красы,
И там в мечтах проводит
Безмолвные часы.
«Никто не убивал…»
Никто не убивал,
Он тихо умер сам, –
Он бледен был и мал,
Но рвался к небесам.
А небо далеко,
И даже – неба нет.
Пойми – и жить легко, –
Ведь тут же, с нами, свет.
Огнём горит эфир,
И ярки наши дни, –
Для ночи знает мир
Внезапные огни.
Но он любил мечтать
О пресвятой звезде,
Дороги к небесам
Он отыскать не мог,
И тихо умер сам,
Но умер он как бог.
«Порочный отрок, он жил один…»
В мечтах и сказках его душа цвела.
В тоске туманной больных долин
Его подругой была ночная мгла.
Она вплетала в его мечты
И зной и холод, – отраву злых болот.
Очарованье без красоты!
«По тем дорогам, где ходят люди…»
По тем дорогам, где ходят люди,
В часы раздумья не ходи, –
Весь воздух выпьют людские груди,
Проснётся страх в твоей груди.
Оставь селенья, иди далёко,
И там безмолвно и одиноко
Живи, мечтай и умирай.
«Этот зыбкий туман над рекой…»
В одинокую ночь, при луне, –
Ненавистен он мне, и желанен он мне
Тишиною своей и тоской.
Я забыл про дневную красу,
И во мглу я тихонько вхожу,
Еле видимый след напряжённо слежу,
И печали мои одиноко несу.
«Моя усталость выше гор…»
Моя усталость выше гор,
Во рву лежит моя любовь,
И потускневший ищет взор,
Где слёзы катятся и кровь.
Моя усталость выше гор,
Не для земли её труды…
О, тёмный взор, о, скучный взор,
О, злые, страшные плоды!
«Если б я был к счастью приневолен…»
Если б я был к счастью приневолен,
Если б я был негой опьянён,
Был бы я, как цвет тепличный, болен
И страстьми безумными спалён.
Но легко мне: я живу печален,
Я суровой скорби в жертву дан.
Никаким желаньем не ужален,
И до дня, когда безмолвной тенью
Буду я навеки осенён,
Жизнь моя, всемирному томленью
Ты подобна, лёгкая, как сон.
«Грустные взоры склоняя…»
Грустные взоры склоняя,
Светлые слёзы роняя,
Ты предо мною стоишь, –
Только б рыданья молчали, –
Злые лобзанья печали
Ты от толпы утаишь.
Впалые щёки так бледны.
Вешние ль грозы бесследны,
Летний ли тягостен зной,
Или на грех ты дерзаешь, –
Сердце моё ты терзаешь
Смертной своей белизной.
Что я грустна.
Ты молчалив, ты вечно болен, –
И я больна.
Но не хочу я быть счастливой,
Идти к другим.
С тобой мне жить в тоске пугливой,
С больным и злым.
Отвыкла я от жизни шумной
И от людей.
Мой взор горит тоской безумной,
Тоской твоей.
Перед тобой в немом томленьи
Сгораю я.
В твоём печальном заточеньи
Вся жизнь моя.
«Я спал от печали…»
Я спал от печали
Тягостным сном.
Чайки кричали
Над моим окном.
Заря возопила:
«Встречай со мной царя.
Я небеса разбудила,
Разбудила, горя».
И ветер, пылая
Вечной тоской,
Звал меня, пролетая
Над моею рекой.
Но в тяжёлой печали
Я безрадостно спал.
О, весёлые дали,
Я вас не видал!
«Я лесом шёл. Дремали ели…»
Я лесом шёл. Дремали ели,
Был тощ и бледен редкий мох, –
Я слышал твой печальный вздох?
И это ты передо мною
Прошёл, безмолвный нелюдим,
Заворожённый тишиною
И вечным сумраком лесным?
Я посмотрел, – ты оглянулся,
Но промолчал, махнул рукой, –
Прошло мгновенье, – лес качнулся, –
И нет тебя передо мной.
Вокруг меня дремали ели,
Был тощ и бледен редкий мох,
Да сучья палые желтели,
Да бурелом торчал и сох.
Ангел благого молчания
Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, –
Только бы ты был со мною,
Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.
Кротко потуплены очи,
Тонкою влагою ночи
Веют два лёгких крыла.
Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, –
Только на поясе белом
Два золотые ключа.
Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от топпы заслонил.
В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог,
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.
«Обольщения лживых слов…»
Обольщения лживых слов
И обманчивых снов, –
Ваши прелести так сильны!
Утомителен летний зной.
На дороге лесной
Утешения тишины.
Позабудешься ты в тени, –
Отдохни и засни.
Он с дремотою подойдёт.
Вещий лес оживёт, –
Что пожрали года,
Что мечтается иногда, –
Станешь радостен весь,
В позабытую внидешь весь.
«Я живу в тёмной пещере…»
Я живу в тёмной пещере,
Я не вижу белых ночей.
В моей надежде, в моей вере
Нет сиянья, нет лучей.
Ход к пещере никем не иден,
И не то ль защита от меча!
В моей пещере тесно и сыро,
И нечем её согреть.
Далёкий от земного мира,
«За мельканьем волшебных узоров…»
За мельканьем волшебных узоров
Я слежу в заколдованной мгле,
И моих очарованных взоров
Не прельщает ничто на земле.
Обаянья мои как вериги,
Я страданий моих не боюсь.
Мудрецам, изучающим книги,
Я безумцем порочным кажусь.
Но моя недоступна ограда,
Стережёт меня крепко печаль.
И в печали, и в тайне – отрада,
И надежд простодушных не жаль.
Она стучала, она звала.
Но не пускали её в дома.
И долго, долго брела она,
И тёмной ночью была одна,
И не пускали её в дома,
И угрожала ночная тьма.
Когда ж, ликуя, заря взошла.
Она упала, – и умерла.
V
Преображения
«Оргийное безумие в вине…»
Оргийное безумие в вине,
Оно весь мир смеясь колышет.
Но в трезвости и в мирной тишине
Порою то ж безумье дышит.
Оно молчит в нависнувших ветвях,
И стережёт в пещере жадной,
И, затаясь в медлительных струях,
Оно зовёт в покой прохладный.
Порою, в воду мирно погрузясь,
Вдруг власть безумия признает тело,
И чуешь ты таинственную связь
С твоей душой губительного дела.
Земных страданий и невзгод,
И снова непорочно молод,
Как в первозданный майский год.
Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И всё цветущее хвалю.
Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.
Но как же ты взрастила сладострастие?
Твои широкие, угрюмые поля
Изведали ненастье, но и счастие.
Сама ли ты надежды родила,
Сама ли их повила злаками?
Или сошла с небес богиня зла,
Венчанная таинственными знаками,
И низвела для дремлющей земли
Мечты коварные с обманами,
И злые гости облекли
Тебя лазурными туманами?
«Оболью горячей кровью…»
Оболью горячей кровью,
Обовью моей любовью
Лилию мою.
В злом краю ночной порою
Утаю тебя, укрою
Бледную мою.
Ты моя, и отнимая
У ручья любимца мая,
Лилия моя,
Я пою в ночах зимовья
Соловьём у изголовья,
Бледная моя.
«Огонь, пылающий в крови моей…»
Огонь, пылающий в крови моей,
Меня не утомил.
Ещё я жду, – каких-то новых дней,
Восстановленья сил.
Спешу забыть все виденные сны,
И только сохранить
Привычку к снам, – полуночной весны
Пылающую нить.
Но сладкого, безумного огня
Душа моя полна.
Мы склонившуюся тень.
Кто безгласен был в могиле,
И светло ликует с нами,
Кто измучен злыми снами
В тёмных областях зимы.
«Твоя душа – кристалл, дрожащий…»
Твоя душа – кристалл, дрожащий
В очарованьи светлых струй,
Но что ей в жизни предстоящей?
Блесни, исчезни, очаруй!
В очарованиях бессилен
Горящий неизменно здесь.
Наш дольний воздух смрадно пылен,
Душе мила иная весь.
«Вы не умеете целовать мою землю…»
Вы не умеете целовать мою землю,
Не умеете слушать Мать Землю сырую,
Так, как я ей внемлю,
Так, как я её целую.
О, приникну, приникну всем телом
К святому материнскому телу,
В озареньи святом и белом
К последнему склонюсь пределу, –
Откуда вышли цветы и травы,
Откуда вышли и вы, сёстры и братья.
Только мои лобзанья чисты и правы,
Только мои святы объятья.
«Широкие улицы прямы…»
Широкие улицы прямы,
И пыльно, и мглисто в дали,
Чуть видны далёкие храмы, –
О, муза, ликуй и хвали!
Для камней, заборов и пыли
Напевы звенящие куй,
Забудь про печальные были, –
О, муза, хвали и ликуй!
Пройдут ли, внезапны и горды,
Дерзнувшие спорить с судьбой, –
Встречай опьяневшие орды
Напевом, зовущим на бой.
«Люби меня ясно, как любит заря…»
Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Обрадуй надеждой и лёгкой мечтой
И тихо погасни за мглистой чертой.
Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Волшебством и тайной мой мир освети, –
Помедлим с тобою на тёмном пути.
Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой, и ничей.
Прильни и отдайся, и дальше беги.
Разлюбишь, забудешь, – не бойся, не лги.
«Безгрешный сон…»
Безгрешный сон,
Святая ночь молчанья и печали!
Вы, сестры ясные, взошли на небосклон,
И о далёком возвещали.
И на земле начертанные знаки!
Вам, сёстры ясные, земля моя в ответ
Взрастила грезящие маки.
В блестящем дне
Отрада есть, – надежда вдохновенья.
О, сёстры ясные, одна из вас ко мне
Сошла в тумане сновиденья!
«Ты незаметно проходила…»
Ты незаметно проходила,
Ты не сияпа и не жгла,
Как незажжённое кадило,
Благоухать ты не могла.
Твои глаза не выражали
Ни вдохновенья, ни печали,
Молчали бледные уста,
И от людей ты хоронилась,
И от речей людских таилась
Твоя безгрешная мечта.
Конец пришел земным скитаньям,
И засияла предвещаньем
Иной, нездешней красоты.
Глаза восторгом загорелись,
Уста безмолвные зарделись,
Как ясный светоч, ты зажглась,
Твоя молитва над пустыней,
Благоухая, вознеслась.
«Дышу дыханьем ранних рос…»
Дышу дыханьем ранних рос,
Зарёю ландышей невинных:
Русалочьих волос, –
Отчётливо и тонко
Я слышу звонкий голосок
Погибшего ребёнка.
Она стонала над водой,
Когда её любовник бросил.
На шею камень ей повесил.
Заслышав шорох в камышах
Его ладьи и скрип от весел,
Она низверглась вся в слезах,
А он еще был буйно весел.
И вот она передо мной,
Всё та же, но совсем другая.
Над озарённой глубиной
Качается нагая.
Рукою ветку захватив,
Водою заревою плещет.
Забыла тёмные пути
В сияньи утреннем, и блещет.
И я дышу дыханьем рос,
Благоуханием невинным,
И влажным запахом пустынным
Русалкиных волос.
«Не понимаю, отчего…»
Не понимаю, отчего
В природе мертвенной и скудной
Встаёт какой-то властью чудной
Единой жизни торжество.
Я вижу вечную природу
Под неизбежной властью сил, –
Но кто же в бытие вложил
И вдохновенье, и свободу?
Из вещества сложась земного,
Как мог обресть я мысль и слово,
Окрест меня всё жизнью дышит,
В моей реке шумит волна,
И для меня в полях весна
Благоухания колышет.
Но не понять мне, отчего
В природе мёртвенной и скудной
Воссоздаётся властью чудной
Духовной жизни торжество.
«Все были сказаны давно…»
Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, –
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.
Припомни брак еврейский в Кане,
И чудо первое Христа, –
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.
В тебе воскреснет, – ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.
Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьёт оно струёю!
«Всё было беспокойно и стройно, как всегда…»
Всё было беспокойно и стройно, как всегда,
И чванилися горы, и плакала вода,
И булькал смех девичий в воздушный океан,
И басом объяснялся с мамашей грубиян,
Пищали сто песчинок под дамским башмаком,
И тысячи пылинок врывались в каждый дом.
Трава шептала сонно зелёные слова.
Лягушка уверяла, что надо квакать ква.
Кукушка повторяла, что где-то есть ку-ку,
И этим нагоняла на барышень тоску,
И, пачкающий лапки играющих детей,
Побрызгал дождь на шапки гуляющих людей,
И красили уж небо в берлинскую лазурь,
Чтоб дети не боялись ни дождика, ни бурь,
И я, как прежде, думал, что я – большой поэт,
Что миру будет явлен мой незакатный свет.
«Жизнь проходит в лёгких грёзах…»
Жизнь проходит в лёгких грёзах,
И не слышно об угрозах,
И не видно в мире бед.
Успокоенное море
Тихо плещет о песок.
Позабылось в мире горе,
Век людской и тих, и долог
В
