он переехал к пароходной пристани.

Балиновы и Верочка сели в лодку. Ульяна и ее муж хотели было сесть вместе с ними, – им здесь было ближе к дому, – но Далия так решительно сказала:

– Пойдемте лучше с нами, все равно всем не поместиться, а там мы своего перевозчика покличем, – что Козловы остались.

Пошли пешком до того места, откуда можно будет крикнуть перевозчику около дачи Кратных. Шли через дачный парк, где было успокоенно и тихо и только один раз пробежали мимо две девочки, нарядные и веселые, как серафимы из фаланстерии Фурье, Гука и Мика осторожно посторонились перед ними, как перед существами особенной, нежной породы, и побежали дальше, шаля и смеясь. Далия шла рядом с Козловым и почему-то жаловалась ему на соседей:

– Как опускаются интеллигентные люди! – тоскливо говорила она. – Калерия только о своем женихе думает. Больше положительно ничем она не может интересоваться.

Козлов думал, что Калерия – очень хорошая и милая, но не знал, как спорить с Далиею. Ульяна рассказывала Кратному о своей родине, – далекий северный край. Кратный слушал, только изредка вставляя слово. Ему казалось странным, что Ульяна увлекается своими рассказами и говорит так весело, словно все на свете благополучно и не было этих ужасных поражений русского войска. Душа его была упоена тоскою, небо казалось ему пустым, и солнце катилось, как раскаленный и бессмысленный медный шар.

Вечером дома Кратный думал о сегодняшних разговорах. Всеобщее безволие заражало его. Он уныло думал: «Конечно, не справиться нам с германцами».

А в это самое время учитель Козлов говорит наставительно своей жене Ульяне:

– Профессор Кратный правду говорит насчет России. Он – ученый человек и, кроме того, умный человек. Если мы все возьмемся за ум, то германцу против нас не устоять.

На другой день сыновья Кратного отправились в город. Как всегда, встали очень рано, когда еще большие спали. Раннее утро было росистое и душистое. Мальчишки для города надели новенькие синие рубашки, длинные галстуки, нарядные шапочки; штаны у них были короткие, до колен, а обуви они не надели, побежали, как всегда, босиком.

Оба мальчика все семь верст прошли пешком. У села Зеленые Горки встретили отца Леонида с сыном-студентом и дьячка, которые шли на церковную землю. Отец Леонид с сыном прошли вперед. Мальчишки разговорились с угрюмым дьячком. Дьячок жаловался на судьбу, на бедность, на большую семью, на священника.

– Вот возьму да и повешусь. Назло ему повешусь.

Мальчишки с жутким любопытством расспрашивали его и ничего не понимали. Третья копейка, четвертая копейка, обиды, – но не смели спросить.

– Ведь это грешно повеситься, – говорил Мика.

– А ему не грешно! Нарочно перед его окном повешусь.

И вдруг метнулся в сторону, завидев что-то в траве.

– Отец Леонид! – кричал он. – Ведь этакий человек! Рясу распахивает, карманы дырявые, непременно что-нибудь потеряет. Изволите видеть, кошелек обронил.

Отец Леонид был уже далеко, не слышал. Дьячок затрусил за ним. Гука сказал:

– Я живее добегу.

Выхватил кошелек из дьячковых рук и побежал. За ним помчался и Мика.

По дороге купались в Волге. В городе зашли во все лавки. Купили что надо, навьючились десятком пакетов, на пароход не успели и опять пошли пешком.

На обратном пути отдыхали на погосте села Зеленые Горки. Погост был небольшой, светлый, уютный. Могилы – холмики с простыми деревянными крестами – тесно жались одна к другой, а у самой церкви было несколько могил с каменными плитами.

– А ночью сюда не пойдешь? – спросил Гука.

– Есть охота. Да я не боюсь, – отвечал Мика.

– Ульяну сюда привести, – сказал Гука и засмеялся.

– Думаешь, струсит?

– А кто ее знает.

К завтраку прибежали домой, к половине второго.

После завтрака пришла Рашка. Принесла газеты. Гука дразнил ее:

– Рашка, слышала? Набор девок будет. Рашка поверила. Но не испугалась.

– Что ж, я пойду, – говорила она, широко ухмыляясь.

– А твои открытки? Коллекция? – спрашивал Мика.

Рашка покраснела.

– Какая такая коллекция? – задорно спросила она. – Никакой у меня нет коллекции.

– Правда, Рашка, ты все открытки наши себе берешь, которые с картинками? – спросила и Верочка.

Рашка смеялась.

– Нужны мне очень ваши картинки.

Но поторопилась уйти.

А Верочка принялась по обыкновению ссориться с Володею Балиновым. И не понять было, из-за чего.

Отец Леонид посмеивался и мирил их. Они говорили о религии, как бы под влиянием его присутствия. Но он сказал:

– Теперь надо заниматься не религиею, а общественными вопросами.

И это поразило их:

– Батюшка, как же это вы так!

– Да уж я такой. Я всегда правду говорю. За то меня и архиерей не любит. Вечером пойдете к Козловским?

– Мы в ссоре.

– Пустяки! Помиритесь. Хорошие люди не должны ссориться друг с другом.

Кратный угощал отца Леонида тминною наливкою.

– Вы – хозяин хороший, – говорил священник.

Посмеивался, с видимым удовольствием пил рюмку за рюмкой и становился все милее и добродушнее.

– Уж такие гостеприимные хозяева, – говорил он.

Ни Кратный, ни Далия никогда хорошими хозяевами не были, и эта тминная наливка, бутылка в руках Кратного, казалась ему ненужною и чужою. И в душе был горький осадок от всей этой ненужности роковой и противоречивой жизни.

Вечерело, становилось темно. За Волгою видны были взлетающие ракеты, – у Козловских были именины. За скатами полей всходил багровый месяц. Блеснула золотая зарница. Облака были похожи на синий дым.

– Что вам с ними ссориться! – говорил отец Леонид. – Иван Петрович в городе, Марья Павловна одна с Алексеем Иванычем. Им скучно. Право, помирились бы! Что там старое помнить.

Кратные давно были знакомы с Козловскими. Мать очень молодая. Сын кончал университет. Занимался филологиею. Отец в Петрограде, приезжал два раза в лето на несколько дней. Служил в каком-то министерстве.

Кратные были с Козловскими в ссоре. Началось зимой, поспорили из-за войны. Весной помирились, летом опять поссорились. На этот раз из-за каких-то пустяков. Козловская находила неприличным поведение одной их общей знакомой, Далия заступилась за свою подругу, – и ссора вспыхнула. Теперь Далия с возмущением рассказывала о том, какие злые и мелочные люди Козловские.

– Сидят в своем углу, на всех шипят.

И то, что она говорила о Козловских, совсем не соответствовало тому представлению о них, которое сложилось у Кратного. Кратный слабо дивился в душе, но не спорил. Отец Леонид говорил:

– Это – недоразумение. Они вас любят и уважают.

– Они никого не любят, обо всех дурно говорят, – спорила Далия.

– Вот уж это вы напрасно, – возражал отец Леонид, – они все о вас очень хорошо говорят. Неправды сказать не могу, иерейская совесть не позволит, уж вы мне поверьте.

– Это они от хитрости, – спорила Далия, – чтобы показать, что вот они какие добрые.

А сама радовалась тому, что Козловские говорят о ней хорошо.

К вечеру, кончив работу в больнице, пришла фельдшерица Ульяна Ивановна с мужем. И, как всегда, было странно, что она – бойкая, скорая и большая, а он – маленький, щуплый, в очках. И они заговорили о том же:

– А мы к Козловским. Они нас звали. Айда-те вместе. То-то они рады будут!

Видно было, что и она, и ее муж очень польщены приглашением Козловских. И сразу можно было догадаться, что им поручено непременно уговорить и привести с собою Кратных.

Верочка вдруг ярко покраснела. Ей вспомнилось многое милое. Вспомнилась сладкая весенняя тоска, белая ночь, Нева, прогулка с молодым Козловским. Так живо вспомнились его веселые глаза, которые умели становиться такими глубокими и задумчивыми. Захотелось опять увидеть его.

– Я пойду, – сказала она решительно.

Далия сказала с кислою улыбкою:

– Как ты хочешь. Пожалуй, и я с тобою.

Ульяна радовалась очень откровенно:

– Ну вот, уговорила.

Стали собираться. Верочка очень волновалась. Володя Балинов злился. Он знал, почему Верочка хочет возобновить встречи с Николаем Козловским.

Верочка, словно не замечая его досады, сказала:

– Вы, Володя, конечно, с нами?

Володя досадливо сказал:

– Вы с Николаем Козловским хотите устроить прогулку с ведрами? Так надо подождать хоть до завтра:

– Фу, как это глупо! – закричала Верочка. – Пятиэтажная глупость! Больше того, – небоскреб глупости!

– Что за прогулка с ведрами? – спросила Далия.

Ульяна засмеялась и сказала:

– Это Володя намекает на то, как мы со Степаном венчались. Я вам разве не рассказывала?

– Нет, – сказала Далия, – расскажите.

– Мы не хотели, чтобы кто-нибудь знал, что мы хотим повенчаться. Кому какое дело, вот еще! Разве у нас много денег, чтобы свадьбы пировать? Ну вот, мы сговорились с отцом Леонидом, пошли в церковь просто, в чем были. Даже я взяла ведра, будто за водою. А Степан взял у меня одно ведро, будто хочет мне помочь. Ведра около церкви оставили, зашли туда, а отец Леонид уж нас ждал там. И повенчались. А потом домой вернулись с ведром, словно за водой ходили. Докторша спрашивает: «Вы, говорит, нынче вдвоем за водой ходили»? А я ей: «Мы всегда будем вдвоем ходить, потому что мы повенчались». – «Когда повенчались?» – говорит. «Да вот, говорю, только что из церкви». Так она как стояла на своем крылечке, так и села на ступеньки: «Ну и шуткари, говорит, вот это, говорит, я понимаю».

Все смеялись, Ульяна раньше и громче всех.

– Ну что же, пора идти, – сказала она. – Нас там ждут давно.

– Пошел бы и я с вами, – говорил отец Леонид, – потанцевал бы. Да ряса мешает. Не люблю я потому к светским на вечера ходить. Сидишь долгогривою чучелою, и все кажется, что ты всех стесняешь.

Торопливо собрались, и все ушли. Прислуга жила в отдельной кухне. Дом заперли на замок. Старик сторож обошел весь дом, притворяя деревянные ставни.

Когда уже совсем стали уходить, Далия заколебалась. Говорила:

– Шляются всякие, покрадут. Парк не огорожен. Сторож – глухой старик. Ставни – одна видимость.

Мальчишки успокаивали:

– Мама, чего ты боишься! Везде кругом соседи.

Им хотелось идти поскорее.

Шли и всю дорогу говорили о кражах. У Филимоновых, у Анисимовых. Узкая тропинка то бежала в лесу, то выводила на полянки. Овраги попадались по пути. Ветер веял в лицо, теплый и грустный.

Верочке хотелось бы, чтобы у Козловских никого не было. Но когда подходили к их даче, слышны стали голоса, музыка, смех. Кто-то запел.

– Да у них бал, – разочарованно сказала Верочка.

И вдруг ей стало весело.

У ворот толпились любопытные соседи из деревни. Смеялись, завидуя и злясь.

Гости и хозяева были в саду. Висели фонарики.

Николай обрадовался Верочке.

Его сестра, Магдалинка, почему-то была невесела.

Шумное веселье гостей казалось преувеличенным.

Козловская-мать играла на пианино. Молодежь танцевала.

И вдруг развеселая песня. Озорничая, парни шли мимо. Камни полетели через ограду. Снаружи послышался визг, смех,