
Под чьей-то жестокой рукой
Дружится с бытийскою ложью
«Все земные дороги…»
Все земные дороги
В разделениях зла и добра,
Всеблаженные боги,
Только ваша игра!
Вы беспечны и юны,
Вам бы только играть,
И ковать золотые перуны,
И лучами сиять.
И одно, и другое,
К единению Воля ведет.
«Когда с малютками высот…»
Когда с малютками высот
Я ополчался против гадов,
Кривя улыбкой дерзкой рот,
Он мне сказал: «Мы очень рады,
Что издыхают эти гады,–
К Дракону сонм их весь взойдет.
И ты, когда придешь в Змеиный,
Среди миров раскрытый рай,
Там поздней злобою сгорай,–
Ты встретишь там весь сонм звериный.
И забавляться злой игрой
Там будет вдохновитель твой,
«При ясной луне…»
При ясной луне,
В туманном сиянии,
Замок снится мне,
И в парчовом одеянии
Дева в окне.
Лютни печальной рыдания
Слышатся мне в отдалении.
Как много обаяния
В их пении!
Светит луна,
Дева стоит у окна
В грустном томлении.
Песня ей слышится.
Томно ей дышится.
Вечно одна,
Грустна, бледна, –
Ни подруги, ни матери нет.
Сплетает
Чудные сны
И навевает
Жажду новизны.
Жизнь проводит тени в скуке повторений,
Грустно тени мрачные скользят.
Песни старых бед и новых сожалений
Загадочно звучат.
Звучат загадочно
Трепетные сны.
Бьется лихародочно
Жажда новизны.
Желаний трепет,
Страсть новизны
И новизна страстей, –
Вот о чем печальной песни лепет
В сострадательном мерцании луны
Говорит тихонько ей
И в душе моей.
О. А. Глебовой-Судейкиной
Не знаешь ты речений скверных,
Душою нежною чиста.
Отрада искренних и верных –
Твои веселые уста.
Слова какие ж будут грубы,
Когда их бросит милый рок
В твои смеющиеся губы,
«Я испытал превратности судеб…»
Я испытал превратности судеб,
И видел много на земном просторе,
И весел был, и мыкал горе.
На милой, мной изведанной земле
Уже ничто теперь меня не держит,
И пусть таящийся во мгле
Меня стремительно повержет.
Но есть одно, чему всегда я рад
И с чем всегда бываю светло-молод, –
Мой труд. Иных земных наград
Не жду за здешний дикий холод.
Когда меня у входа в Парадиз
Суровый Петр, гремя ключами, спросит:
– Что сделал ты? – меня он вниз
Железным посохом не сбросит.
Скажу: – Слагал романы и стихи,
И утешал, но и вводил в соблазны,
И вообще мои грехи,
Но я – поэт. – И улыбнётся он,
И разорвет грехов рукописанье.
И смело в рай войду, прощен,
Внимать святое ликованье,
Не затеряется и голос мои
В хваленьях ангельских, горящих ясно.
Земля была моей тюрьмой,
Но здесь я прожил не напрасно.
Горячий дух земных моих отрав,
Неведомых чистейшим серафимам,
В благоуханье райских трав
Вольется благовонным дымом.
И не хочу с него свернуть
Самолюбива и тупа.
Для тех, кто хочет побеждать
И блага жизни отнимать,
Оставил долю я мою,
И песню вольную пою.
«Радуйся, радуйся, Ева…»
Радуйся, радуйся, Ева,
Первая и прекраснейшая из жен!
Свирепый Адонаи
Лишил тебя земной жизни,
За то, что ты преступила
Его неправый завет.
Свирепый Адонаи
Поразил твое нежное тело,
И обрек его смерти,
Темной и смрадной, –
Но твое потомство
Населило землю.
Радуйся, радуйся, Ева,
Всеблагий Люцифер с тобою,
Люцифер с тобою и с нами!
Приветствуем Еву,
Мать человеческого рода.
Люцифер тебя создал
Дивными руками
Из сладкого сока
Благоуханнейших земных цветов.
Привет тебе, Ева,
Первая и прекраснейшая из жен!
Ты – первая святая жертва
Злого Адонаи,
Излившего свою ярость
На эту землю.
Привет тебе, Ева,
Преблагий Люцифер с тобою!
Он, злой Адонаи,
Обрек тебя смерти,
Тебя и Адама,
И твое потомство,
Потому что ты носила
Под сердцем
Небесной любви.
Привет тебе
В радостях
И в печалях!
Злой Адонаи
Обрек тебя смерти, –
Но твое потомство
Он не мог уничтожить
Всею злостью
Буйных стихий.
Привет тебе, Ева,
«Хнык, хнык, хнык!..»
– Хнык, хнык, хнык! –
Прошлый раз тебя я видел,–
Ты был горд,
Кто ж теперь тебя обидел,
Бог иль черт?
– Хнык, хнык, хнык! –
– Ах, куда, куда ни скочишь,
Поневоле, хоть не хочешь,
Заревешь,
– Хнык, хнык, хнык! –
Что тебе чужие бредни,
Милый мой,
Ведь и сам ты не последний,
Крепко стой!
– Хнык, хнык, хнык! –
Да устал,
И придется покориться.
Кончен бал!
– Хнык, хнык, хнык! –
Ну, так что же! Вот и нянька
Для потех.
Ты на рот старухи глянь-ка,–
Что за смех!
– Хнык, хнык, хнык!
– Этой старой я не знаю,
Не хочу,
Но дверей не запираю,
И молчу.
– Хнык, хнык, хнык!
«Как же богат я слезами!..»
Как же богат я слезами!
Падают с неба дождем,
Тихо струятся ручьями,
Бьют и сверкают ключом.
Только глазам недосужно
Слезы еще проливать,
Да и не нужно, не нужно
«Замолкнули праздные речи…»
Замолкнули праздные речи,
Молитвой затеплился храм,
Сияют лампады и свечи,
Возносим пасхальные песни
От слезно-сверкающих рос.
Воскресни, воскресни,
Воскресни, Христос,
Вливаются светлее вести
В ответный ликующий стих;
К сберегшей венец свой невесте
«Печальный друг, мой путь не прокляни…»
Печальный друг, мой путь не прокляни,
К чему влачить безрадостные дни?
Желания обуздывать жестоко.
Не хочешь
