игры.

Я призрачную душу

До неба вознесу, –

Воздвигну, – и разрушу

Мгновенную красу.

Что бьётся за стеною, –

Не всё ли мне равно!

Для смерти лишь открою

Потайное окно.

«Если б хотел я любить…»

Если б хотел я любить,

Если бы мог я желать, –

В мире кого полюбить,

В жизни чего пожелать?

Только Отец мой да я,

Больше и нет никого.

Жизнь без хотенья – моя,

Воля без жизни – Его.

«Я – бог таинственного мира…»

1.

Я – бог таинственного мира,

Весь мир в одних моих мечтах.

2.

Не сотворю себе кумира

Ни на земле, ни в небесах.

3.

Моей божественной природы

Я не открою никому.

4.

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму.

«И я возник из бездны дикой…»

И я возник из бездны дикой,

  И вот цвету,

И созидаю мир великий, –

  Мою мечту.

А то, что раньше возникало, –

  Иные сны, –

Не в них ли кроется начало

  Моей весны?

Моя мечта – и все пространства,

  И все чреды,

Весь мир – одно моё убранство,

  Мои следы.

И если ныне в бедном теле

  Так тесно мне, –

Утешусь я в ином пределе,

  В иной стране.

«Измученный жгучею болью…»

Измученный жгучею болью,

Горячею облитый кровью,

Пойми, где предел своеволью, –

Я муки сплетаю с любовью.

Мучительный труд я приемлю

От вечной, незыблемой Воли, –

Кто создал и небо, и землю,

Тот создал и таинство боли.

В безумном восторге мученья

Дрожит беззащитное тело.

Забыты земные влеченья,

И всякая похоть сгорела.

Вся прелесть и нечисть земная

Свивается призрачным дымом.

Единою болью стеная,

Ты равен святым херувимам.

К престолу Творца и Владыки

В нетленную радость вселенной

Твои воздыханья и крики

Восходят хвалою смиренной.

«Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?..»

Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?

Иль навеки претворилась ты в мечты,

И в мечтах неясных, в тихом полусне,

Лишь о невозможном возвещаешь мне?

Путь один лишь знаю, – долог он и крут, –

Здесь цветы печали бледные цветут,

Умирает без ответа чей-то крик.

За туманом солнце скрыто, – тусклый лик.

Утомленьем и могилой дышит путь, –

Воля к смерти убеждает отдохнуть,

И от жизни обещает уберечь.

Холодна и однозвучна злая речь,

Но с отрадой и с надеждой внемлю ей

В тишине, в томленьи неподвижных дней.

«Полуночною порою…»

Полуночною порою

Я один с больной тоскою

Перед лампою моей.

Жизнь докучная забыта,

Плотно дверь моя закрыта, –

Что же слышно мне за ней?

Отчего она, шатаясь,

Чуть заметно открываясь,

Заскрипела на петлях?

Дверь моя, не открывайся!

Внешний холод, не врывайся!

Нестерпим мне этот страх.

Что мне делать? Заклинать ли?

Дверь рукою задержать ли?

Но слаба рука моя,

И уста дрожат от страха.

Так, воздвигнутый из праха,

Скоро прахом стану я.

«Стремленье гордое храня…»

Стремленье гордое храня,

Ты должен тяжесть побороть.

Не отвращайся от огня,

  Сжигающего плоть.

Есть яд в огне; он – сладкий яд,

Его до капли жадно пей, –

Огни высокие горят

  И ярче, и больней.

И как же к цели ты дойдешь,

Когда не смеешь ты гореть?

Всё, что ты любишь, чем живёшь,

  Ты должен одолеть.

Пойми, что, робко плоть храня,

Рабы боятся запылать, –

А ты иди в купель огня

  Гореть и не сгорать.

Из той купели выйдешь цел,

Омыт спасающим огнём…

А если б кто в огне сгорел,

  Так что жалеть о нём!

«В путь пора – ладья готова…»

В путь пора – ладья готова.

Ляг в неё и почивай.

В ней от берега чужого

Уплывёшь в родимый край.

Не заботься о дороге,

Верь: прочна твоя ладья.

Ты проснёшься на пороге

Неземного бытия.

«В первоначальном мерцаньи…»

В первоначальном мерцаньи,

Раньше светил и огня,

Думать-гадать о созданьи

Боги воззвали меня.

И совещались мы трое,

Радостно жизнь расцвела.

Но на благое и злое

Я разделил все дела.

Боги во гневе суровом

Прокляли злое и злых,

И разделяющим словом

Был я отторжен от них.

«Что селения наши убогие…»

Что селения наши убогие,

Все пространства и все времена!

У Отца есть обители многие, –

Нам неведомы их имена.

Но, предчувствуя райские радости,

Пред которыми жизнь – только сон,

Отрекаюсь от призрачной сладости,

Отвергаю томленье времён.

Увяданье, страданье и тление, –

Мне суровый венец вы сплели.

Не свершится завет воскресения

Никогда и нигде для земли.

«Восставил Бог меня из влажной глины…»

Восставил Бог меня из влажной глины,

  Но от земли не отделил.

Родные мне – вершины и долины,

  Как я себе, весь мир мне мил.

Когда гляжу на дальние дороги,

  Мне кажется, что я на них

Все чувствую колёса, камни, ноги,

  Как будто на руках моих.

Гляжу ли я на звонкие потоки, –

  Мне кажется, что это мне

Земля несёт живительные соки,

  Свои дары моей весне.

«Нашу неподвижность бранью не клейми…»

Нашу неподвижность бранью не клейми:

Нам коснеть в пещерах, созданных людьми.

Мы не можем выйти, мы не смеем жить;

Много здесь предметов – нам их сторожить.

Чтоб не веял ветер, солнце бы не жгло,

Да воды проворной к ложу не текло.

С человеком долго мы вели войну, –

Человек ли скован, мы ль в его плену?

Весела ль, грустна ли вражеская речь, –

Надо ждать решенья – и врага стеречь.

«Идти б дорогою свободной…»

Идти б дорогою свободной, –

  Да лих, нельзя.

Мой путь лежит в степи холодной;

  Иду, скользя.

Вокруг простор, никто не держит,

  И нет оков,

И Божий гнев с небес не вержет

  Своих громов.

Но светлый край далёк отсюда,

  И где же он?

Его приблизит только чудо

  Иль вещий сон.

Он мне, как счастие, неведом:

  Меня ведёт

Моя судьба звериным следом

  Среди болот.

«Преодолев тяжелое косненье…»

Преодолев тяжелое косненье

  И долгий путь причин,

Я сам – творец и сам – свое творенье,

  Бесстрастен и один.

Ко мне струилось пламенное слово.

  Блистая, дивный меч,

Архангелом направленный сурово,

  Меня грозился сжечь.

Так, светлые владыку не узнали

  В скитальце и рабе,

Но я разбил старинные скрижали

  В томительной борьбе.

О грозное, о древнее сверканье

  Небесного меча!

Убей раба за дерзкое исканье

  Эдемского ключа.

Исполнил раб завещанное дело:

  В пыли земных дорог

Донёс меня до вечного предела,

  Где я – творец и бог.

«В великом холоде могилы…»

В великом холоде могилы

Я безнадёжно схоронил

И отживающие силы,

И всходы нераскрытых сил.

И погребённые истлели

В утробе матери-земли,

И без надежды и без цели

Могильным соком потекли.

И соком корни напоили, –

И где был путь уныл и гол,

Там травы тихо восходили,

И цвет медлительный расцвёл.

Покорна гласу тёмной воли,

И бездыханна и светла,

Без торжества, без слёз, без боли

Вся сила мёртвая цвела.

И без любви благоухала,

Обманом жизни крася дол,

И сок сладчайший источала

Для пёстрых бабочек и пчёл…

О, если б смерть не овладела

Семьёю первозданных сил,

В какое б радостное тело

Я все миры соединил!

«Когда я в бурном море плавал…»

Когда я в бурном море плавал,

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,

Спаси, помилуй, – я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей, –

Я власти тёмного порока

Отдам остаток чёрных дней».

И Дьявол взял меня, и бросил

В полуистлевшую ладью.

Я там нашёл и пару вёсел,

И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В больное, злое житиё,

Мою отверженную душу

И тело грешное моё.

И верен я, отец мой, Дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал,

И Ты меня из бездны спас.

Тебя, Отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню,

Хулу над миром я восставлю,

И соблазняя соблазню.

«Вереницы мечтаний порочных…»

Вереницы мечтаний порочных

Озарили гнилые темницы:

В озарении свеч полуночных

Обнажённые пляшут блудницы,

И в гремящем смятении трубном,

С несказанным бесстыдством во взгляде,

Потрясает сверкающим бубном

Скоморох в лоскуточном наряде.

Высоко поднимая колени,

Безобразные лешие лают,

И не ищут скрывающей тени,

И блудниц опьянелых ласкают.

И, внимая нестройному вою,

Исхудалые узники плачут,

И колотятся в дверь головою,

И визжат, и хохочут, и скачут.

«Недотыкомка серая…»

  Недотыкомка серая

Всё вокруг меня вьётся да вертится, –

То не Лихо ль со мною очертится

Во единый погибельный круг?

  Недотыкомка серая

Истомила коварной улыбкою,

Истомила присядкою зыбкою, –

Помоги мне, таинственный друг!

  Недотыкомку серую

Отгони ты волшебными чарами,

Или наотмашь, что ли, ударами,

Или словом заветным каким.

  Недотыкомку серую

Хоть со мной умертви ты, ехидную,

Чтоб она хоть в тоску панихидную

Не ругалась над прахом моим.

«Исхудалый и усталый…»

Исхудалый и усталый

Он идёт один в пустыню.

Ищет, бледный и усталый,

Сокровенную святыню.

Знает он, – в пустыне скудной

Есть источник говорливый.

Он поёт пустыне скудной

О стране, всегда счастливой.

Возле самого истока

Положил пророк скрижали.

Струи светлого потока

Много лет их целовали.

Над скрижалями поставил

Он сосуд священный с миром.

Он тому его оставил,

Кто придёт с душевным миром,

Склонит радостно колени

И рукою дерзновенной

На себя, склонив колени,

Изольёт елей священный.

«Есть правда горькая в пророчестве…»

Есть правда горькая в пророчестве:

Ты должен вечным быть рабом.

Свобода – только в одиночестве.

Какое рабство – быть вдвоём.

Свершить ли хочешь пожелания, –

Свободные всегда одни.

Венчай тиарою молчания

Твои отторженные дни.

Но бойся, бойся воплощения

Твоей надежды и мечты:

Придут иные вожделения,

И сам окаменеешь ты.

«Суровы очи у дивных дев…»

Суровы очи у дивных дев,

На бледных лицах тоска и гнев.

В руке у каждой горит свеча.

Бренчат о пояс два ключа.

Печальный, дальний путь избрав,

Они проходят средь влажных трав,

Среди колосьев, среди цветов,

Под тень надгробных крестов.

Пророчат что-то свеч лучи,

Но что пророчат, о том молчи.

«Не доживу до светлых дней…»

Не доживу до светлых дней,

Не обрету тебя, свобода,

И вдохновенного народа

Я не увижу. В мир теней,

Как от пустого сновиденья,

Я перейду без сожаленья

И без тоски. Но всё же я

Из тёмных недр небытия

Хотел бы встать на час единый, –

Перед всемирною кончиной

Изведать ясность бытия.

«Земле раскрылись неслучайно…»

Земле раскрылись неслучайно

Многообразные цветы, –

В них дышит творческая тайна,

Цветут в них Божии мечты.

Что было прежде силой косной,

Что жило тускло и темно,

Теперь омыто влагой росной,

Сияньем дня озарено, –

И в каждом цвете, обаяньем

Невинных запахов дыша,

Уже трепещет расцветаньем

Новорождённая душа.

«Что мы служим молебны…»

  Что мы служим молебны,

И пред Господом ладан кадим!

  Всё равно непотребны,

Позабытые Богом своим.

  В миротканной порфире,

Осенённый покровами сил,

  Позабыл он о мире,

И от творческих дел опочил.

  И нетленною мечтою

Мировая душа занята,

  Не земною, иною, –

А земная пустыня – пуста.

«Не говори, что здесь свобода…»

Не говори, что здесь свобода,

И не хули моих вериг, –

И над тобою, мать-природа,

Мои законы Я воздвиг.

Я начертал мои законы

На каждом камне и стволе.

Звени, ручей, лобзая склоны,

Влачись по низменной земле.

Ласкайся к змею золотому,

Прозрачный пар, стремися ввысь,

Но к лону тёмному, земному

В свой срок послушно воротись.

Простора нет для своеволья, –

В свой срок и птицам, и цветам

Я, жизнь им давший и раздолья,

В земле успокоенье дам.

«Безжизненный чертог…»

Безжизненный чертог,

Случайная дорога…

Не хочет жизни Бог, –

Иль жизнь не хочет Бога?

Опять встаёт заря,

Колышутся туманы,

И робко ждут Царя

Томительные страны.

Но лютый змий возник,

И мечет стрелы злые,

И грозен мёртвый лик

Пылающего змия.

Для смерти – здесь чертог,

Для случая – дорога.

Не хочет жизни Бог,

И жизнь не хочет Бога.

«В паденьи дня к закату своему…»

В паденьи дня к закату своему

  Есть нечто мстительное, злое.

Не ты ли призывал покой и тьму,

  Изнемогая в ярком зное?

Не ты ль хулил неистовство лучей

  Владыки пламенного, Змия,

И прославлял блаженный мир ночей

  И звёзды ясные, благие?

И вот сбылось, – пылающий поник,

  И далеко упали тени.

Земля свежа. Дианин ясный лик

  Восходит, полон сладкой лени.

И он зовёт к безгласной тишине,

  И лишь затем он смотрит в очи,

Чтобы внушить мечту о долгом сне,

  О долгой, – бесконечной, – ночи.

«Ты дорогой шла пустынной…»

Ты дорогой шла пустынной,

Где в лесу синела мгла.

Ландыш белый и невинный

Ты зачем-то сорвала.

И зачем его сжимала

И над ним дышала ты,

Я не понял, – разве мало

Созерцанья красоты?

Или в грудь свежее льётся

Воздух, сквозь цветы струясь?

Иль мечтою создаётся

С зельем родственная связь?

Нет, другое что-то было

Для тебя в цветке твоём,

И тебя к нему манило

Что-то сладостное в нём.

И в забвении суровом

Я не знал, чем ландыш мил,

И каким соблазном новым

Он мечты твои пленил.

«Утро ласковое звонко…»

Утро ласковое звонко.

Веет лёгкий воздух тонко

У склонённого чела,

И тоска души пугливой

В этой ласке шаловливой

Лучезарно умерла.

Ты воскреснешь скоро, злая.

Минет краткий праздник мая,

Яркий змей на небесах

Надо мною в полдень станет,

Грудь мне стрелами изранит, –

Ты придёшь в его лучах.

«Прильнул он к решётке железной…»

Прильнул он к решётке железной

Лицом