сюда. Ах, Боже мой, да это – Сарра!
Иван Петрович и Сережа улыбаясь смотрели на говорливую гостью. Даже Сарра улыбнулась, подходя к Надежде Николаевне.
– Что, плакала? – всмотревшись в девочку, спросила Надежда Николаевна. – Иван Петрович тебе двойку влепил, хочешь выплакать отметку получше?
– Видишь, Надя, – осторожно заговорил Иван Петрович, – это очень тяжелая история. Видишь в чем дело.
И он передал рассказ Сарры. Надежда Николаевна выслушала внимательно, тряхнула головою и сказала решительно:
– Стоит обращать внимание! Очевидно, больной, расстроенный человек. Верьте, Саррочка, все это пройдет, русский народ разберется во всем этом. Я сама, когда уезжала отсюда, была в кислых и злых чувствах. Потому и уехала. А как пожила с этими машинно-думающими людьми, так вдруг почему-то опять поверила в русского человека. Верь и ты, Сарра. Садись, поговорим по душам.
V
Часа через два Иван Петрович и Сережа вышли проводить Сарру до ее дому. Сарра была уже спокойна и весела. Да и Иван Петрович и Сережа шагали бодро и говорили весело. Неожиданная гостья сумела всех утешить и заразить своею вдруг опять загоравшеюся верою.
Красавица и оспа*
В середине марта Кира Лабазина, девушка необычайно красивая, пришла наниматься в гувернантки к двум девочкам, тринадцати и одиннадцати лет. Не по объявлению, – послали знакомые. В руках было рекомендательное письмо, – очень хвалили, – а в душе – дрожь волнения и смутное воспоминание о многих местах, которые она уже успела переменить к двадцати четырем годам своей жизни. Нервы были уж взбудоражены, пока дожидалась минут пять в гостиной. Вешнее солнце слишком ярко играло на позолоченных стульях, и отраженный от паркета свет тускло блестел на позолоченных рамах картин. Дом богатый, праздный, – и Кира думала, что ей опять придется уходить скоро.
Вышла дама, стройная, миловидная. Очень молодым было сделано у нее лицо, и так искусно, что простодушные мужчины даже и не подозревали присутствия косметики.
Кира робко поднялась со своего стула. Дама, Нина Андреевна, невнимательно взяла письмо. Пробегая его глазами, рассказывала, что у нее трое детей; воспитываются дома, – девочки и четырнадцатилетний мальчик, Костя. У него студент-репетитор. Муж на войне, полковник.
В нарядных комнатах странно и празднично смешивались запахи освященной вербы и по парижскому милых духов. Нина Андреевна посмотрела на Киру и сказала:
– О, да вы – красавица!
Кира вдруг покраснела очень ярко, и вдруг заплакала. Нина Андреевна удивилась. Спросила досадливо:
– Что такое? Что вы плачете?
И насторожилась. Так трудно найти хорошую гувернантку для девочек! Эту отлично рекомендуют, – но она так красива, – хорошо ли это? И притом ни с того, ни с сего плачет, – что за странность?
Нина Андреевна вопросительно смотрела на Киру и ждала ответа. Кира горько плакала и говорила:
– Беда моя – красота моя! Горе мне от нее!
– Беда? Горе? – спрашивала Нина Андреевна. – Объясните, пожалуйста, толком. Я ничего не понимаю.
Кира принялась объяснять:
– Ухаживают за мною, пристают. Молодые люди не дают прохода.
Нина Андреевна села на диване, посадипа Киру в кресло рядом и спросила:
– Отчего ж вы не выходите замуж?
И смотрела на Киру, все дивясь ее слезам и ее красоте. Думала: «Точно у нее там две пипетки выпускают слезку за слезкой».
Слезка за слезкой, – а глаза ясные, синие, а лицо прекрасное, одно из тех, которые даже странно встречать в жизни.
Кира говорила:
– О, они, эти молодые люди, разве хотят жениться на бедной гувернантке? Один был получше других, я его не любила, впрочем, но он был очень тих и мил. Может быть, я бы и вышла за него, – так, чтобы спастись. Но он пошел на войну, – офицер, и его убили на войне. А другие ухаживали грубо и дерзко. Не знаю, уж как меня Бог уберег. Но сколько мест пришлось переменить! К вам я с радостью пошла потому, что у вас нет взрослых сыновей.
Нина Андреевна засмеялась. Ее скучающей лени почудилось забавное развлечение. Она сказала весело:
– О, да ты, моя милая, недотрога. Это мне нравится. Ты у меня останешься. Ну-с, госпожа мимоза, поговоримте.
Поговорили и сговорились. На все есть такса, – есть такса и на труд гувернантки, сговориться не трудно.
В тот же вешний вечер Кира переехала в квартиру Нины Андреевны и заняла отведенную ей коморку рядом с комнатою студента репетитора. Кира сейчас же разложила свое несложное имущество и приступила к исполнению своих обязанностей.
На другой день утром горничная Маша позвала Киру к Нине Андреевне в спальню, – Нина Андреевна поздно вставала. В спальне было розово, полутемно и душно; в легком, еле слышном шуме вентилятора запах тех же духов, что и вчера, казался выдыхающимся.
Нина Андреевна лежала на спине, до горла закрывшись розовым одеялом. Лицо ее было в тени, – только на нижний край постели и немного дальше падала узкая полоса света от слегка раздвинутой оконной занавеси.
– Здравствуйте, мимоза, – привычно ласковым голосом сказала Нина Андреевна. – Не прячьтесь в тени, станьте так, чтобы я вас видела. Я вот что хочу спросить: надеюсь, у вас привита оспа?
– Привита, – отвечала Кира.
– Нынче привита? – спрашивала Нина Андреевна.
Кира как будто слегка смутилась. Тихо сказала:
– Нет, в детстве.
– О, этого недостаточно, – недовольным голосом сказала Нина Андреевна. – Все прививают, можно опасаться заноса эпидемии, если этого не сделать. Вы знаете, война, всякие болезни разносятся. Я и себе привила, и детям, и всем, кто у меня живет. Надо сегодня же и вам привить.
Кира заплакала. Нина Андреевна опять удивилась.
– В чем дело? У вас, милая, неисчерпаемые источники слез. Положим, к вашей очаровательной физиономии это идет, но все же это мне положительно не нравится.
Кира говорила:
– Нина Андреевна, я нарочно не прививала оспы. Если заражусь, так у меня не будет этой ужасной красивой физиономии, которая составляет мучение всей моей жизни.
Нина Андреевна засмеялась.
– Как это наивно! Но ведь вы всех нас заразите!
– Я сейчас же уйду, как только почувствую себя больной, – поспешно ответила Кира, словно оправдываясь.
– Ну, это – вздор! А на что же вы будете жить!
– У меня есть на книжке четыреста рублей.
– Вы их должны беречь, – наставительно сказала Нина Андреевна, – а не тратить на ненужное лечение, когда можно предупредить болезнь. Ну мы с вами еще вернемся к этой теме, а теперь ведите девочек гулять.
Кира пошла гулять с детьми в Летний сад, а Нина Андреевна надела розовые бархатные туфли и фланелевый капот и пошла в столовую к телефону позвать знакомую фельдшерицу. Самым озабоченным голосом, какой только был в ее распоряжении, она говорила:
– Анна Ивановна, голубушка, к вам просьба усердная. У нашей новой гувернантки оспа еще не привита. Я так боюсь за детей.
– Да, конечно, конечно, – шипело в телефоне что-то, отчасти похожее на голос человеческий.
– Так уж вы, Анна Ивановна, пожалуйста, придите к нам как можно скорее.
Оказалось, что как раз через два часа фельдшерица может придти, что у нее есть тубочка с детритом и все прочее, что может понадобиться. Нина Андреевна отошла от телефона успокоенная и принялась одеваться.
Кира с детьми вернулась. Через полчаса ее опять пригласили в спальню к Нине Андреевне и почти насильно привили оспу. Как она ни отговаривалась, ничто не помогло. Нина Андреевна даже наконец сказала:
– Если вы будете упрямиться, я позову Машу и Зину, они вас подержат.
Только этого не доставало! Пришлось покориться.
Кира вышла из спальни с красным и злым лицом. Но и это не делало ее менее красивою.
Костин студент-репетитор, Петр Иваныч, встретился с нею в гостиной. Посмотрел, усмехнулся.
– Что? Обидели? – участливо спросил он. – У нас барынька взбалмошная, но, в сущности, добрая, не хуже прочих из дамского сословия, – так что вы ее слов особенно близко к сердцу не принимайте.
Кира молчала. Но не уходила. Искреннее, доброе участие слышалось ей в словах студента, и это трогало ее теперь особенно. Студент продолжал спрашивать:
– Что, придралась к чему-нибудь!
Он не был очень любопытен, но теперь его почему-то тянуло говорить с Кирою, хотелось услышать ее милый, ясный голос, смотреть в ее синие, ясные глаза.
Кира потупилась и тихо сказала:
– Оспу привили. Я вовсе не хотела. Почти насильно.
Он засмеялся и сказал весело:
– Да, и меня заставили. Да что ж вы сердитесь? Это – дело не вредное.
Кира и ему рассказала, почему ей хочется потерять свою красоту. Вдруг как-то доверчиво и просто рассказала. Точно знала, что он не посмеется, что он пожалеет.
Петр Иваныч посмотрел на нее. Пожалел. Как-то вдруг до сердца дошла острая жалость. И вдруг почувствовал, что любит Киру.
«История!» – досадливо подумал он. Быстро повернулся и ушел, точно сердясь на что-то.
Всю Страстную он ходил, как в чаду. Старался почаще быть около Киры, помочь ей, поговорить с нею. И так был взволнован жалостью к ней и нежною любовью, что и она заражалась от него этими смутными и влекущими волнениями.
В субботу после завтрака Нина Андреевна взяла девочек с собою к одной из своих старых родственниц. Студент постучался в дверь Кириной комнаты. Кира встретила его на пороге смущенная и взволнованная почему-то. Сказала:
– Пойдемте лучше в гостиную.
– Ладно, – согласился Петр Иванович, – в гостиную, так в гостиную.
И уже по дороге в гостиную заговорил:
– Послушайте, Кира Сергеевна, на кой черт сдался вам этот город?
– А как же? – с улыбкою спросила Кира.
– Поезжайте в деревню, работайте для народа, – горячо и убежденно говорил Петр Иваныч. – Там жизнь здоровая, нет этого чадного блуда.
– Да я – горожанка, – сказала Кира.
– Все это – ерунда! – воскликнул студент. – Вот я кончу, сдам государственные, и в деревню, – жить, работать. Полною жизнью жить.
– Что ж вы там будете делать? – спросила Кира.
– Ну, там дела сколько хочешь. Займусь устройством кооперации, – в них будущее молодой трудовой России. Вот бы и вам со мною.
Глаза его блестели. Кира уже и раньше догадывалась, что он влюблен. Для нее это была обычная история. И привычный страх охватил ее.
«Опять уходить?» – подумала она.
Привитая оспа томила ее зноем и ознобом. Руку странно и неприятно тянуло, – оспа принялась очень хорошо.
Петр Иванович заглянул ей в глаза. Говорил, волнуясь мило и молодо:
– А? Подумайте, да и махните со мною. Право, хорошо будет. Я вас устрою учительницею. Или, быть может, надоело с детворою возиться? Так ведь там не такие ребята, как здесь. А то и при другом деле устроить можно. Работы много, работников мало.
