созревшим гроздьям виноградным, —
Но богом мстящим, беспощадным
Бегут они от рук Тантала,
И выпрямляется лоза,
И свет небес, как блеск металла,
Томит молящие глаза.
К холодной, радостной струе, —
Она поет, звенит, хохочет
В недостигаемом ручье.
И чем он ниже к ней нагнется,
Тем глубже падает она,
И пред устами остается
Песок обсохнувшего дна.
Лицом горячим он поник,
И, безответный и хрипящий,
12 августа 1892
«На пастушьей дудке…»
На пастушьей дудке
Кто бы так сыграл?
По его погудке
Всяк мальчонку знал.
Где бы в околотке
Ни раздался вдруг,
Как с небесной лодки,
Как бы ни был занят
Всяк невольно станет,
Песню запоет,
И тоска не стонет,
Сердца не щемит.
Голос друга понят
И не позабыт.
«Это — пастушонок
Генрих гонит коз».
Вот он, бледен, тонок,
В рваном платье, бос,
С полевых тропинок
Сплел цветы в венок,
Мак да василек.
И глядит, невинный,
И поет, простой:
«Знаю я, недлинный
Мак мне шепчет сонный:
„Небо там светлей“.
Веет мне с полей».
Улыбаясь ясно,
Запевает вновь:
«Как земля прекрасна!
Как мила любовь!
Утешайте, весны,
Девушек земли,
Чтоб фиалки росны
Снова зацвели».
На глазах слезинки,
«Ранние росинки
Ласковы для всех.
Кто не знает лени,
Радостно тому
И ночную тьму».
29 августа, 28 сентября 1892
«Я ждал, что вспыхнет впереди…»
Я ждал, что вспыхнет впереди
И нежно скажет:
«Иди!»
Без жизни отжил я, и жду,
Что смерть свой бледный лик покажет
И грозно скажет:
«Иду!»
12 октября 1892
Ирина
Помнишь ты, Ирина, осень
В дальнем, бедном городке?
Было пасмурно, как будто
Небо хмурилось в тоске.
Словно сетью заволок
Весь в грязи, в глубоких лужах
Потонувший городок,
И, тяжелым коромыслом
Ты с реки тащила воду,
Щеки рдели горячо…
Был наш дом угрюм и тесен,
Крыша старая текла,
Пол качался под ногами,
Из разбитого стекла
Полусгнившее крыльцо…
Хоть бы раз слова упрека
Ты мне бросила в лицо!
Хоть бы раз в слезах обильных
Излила невольно ты
Накопившуюся горечь
Беспощадной нищеты!
Я бы вытерпел упреки
И смолчал бы пред тобой.
Я, безумец горделивый,
Не поладивший с судьбой,
Так настойчиво хранивший
Обманувшие мечты
И тебя с собой увлекший
Для страданий нищеты.
Опускался вечер темный
Нас измучившего дня, —
Ты мне кротко улыбалась,
Утешала ты меня.
Говорила ты: «Что бедность!
Лишь была б душа сильна,
Лишь была бы жаждой счастья
И опять, силен тобою,
Смело я глядел вперед,
В тьму зловещих испытаний,
Угрожающих невзгод.
И теперь над нами ясно
Вечереют небеса.
Это ты, моя Ирина,
Сотворила чудеса.
1-22 октября 1892
«Я также сын больного века…»
Я также сын больного века,
Душою слаб и телом хил,
Но странно — веру в человека
Я простодушно сохранил.
В борьбе упорно-беспощадной
Сгорели юные мечты.
Потоптаны толпой злорадной
Надежд весенние цветы,
И длится ночь, черна, как прежде,
Всю землю мглою полоня, —
А всё же радостной надежде
6 октября 1892
«Туман не редеет…»
Туман не редеет.
Молочною мглою закутана даль,
И на сердце веет
С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду.
Дорогой привычной
Иду.
Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой.
Как моря седого
Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
Торопится стая
Теней.
«Какая тишина! Какою ленью дышит…»
Какая тишина! Какою ленью дышит
Дремотный сад!
Какою радостью беспечной пышет
Его закат!
Мой старый клен, ты прожил много,
Но что ты рассказать бы мог?
Спокойна и убога, —
Поник ты старыми ветвями
Над одинокою скамьей.
Весенними ночами
Ты слушал речи страсти молодой?
Видал ты здесь потайные свиданья?
Хранил ты на коре своей
Следы ножа — немые начертанья,
Понятные лишь ей?
Скучающий старик, едва ли
В твоей тени
Слова любви звучали,
Едва ли пролетали
Ликующие дни.
Вот сыплет ночь движением нескорым
Рой звезд на небе бледно-голубом,
И бледная луна над косогором
Взошла серпом.
Заснувшая беззвучно деревушка
Так ярко вся луной озарена,
Что каждая лачужка,
Как на столе красивая игрушка,
Мне в ней отчетливо видна.
Загадочные силы!
Когда взойдет над ними день?
Темнее сумрака могилы
Их обнимающая тень.
20, 24, 26 декабря 1892, 5 января 1893
Темницы жизни покидая,
Душа возносится твоя
К дверям мечтательного рая.
В недостижимые края.
Встречают вечные виденья
Ее стремительный полет,
Из грез кристаллы создает.
Когда ж, на землю возвращаясь,
Непостижимое тая,
Она проснется, погружаясь
Небесный луч воспоминаний
Внезапно вспыхивает в ней
И злобный мрак людских страдании
Прорежет молнией своей.
3 февраля 1893
«Холодный ветерок осеннего рассвета…»
Холодный ветерок осеннего рассвета
Повеял на меня щемящею тоской.
Я в ранний час один на улице пустой.
В уме смятение, вопросы без ответа.
О, если бы душа была во мне согрета
Надеждой на ответ, могучей жаждой света!
Нет и желанья знать загадки роковой
Угрюмый смысл, почти разгаданный судьбой.
Текут события без цели и без смысла, —
Давно я так решил в озлобленном уме, —
Разъединенья ночь над весями повисла,
Бредем невесть куда, в немой и злобной тьме,
И тьмы не озарят науки строгой числа
Ни звучные хвалы в торжественном псалме.
21 февраля 1893
Кто это возле меня засмеялся так тихо?
Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!
Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,
Лихо стояло и возле крестильной купели,
Лихо за мною идет неотступною тенью,
Лихо уложит меня и в могилу.
Лихо ужасное, враг и любви и забвенью,
Кто тебе дал эту силу?
Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:
«Я — бесталанное, всеми гонимое Лихо!
В чьем бы дому для себя уголок ни нашло я,
Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.
Только тебе побороться со мной недосужно, —
Странно мечтая, стремишься ты к мукам.
Вот почему я с твоею душою так дружно,
Как отголосок со звуком».
30 декабря 1891, 26 января 1892, 2 апреля 1893
«Я слагал эти мерные звуки…»
Я слагал эти мерные звуки,
Чтобы голод души заглушить,
Чтоб сердечные вечные муки
В серебристых струях утопить,
Чтоб звучал, как напев соловьиный,
Чтоб, спаленные долгой кручиной,
Улыбнулись хоть песней уста.
2 июля 1893
Противный сон
Наш кот сегодня видел
Ужасно скверный сон,
И с болью головною
Проснулся рано он.
Коту сегодня снился
Там прежде были мыши, —
Но он стоял пустой:
Окрестные крестьяне
Муки не привезли,
И мыши с голодухи
Куда-то все ушли, —
И нет коту поживы.
Расстроил чрезвычайно
Кота сегодня он.
7 сентября 1893
«В переулке одиноко…»
В переулке одиноко
Я иду. Прохожих нет.
Зажигается далёко
Скучно всё вокруг и тёмно,
Всё как будто бы в бреду,
И в душе тоскливо, томно.
Я, понурившись, иду.
Небо в тучи обложил,
Дождик лужицы насеял,
Что мне лужицы ночные!
Обходить их не хочу,
И порою в них босые
Ноги тихо омочу.
С каждым их холодным всплеском,
С каждым вздохом тёмных вод
Дальний свет призывным блеском,
Разгораяся, зовёт.
А куда же мне идти?
Неотвязная истома
Все запутала пути.
13 сентября 1893
«Безнадежным криком боли…»
Безнадежным криком боли
Новый год.
Так же будешь сеять доли
Так же к правде равнодушен,
Так же разуму не мил
И постыл,
Так же случаю послушен,
Ты по свету понесешь
Ту же ложь.
Так же сердце ты изранишь,
Так же разум истиранишь,
Как и тот,
Старый год,
И бессильно умирает.
21 декабря 1893
«Грустная светит луна…»
Грустная светит луна,
Плещется тихо волна,
И над рекою туман.
Тяжко задумался лес.
Хочется сердцу чудес,
Чутко иду над рекой, —
Вижу я мелкое дно,
Тень утонула в реке,
Возле — молчанье одно.
23 декабря 1893
«Истомный зной, но мне отрадна…»
Дыханье хвой впиваю жадно,
Как ток багряного вина.
Лесная тишь поет со мною
И краски жизни огневой
Смягчает лиловатой тьмою,
Как тучею перед грозой.
Но не люблю я возвращенья
В простор полей и в гомон сел,
Где волны тщетного волненья
О тишина, о мир без звука!
Парю высоко над землей, —
А там, в полях, земная скука
Влачится хитрою змеей.
Зарница на небе проблещет,
Где травка хилая трепещет,
И где в канавках дремлет жуть.
Хоть час еще идти тропами
Твоими, лес, где сладок вздох,
Где мягко гнется под ногами
Никто не встретится, не спросит,
И цвет мечты моей не скосит
14 июня 1894
Я сюда прихожу,
Молчаливый и точный,
И угрюмо гляжу, —
Не видны ли в потоке
Ненавистных теней
Эти бледные щеки,
Это пламя очей,
Эти губы сухие,
Эта строгость чела,
Где проносятся злые
Наваждения зла.
И сегодня я встретил
Ту, кого я так ждал, —
Ту же гордость заметил,
Ту же томность узнал.
Но за нею стремиться
Я в толпе не посмел, —
Мне скорей удалиться
3 июля 1894
«Дождь неугомонный…»
Шумно в окна бьёт,
Воя, слёзы льёт.
Стонет под окном,
И шуршит бумага
Под моим пером.
Как всегда случаен
Кое-как промаен
И отброшен в тень.
Но не надо злости
Вкладывать в игру,
Как ложатся кости,
Так их и беру.
19 июля 1894
«Лампа моя равнодушно мне светит…»
Лампа моя равнодушно мне светит.
Брошено скучное дело,
Песня еще не созрела, —
Что же тревоге сердечной ответит?
Белая штора висит без движенья.
Чьи-то шаги за стеною.
Эти больные томленья —
Перед бедою!
3 октября 1894
Над полями ходит и сердито ропщет
Взором землю сушит и колосья топчет, —
Стрибог, помогай!
Ходит дикий, злобный, хлеб и мнет и душит,
И повсюду землю гневным взором сушит, —
Стрибог, помогай!
Губит наших деток неподвижным взором
Голодом томимы, молим хриплым хором:
Стрибог, помогай!
11 октября 1894
«О царица моя! Кто же ты? Где же ты?..»
О царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может,
не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, — и счастье ее не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха
и прячет истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилег,
отдыхая, в лесу у ручья.
Кто же ты,
Чаровница моя?
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, — бегут роковые обломки колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
Сколько странных видений и странных, недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о царица моя?
20 октября 1894
«Трепетно падают лилии белые…»
Трепетно падают лилии белые
В бездну забвенья, чёрную мглистую.
Тихо поникли мечты помертвелые.
Вспомнил я чью-то улыбку лучистую.
Смутно мерцают огни.
Кто-то проходит. Взгляни!
Что это? Страшное, гневное, злобное,
Веет тоскою и веет отчаяньем,
Смерти таинственной странно подобное,
Полное зноем и диким страданием.
22 октября 1894
«Трепетно падают лилии белые…»
Трепетно падают лилии белые,
Идти в толпе, глядеть, мечтать,
Мечты не разделять ни с кем
И ни на что не притязать.
24 ноября 1894
«Живи и верь обманам…»
Живи и верь обманам,
И сказкам, и мечтам.
Твоим душевным ранам
И жизни переменной
Напиток сладкопенный
Желаний и страстей.
За грани жизни дольной
Очей не устремляй
И мыслью своевольной
Природы не пытай.
Вещают тайну тени.
Для смелого ума
В них смертные ступени,
Предсказанная тьма.
О смертный, верь обманам,
И сказкам, и мечте.
Дивись мирским туманам,
Как вечной красоте.
28 марта 1889, 30 декабря 1894
Но где, найду ли я?
Блуждает песня странная,
Безумная моя,
Дорогой незнакомою,
Среди немых болот.
С медлительной истомою
Она меня ведет.
Мгновения бесследные
Над ней летят в тиши,
И спят купавы бледные,
И дремлют камыши.
Коса ее запутана,
В ней жесткая трава,
И, дикой мглой окутана,
Поникла голова.
Дорогой потаенною,
Среди немых болот,
Где ирис, влагой сонною
Напоенный, цветет,
Блуждает песня странная,
Безумная моя.
Ее найду ли я?
21 марта 1895
«Я любил в тебе слиянье…»
Я любил в тебе слиянье
Качеств противоположных:
Глаз правдивых обаянье
И обман улыбок ложных;
Кротость девочки-подростка,
Целомудренные грезы —
И бичующие жестко
Обличенья и угрозы;
Сострадательную нежность
Над поруганной рабыней —
И внезапную мятежность
Перед признанной святыней.
7 апреля 1895
«Блаженство мне — мои страданья…»
Блаженство мне — мои страданья.
Предтечи смерти, увяданья
С отрадой вижу я черты.
Ее листву оденет в грезы
Неизъяснимой красоты.
14 мая 1895
«На серой куче сора…»
На серой куче сора,
У пыльного
