твоё молчание

  Едва переносил.

Безумный полдень, страстно дышащий,

  Пьянящий тишину,

И ветер, ветви чуть колышущий

  И зыблющий волну,

Завесой шаткой, обольстительной

  Весь мир обволокли,

И грех мне сладок был пленительной

  Прохладою земли.

«Не весна тебя приветит…»

Не весна тебя приветит,

Не луна тебе осветит

Полуночные мечты.

Не поток тебя ласкает,

Не цветок тебя венчает,

Даришь радость только ты.

Без тебя всё сиротеет,

Не любя, всё каменеет,

Никнут травы и цветы.

Вешний пир им не отрада,

Здешней неги им не надо,

Жизнь даруешь только ты.

Не судьбе земля покорна,

Лишь в тебе живые зёрна

Безмятежной красоты.

Дочь высокого пыланья,

В ночь земного пребыванья

Льёшь святое пламя ты.

«Предвестие отрадной наготы…»

Предвестие отрадной наготы

В твоей улыбке озарённой встречи,

Но мне, усталому, пророчишь ты

Заутра после нег иные речи.

И я скольжу над вьюгой милых ласк

Мечтой, привыкнувшей ко всем сплетеньям,

И, не спеша войти в святой Дамаск,

На перекрёстке медлю за куреньем.

Ты подожди, прелестница, меня,

Займись хитро сплетённою косою.

Я в твой приют войду на склоне дня,

Когда поля задремлют под росою.

А ранним утром мне расскажешь ты,

Смущённая, наивно хмуря брови,

Что предвещают алые цветы,

О чём пророчит знойный голос крови.

«Хотя сердца и ныне бьются верно…»

Хотя сердца и ныне бьются верно,

  Как у мужей былых времён,

Но на кострах, пылающих безмерно

  Мы не сжигаем наших жён.

И, мёртвые, мы мудро миром правим:

  Благословив закон любви,

Мы из могилы Афродиту славим:

  «Живи, любимая, живи!»

И если здесь, оставленная нами

  Кольца любви не сбережёт,

И жадными, горящими устами

  К ночному спутнику прильнёт, –

Не захотим пылающего мщенья,

  И, жертвенный отвергнув дым,

С улыбкою холодного презренья

  Нам изменившую простим.

«Приди ты поздно или рано…»

Приди ты поздно или рано,

Всё усложни или упрость

Словами правды иль обмана, –

Ты мне всегда желанный гость.

Люблю твой взор, твою походку

И пожиманье тонких плеч,

Когда в мечтательную лодку

Тебя стремлюся я увлечь,

Чтобы, качаяся на влаге

Несуществующей волны,

Развивши паруса и флаги,

На остров плыть, где реют сны,

Бессмертно ясные навеки,

Где радость розовых кустов

Глубокие питают реки

Среди высоких берегов,

Где весело смеются дети,

Тела невинно обнажа,

Цветами украшая эти

Твои чертоги, госпожа.

«Бессмертною любовью любит…»

Бессмертною любовью любит

И не разлюбит только тот,

Кто страстью радости не губит,

Кто к звёздам сердце вознесёт,

Кто до могилы пламенеет, –

Здесь на земле любить умеет

Один безумец Дон-Кихот.

Он видит грубую Альдонсу,

Но что ему звериный пот,

Который к благостному солнцу

Труды земные вознесёт!

Пылая пламенем безмерным,

Один он любит сердцем верным,

Безумец бедный, Дон-Кихот.

Преображает в Дульцинею

Он деву будничных работ

И, преклоняясь перед нею,

Ей гимны сладкие поёт.

Что юный жар любви мгновенной

Перед твоею неизменной

Любовью, старый Дон-Кихот!

«С неистощённой радостью проснусь…»

С неистощённой радостью проснусь,

  И стану снова ясно-молод,

  И ты забудешь долгий холод,

Когда к недолгой жизни я вернусь.

  Целуя милое лицо

Для счастья вновь ожившими устами,

Тебя потешу зыбкими мечтами,

  Сплетя их в светлое кольцо.

Небо голубое

И это небо голубое,

И эта выспренная тишь!

И кажется, – дитя ночное,

К земле стремительно летишь,

И радостные взоры клонишь

На безнадёжную юдоль,

Где так мучительно застонешь,

Паденья ощутивши боль.

А всё-таки стремиться надо,

И в нетерпении дрожать.

Не могут струи водопада

Свой бег над бездной задержать,

Не может солнце стать незрячим,

Не расточать своих лучей,

Чтобы, рождённое горячим,

Всё становиться горячей.

Порыв, стремленье, лихорадка, –

Закон рождённых солнцем сил.

Пролей же в землю без остатка

Всё, что от неба получил.

«Для тебя, ликующего Феба…»

Для тебя, ликующего Феба,

Ясны начертанья звёздных рун.

Светлый бог! Ты знаешь тайны неба,

Движешь солнцы солнц и луны лун.

Что тебе вся жизнь и всё томленье

На одной из зыблемых земель!

Но и мне ты даришь вдохновенье.

Завиваешь Вакхов буйный хмель,

И мечтой нетленной озлатило

Пыльный прах на медленных путях

Солнце, лучезарное светило.

Искра ясная в твоих кудрях.

От тебя, стремительного бога,

Убегают, тая, силы зла,

И твоя горит во мне тревога.

Я – твоя пернатая стрела.

Мне ты, Феб, какую цель наметил,

Как мне знать, и как мне разгадать!

Но тобою быстрый лёт мой светел,

И не мне от страха трепетать.

Пронесусь над косными путями.

Прозвучу, как горняя свирель,

Просияю зоркими лучами,

И вонжусь в намеченную цель.

«В ясном небе – светлый Бог Отец…»

В ясном небе – светлый Бог Отец,

Здесь со мной – Земля, святая Мать.

Аполлон скуёт для них венец,

Вакх их станет хмелем осыпать.

Вечная качается качель,

То светло мне, то опять темно.

Что сильнее, Вакхов тёмный хмель,

Или Аполлоново вино?

Или тот, кто сеет алый мак,

Правду вечную один хранит?

Милый Зевс, подай мне верный знак,

Мать, прими меня под крепкий щит.

«Пробегают грустные, но милые картины…»

Пробегают грустные, но милые картины,

Сотни раз увиденный аксаковский пейзаж.

  Ах, на свете всё из той же самой глины,

  И природа здесь всегда одна и та ж!

Может быть, скучает сердце в смене повторений,

Только что же наша скука? Пусть печалит, пусть!

  Каждый день кидает солнце сети теней,

  И на розовом закате тишь и грусть.

Вместе с жизнью всю её докучность я приемлю,

Эти речки и просёлки я навек избрал,

  И ликует сердце, оттого что в землю

  Солнце вновь вонзилось миллионом жал.

«Ты хочешь, девочка луна…»

Ты хочешь, девочка луна,

Идущая с крутого неба

Отведать горнего вина

И нашего земного хлеба.

Одежды золотая сеть

Пожаром розовым одела

Так непривыкшее гореть

Твоё медлительное тело.

Вкусив таинственную смесь

Того, что в непонятном споре

Разделено навеки здесь,

Поёшь ты в благодатном хоре.

Твой голос внятен только мне,

И, опустив глаза, я внемлю,

Как ты ласкаешь в тишине

Мечтательною песней землю.

«Только мы вдвоём не спали…»

Только мы вдвоём не спали,

Я и бледная луна.

Я был тёмен от печали,

А луна была ясна.

И луна, таясь, играя

Сказкой в зыблемой пыли,

Долго медлила у края

Тьмою дышащей земли.

Но, восторгом опьянённый,

Я взметнул мою луну

От земли, в неё влюблённой,

Высоко на крутизну.

Что порочно, что безгрешно,

Вместе всё луна сплела, –

Стала ночь моя утешна,

И печаль моя – светла.

«Ветер наш разгульный…»

Ветер наш разгульный,

Ветер наш земной,

Песни богохульной

Надо мной не пой.

Кто подобен ветру,

Тот потупит взгляд.

Стих покорен метру,

Сердце бьётся в лад.

Правит нашим миром

Светлый Аполлон.

Сердцу, песням, лирам

Жизнь дарует он.

Все земные доли

Он из солнца льёт.

Он и ветру в поле

Указал полёт.

Ветер, ветер вольный,

Вождь летучих туч,

Ты не силой дольной

Волен и могуч.

«Улыбались, зеленея мило, сосенки…»

Улыбались, зеленея мило, сосенки,

  Октябрю и Покрову,

  А печальные березыньки

Весь убор сронили в ржавую траву.

Ах, зелёные, весёлые бессмертники,

  Позавидую ли вам?

  Разве листья-кратколетники

Наклонять не слаще к свежим муравам?

И не слаще ль вместе с нашей тёмной матерью

  Умирать и воскресать?

  Разве сердцу не отраднее

О былом, о вешнем втайне помечтать?

«На всё твоё ликующее лето…»

На всё твоё ликующее лето

Ложилась тень осенних перемен,

И не было печальнее предмета,

Чем ожидаемый подснежный плен.

Но вот земля покрылась хрупким снегом,

Покорны реки оковавшим льдам,

И вновь часы земные зыбким бегом

Весенний рай пророчествуют нам.

А зимний холод? Сил восстановитель.

Как не́ктар, полной грудью воздух пей.

А снежный плен? Засеянных полей

Он – верный друг, он – жизни их хранитель.

«Кукушка кукует…»

  Кукушка кукует.

Забавится сердце приметами.

  Весна поцелует

Устами, едва разогретыми,

  Лесные опушки

Цветеньем мечты обнесёт, –

  К чему же кукушки

Протяжный, медлительный счёт?

  Зарёю вечерней

Поёт соловей, заливается.

  Душа суеверней.

Светло и отрадно мечтается.

  Нездешняя радость

Наполнила даль бытия.

  К чему ж эта сладость

В призывной тоске соловья?

«Не знаю лучшей доли…»

Не знаю лучшей доли, –

С сумою, с посошком

Идти в широком поле

Неспешно босиком.

Вздыхают томно травы

В канавках вдоль дорог.

Бесшумные дубравы

Не ведают тревог.

Не спорит здесь с мечтами,

Не шепчет злую быль

Под голыми ногами

Податливая пыль.

В истоме знойной лени

Даря мне холодок,

Целует мне колени

Прозрачный ручеёк.

И струями омытым

Ногам не страшен жар,

И никнет к ним, открытым

Всем ветеркам, загар.

Легки и звонко-зыбки,

Стихи в душе звенят,

Как ландышей улыбки,

Как томный запах мят.

И всем я чужд отравам,

Когда иду босой

По придорожным травам,

Обрызганным росой.

«Упоённый смуглой наготою…»

Упоённый смуглой наготою

И безмерной радостью горя,

Из фонтана чашей золотою

Черпал воду юный сын царя,

И устами, алыми, как зори,

Лобызая влажные края,

Он смотрел в лазоревое море,

Где смеялась мудрая змея.

А на тело, девственно-нагое,

Любовалась томная земля,

Лёгкой ласки в полуденном зное

И невинной радости моля,

Чтоб он вышел на её дороги,

Солнечное милое дитя,

Хрупкой травкой о нагие ноги

С безмятежным смехом шелестя.

Чары слова

Канон бесстрастия

Поэт, ты должен быть бесстрастным,

Как вечно справедливый Бог,

Чтобы не стать рабом напрасных,

Ожесточающих тревог.

Воспой какую хочешь долю,

Но будь ко всем равно суров.

Одну любовь тебе позволю,

Любовь к сппетенью верных слов.

Одною этой страстью занят,

Работай, зная наперёд,

Что жала слов больнее ранят,

Чем жала пчёл, дающих мёд.

И муки, и услады слова, –

В них вся безмерность бытия.

Не надо счастия иного.

Вот круг, и в нём вся жизнь твоя.

Что стоны плачущих безмерно

Осиротелых матерей?

Чтоб слово прозвучало верно,

И гнев, и скорбь в себе убей.

Любить, надеяться и верить?

Сквозь дым страстей смотреть на свет?

Иными мерами измерить

Всё в жизни должен ты, поэт.

Заставь заплакать, засмеяться,

Но сам не смейся и не плачь.

Суда бессмертного бояться

Должны и жертва, и палач.

Всё ясно только в мире слова,

Вся в слове истина дана,

Всё остальное – бред земного,

Бесследно тающего сна.

«Душа моя, благослови…»

Душа моя, благослови

И упоительную нежность,

И раскалённую мятежность,

И дерзновения любви.

К чему тебя влечёт наш гений,

Твори и в самый тёмный день,

Пронзая жуть, и темь, и тень

Сияньем светлых вдохновений.

Времён иных не ожидай, –

Иных времён и я не стою, –

И легкокрылою мечтою

Уродства жизни побеждай.

«Оттого так прост и ясен…»

Оттого так прост и ясен

Ваш состав, мои стихи,

Что слагалися вы сами,

А не я вас сочинял.

Верен путь мой иль напрасен,

От вехи и до вехи,

О стихи мои, меж вами

Трудный путь я пролагал.

Посмеётся гордый ясень

Над нестройностью ольхи, –

Я, стихи, утешен вами,

Вас векам я завещал.

Мой закат, багров и красен,

На седые ляжет мхи, –

Ваш восток пылает снами,

Переливно-синь и ал.

«Стихи, умеете вы литься…»

Стихи, умеете вы литься,

Как слёзы в трогательный час.

Кто не хотел молиться,

Тот не постигнет вас.

Приноситесь нежданно,

Утешите скользя,

Порой звучите странно,

Но вас забыть нельзя.

Вам ведомы очарованья,

Каких не знает точность слов,

И жуткость волхвованья,

И трепет сладких снов.

Как ни горю мечтами,

Слагать вас не могу.

Слагаетесь вы сами

На вечном берегу.

Там солнце пламенно пылает,

Цветы нетленные там есть.

Оттуда долетает

И к нам святая весть.

«Знойно туманится день…»

Знойно туманится день,

Гарью от леса несёт,

Тучи лиловая тень

Тихо над Волгой ползёт.

Знойное буйство, продлись!

Длися, верховный пожар!

Чаша земная, курись

Неистощимостью чар!

Огненным зноем живу,

Пламенной песней горю,

Музыкой слова зову

Я бирюзу к янтарю.

Тлей и алей, синева,

В буйном кружении вьюг!

Я собираю слова,

Как изумруд и жемчу́г.

«Птичка низко над рекою…»

Птичка низко над рекою

Пронеслась, крылом задела

Всколыхнувшуюся воду

И лазурною стезёю

Снова быстро полетела

На простор и на свободу.

Ветер вольный, быстролётный

На дороге взвеял пылью,

Всколыхнул кусты и воду

И помчался, беззаботный,

Над земною скучной былью

На простор и на свободу.

Людям песенку сложил я,

Словно лодочку столкнул я

С отмели песочной в воду,

И о песне позабыл я,

И опять мечте шепнул я:

«На простор и на свободу!»

«Трое ко мне устремились…»

Трое ко мне устремились,

Трое искали меня,

Трое во мне закружились,

Пламенной вьюгой звеня, –

Ветер, дающий дыханье,

Молния, радость очей,

Облачный гром, громыханье

Вещих небесных речей.

Вихорь, восставший из праха

В устали томных дорог,

Все наваждения страха

В буйных тревогах я сжёг.

В огненной страсти – услада,

Небо – ликующий храм,

Дни – сожигаемый ладан,

Песня – живой фимиам.

«Если замолкнет хотя на минуту…»

Если замолкнет хотя на минуту

  Милая песня моя,

Я погружаюся в сонную смуту,

  Горек мне бред бытия.

Стонет душа, как в аду Евридика.

  Где же ты, где же, Орфей?

Сумрачна Лета, и каркает дико

  Ворон зловещий над ней.

Всё отгорело. Не надо, не надо

  Жизни и страсти земной!

Есть Евридике одна лишь отрада,

  Жаждет услады одной.

Стройный напев, вдохновенные звуки

  Только услышит она, –

Пляшет, подъемля смятенные руки,

  Радостью упоена.

Вновь пробуждается юная сила

  Жить, ликовать и любить,

Солнце дневное, ночные светила

  С равным восторгом хвалить,

Знать, что вовеки светла и нетленна

  Сладкая прелесть любви.

С песнею жизнь и легка и блаженна.

  Песня, ликуй и живи!

Милая песня любви и свободы,

  Песня цветущих полей,

Пей на меня твои ясные воды,

  Лепетом звучным лелей!

«Я испытал превратности судеб…»

Я испытал превратности судеб,

И видел много на земном просторе,

  Трудом я добывал свой хлеб,

  И весел был, и мыкал горе.

На милой, мной изведанной земле

Уже ничто теперь меня не держит,

  И