в лесу гулял».
Шепчет им старуха: «В нёбе
У него свинец застрял.
Вы б его не сохранили:
Он Далёкую любил.
Из земной докучной были
Он к Невесте поспешил».
«Сошла к земле небесная Диана…»
Сошла к земле небесная Диана,
И видит: перед ней Эндимион
Лежит, как бы возникший из тумана,
И спит, прекрасен, строен, обнажён.
Она к нему с улыбкой наклонилась.
«Небесный сон безумца посетил,
Но на земле ничто не изменилось,
Ты сон и явь навеки разделил.
Иди опять в пыли земной дороги,
Косней во тьме, – в том не твоя вина, –
И говори, что мы, святые боги, –
Создания мечтательного сна».
«Разве все язвы и шрамы…»
Разве все язвы и шрамы
Мстительно мы понесём
В эту обитель, куда мы
В смертный наш час отойдём?
«Создал Я мир для тебя ли? –
Злобного спросит Отец. –
Этой блистающей дали
Ты ли положишь конец?
Все колебанья эфира
Я из Себя излучил.
Даром все радости мира
Ты от Меня получил.
Гневною речью порочишь
Ты утомительный путь.
Иль, как ребёнок, ты хочешь
Сладкое только слизнуть?
Если уж так тебе надо,
Сам ты свой мир созидай, –
Без раскалённого ада
Благоухающий рай.
В нём ты завоешь от скуки,
Вызов ты бросишь судьбе,
И недоступные муки
Станут желанны тебе.
Но не творец ты, игрою
Миродержавной рождён,
Я же тебе не открою
Тайны пространств и времён».
«Семь щитов кружатся перед солнцем…»
Семь щитов кружатся перед солнцем,
Источая стрелы всех цветов,
И за каждым их блестящим донцем
Новых стрел запас всегда готов.
Все цвета сплелися здесь в единый,
Неразрывен он и слитно-бел.
Проходя бестенною равниной,
Перед солнцем будь не слишком смел.
Любоваться горними щитами
И одну секунду ты не смей, –
Закружатся тотчас пред глазами
Отуманен, странно опечален,
Не отклонишь ты от них твой взгляд,
И пойдёшь, одной из змей ужален,
Унося в себе смертельный яд.
Кто увидел пламенные круги
И кого ужалила змея,
Тот всегда живёт в эфирной вьюге,
В несказанном буйстве бытия.
«Послушай моё пророчество…»
Послушай моё пророчество,
И горькому слову поверь:
В диком холоде одиночества
Я умру, как лесной зверь.
Я окован суровою тайною
Всё крепче день ото дня.
Теперь даже лаской случайною
Никто не порадует меня.
Никто Великою субботою
Не станет на мой порог,
Не скажет с ласковою заботою:
«Отведай пасхальный творог».
В альбом («Какое б ни было правительство…»)
Какое б ни было правительство,
И что б ни говорил закон,
Твоё мы ведаем властительство,
О светозарный Аполлон.
Пускай мы жизнью закопычены, –
Уносит в вышину Пегас.
Нектары, словно мёды сычены,
В избытке дарит нам Парнас.
Что нам житейские волнения
И грохот неумолчных битв.
Мы рождены для вдохновения,
И для стихов, и для молитв.
В альбом («Весна пленительная ваша…»)
Весна пленительная ваша, –
Вернее, тёпленький апрель, –
Напоминает мне, Наташа,
Стихи Поэта про Адель:
«Играй, Адель,
Не знай печали!
Хариты, Лель
Тебя венчали,
И колыбель
Твою качали!»
Венка Адели не стряхнёте
Вы с головы, – в нём много сил:
Подумайте, ведь вы живёте
В том доме, где сам Пушкин жил!
На эллинские ваши глазки
Здесь царскосельский веет хмель.
В них будущего все завязки, –
Какую ж изберёте цель?
Хоть можно пошалить немножко, –
Какой без шалостей Эдем, –
Но всё ж не прыгайте в окошко
Ни для чего и ни за чем.
Там на скамеечке сидит, –
Хоть призадумался, а всё же
Всех нас он видит и следит,
«Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева».
«Всё невинно в Божьем мире…»
Всё невинно в Божьем мире,
Нет стыда, и нет греха.
Божья благость в каждой лире,
В каждом трепете стиха,
И в улыбках, и в лобзаньях,
И в кровавом буйстве мук,
И в полуночных свиданьях,
И в томлениях разлук.
Тот, кто знает ярость моря,
Ценит сладостный покой.
Только тот, кто ведал горе,
Стоит радости земной.
Не склоняйся пред судьбою,
Наслаждайся и страдай.
«Эллиптической орбитой…»
Эллиптической орбитой
Мчится вёрткая земля
Всё дорогой неизбитой,
Вечно в новые поля.
Солнце в фокусе сияет,
Чем он землю соблазняет,
Что он здесь заставил цвесть.
Сокровенное светило.
Ты незримо для очей,
И в просторах ты укрыло
Блеск неведомых лучей.
К солнцу голову подъемлет
От земли гелиотроп,
И тревожным слухом внемлет
Коней Феба тяжкий топ.
Но мечты к Иному правит
Вестник тайны, асфодель.
Сердцу верному он ставит
«Слепит глаза Дракон жестокий…»
Лиловая клубится тьма.
Весь этот мир, такой широкий, –
Одна обширная тюрьма.
Бесстрастный свод бытописаний,
Мечтаний радужных приют
И строй научных созерцаний
Безвыходна тюрьма строений,
В ней всем начертаны пути,
И в области своих стремлений
Не удается нам уйти.
Под пыльною тюрьмой одежды
И увядают все надежды.
К покорству душу приготовь.
Под бренною тюрьмою тела
Томится пленная душа.
Она в бессильи охладела,
Освободиться не спеша.
Но будет свергнут Змий жестокий,
Сожжётся новым Солнцем тьма,
В альбом («Любовь сочетает навеки…»)
Любовь сочетает навеки.
В пыланьи безмерной любви
Проплывши чрез смертные реки,
В раю безмятежном живи.
В лирическом светлом покое
Простивши земные грехи,
Душа прозревает иное,
Слова сочетая в стихи.
Какая бы нас ни томила
Земная и злая печаль,
Но песен чудесная сила
Уносит в звенящую даль,
Где ждёт госпожа Дульцинея,
И дивную пряжу прядёт,
Бессмертная роза цветёт.
«Бежал я от людей далёко…»
Бежал я от людей далёко.
Мой мир – коралловый атолл.
Живу спокойно, одиноко,
И, как в саду Эдема, гол.
Никто передо мной не в страхе,
Я всё живущее люблю,
Не убиваю черепахи,
Пугливых рыб я не ловлю.
Ещё для счастья моего!
Тяжёлой кистью винограда
Я довершаю торжество.
Порой гляжу на дно лагуны,
Где дремлет затонувший бот;
Быть может, там дукатов много;
Спустившись прибережный скат.
Нет, мне не надо и червонца.
Мой мир – коралловый атолл,
Где ясны звёзды, ярко солнце,
Где я пред океаном гол.
«Не скажешь, какими путями…»
Не скажешь, какими путями
Приходит к нам в душу печаль,
Лицо умывая слезами,
Туманом окутавши даль.
Не скажешь, какою дорогой
Приходит к нам в сердце тоска,
Когда к безнадёжности строгой
Костлявая движет рука.
«Я становлюся тем, чем был…»
Я становлюся тем, чем был.
Мы жили все до колыбели,
И бесконечный ряд могил
Начало приближает к цели,
И замыкается кольцо,
Навек начертанное строго,
И проясняется лицо
Владыки светлого чертога.
«Огни далёкие багровы…»
Огни далёкие багровы.
Под сизой тучею суровы,
Тоскою веют небеса,
И лишь у западного края
Встаёт, янтарно догорая,
Зари осенней полоса.
Спиной горбатой в окна лезет
Ночная мгла, и мутно грезит
Об отдыхе и тишине,
И отблески зари усталой,
Пред ней попятившися, вялой
Походкой подошли к стене.
Ну что ж! Непрошеную гостью
С её тоскующею злостью
Не лучше ль попросту прогнать?
Задвинув завесы, не кстати ль
Вдруг повернуть мне выключатель
«Как небо вечернее ясно!..»
Как небо вечернее ясно!
Какая там блещет звезда!
О жизни, погибшей напрасно,
Наносит удар за ударом
Жестокая чья-то рука.
Всё в жизни получено даром,
Уродливо или прекрасно,
Но всякая жизнь догорит…
И небо вечернее ясно,
И ярко Венера блестит.
«Лишь в минуты просветленья…»
Лишь в минуты просветленья
Пробуждённая душа
И печаль, и наслажденья
Пьёт из полного ковша,
Расширяет кругозоры,
Расторгает небеса,
Видит светлые просторы,
Созидает чудеса.
Дни обычности нелепой
Скудной струйкою текут,
Загоняют душу в склепы,
Все проходы стерегут.
Впечатления все вялы.
Точно ложечкою малой
Капли кисленькие пьёшь.
«Легкокрылою мечтою…»
Легкокрылою мечтою
Унесён ты от земли.
Посмотри, – перед тобою
Страны новые легли.
Ветер, волны шевеля.
Дальше Африк и Америк
Эта новая земля.
Но не радужную грёзу
Видят дрёмные глаза,
И не призрачную розу
Поит росная слеза.
Видишь, – там твоей невесте
Принесли уже фату.
Заключён в одну черту.
Но, конечно, в Путь наш Млечный
Не вместится этот мир.
Близок нам он бесконечно,
Дальше он, чем Альтаир.
Мы туда путей не знаем,
Не умеем их найти.
Мы в пространствах различаем
Только три всего пути:
Только этими путями
Нам Вселенная видна.
Все пути иные стёрты,
Мы запиханы в футляр,
Не умеем мы четвёртый
«Угол падения…»
Угол падения
Равен углу отражения…
В Сириус яркий вглядись:
Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.
Где-то в Америке
Иль на бунтующем Тереке, –
Как бы я мог рассчитать?
Ночью бессонною
Эту мечту отражённую
Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда…
Угол падения
Равен углу отражения…
Та же обоим звезда.
«Сатанята в моей комнате живут…»
Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько позову их, – прибегут.
Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.
Вкруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.
Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших.
А потом они начнут и свой рассказ.
Не стесняются ничуть своих проказ.
В людях столько зла, что часто сатанёнок
Вдруг заплачет, как обиженный ребёнок.
Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.
Уж привыкли, знают, я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.
Почитаю им порой мои стихи,
И услышу ахи, охи и хи-хи.
Скажут мне: «Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем».
Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,
Как у нас очаровательны печали,
Как Невесты мудрые Христа встречали,
Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слёз и море ласк.
«Два блага в мире есть, добро и зло…»
Два блага в мире есть, добро и зло,
Есть третье, но неведомое людям.
Оно в саду Эдема расцвело.
Хоть вспомним мы его, но позабудем.
Его назвать я не умею сам,
А приблизительно назвать не смею,
И утешаюся лишь тем, что там
Я этим благом снова овладею.
Сложилась, людям вовсе непонятна,
И мудрая Эдемская змея
Таит свои пленительные пятна.
Зелёные глаза сверкнут во мгле,
Раздвоенный язык она покажет,
Прошепчет свой завет немой земле,
И снова в свой глубинный мрак заляжет.
«Тебя я не устану славить…»
Тебя я не устану славить,
Любовь единая моя.
Не знаю я, куда мне править,
Но мчит стремительно ладья.
Его словам моя рука
Повиноваться не устанет,
Хоть цель безмерно далека.
Весь мир окутан знойным бредом,
Но из ущелий бытия
К тебе стремлюсь я верным следом,
Любовь единая моя.
За Альтаиром пламенея,
Для вечной встречи Алетея
Сандалии снимает с ног.
В пути безмерном ты устала,
Устала так же, как и я,
Но скоро снимешь покрывало,
Любовь единая моя.
«В унылую мою обитель…»
В унылую мою обитель,
Вокруг которой бродит злость,
Вошёл Эдемский светлый житель,
Мальчишка милый, дивный гость.
Босыми шлёпая ногами
О мой натёртый гладко пол,
Он торопливыми шагами
Ко мне с улыбкой подошёл,
С моим столом, и посмотрел
В глаза мне прямо долгим взглядом,
Как бы струившим токи стрел.
«О, бедный друг мой, как исхожен
Ты всё ещё неосторожен,
Впустил ты злость, тоску, тревогу,
И раздражение, и ложь.
С собою в дальнюю дорогу
Грехов ты много понесёшь». –
«Мой милый мальчик, мой вожатый,
Я вижу глаз твоих лучи,
Но тьма во мне, и, тьмой объятый,
Тебя прошу я: научи.
Скрывать я ничего не смею,
Тебя не смею обмануть.
Скажи мне вновь про Алетею
Из кельи тёмной и унылой
Гостей незваных изгони».
«Растревожил рану, а зачем?…»
Растревожил рану, а зачем?
Что прошло, о том не вспоминай.
Тёмен мир, и глух к тебе, и нем,
Не найдёшь потерянный твой рай,
И того, за что ты изгнан был,
Не искупишь смертною тоской
В час, когда суровый Азраил
Разлучит тебя с земной судьбой.
Только верь, что всё ж разлуки нет,
Что Господень мир неодолим,
Что за гранями несчётных лет
Мы в глаза друг другу поглядим.
«Моя молитва – песнь правдивая…»
Моя молитва – песнь правдивая,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
Пускай для слабых душ соблазнами
Пылает каждая из книг, –
К Тебе идём путями разными,
И я в грехах Тебя постиг.
И не лукавил мой язык.
Тебя хулою песнь прославила, –
Тебе слагалась песнь правдивая,
Тебе
