Скачать:TXTPDF
Стрелец. Сборник № 1. Фёдор Сологуб, Владимир Владимирович Маяковский, Александр Александрович Блок, Алексей Михайлович Ремизов, Велимир Хлебников

быть?

Теофил

Признайся, всем вам осудить

Меня хотелось этот раз,

Да вот, мой сан, помимо вас,

Мне возвращен — вам на печаль.

Петр

Мне, господин, вас очень жаль.

Когда скончался кардинал,

Я сан его вам предлагал,

Но вы отвергли сан такой

Богобоязненной душой.

Тогда Теофил отправляется ссориться с другим.

Теофил

Фома, Фома! Ты плохо спал?

Смотри-ка, вновь я сенешал!

Не будешь носа задирать,

Со мной сцепляться, враждовать!

Вот, нос тебе я наклеил!

Фома

Во имя бога, Теофил!

Уж не хлебнули ль вы вина?

Теофил

Э, друг мой, не твоя вина,

Что завтра выгоню тебя!

Фома

О, боже правый! Вас любя,

Пленен я вашим был умом…

Теофил

Фома, не пленник я. Притом

Могу вредить, могу помочь.

Фома

Вы ссориться, кажись, не прочь.

Прошу, оставьте вы меня.

Теофил

Фома, Фома! При чем тут я?

Надеюсь время наверстать!

Придется всем погоревать.

Здесь раскаивается Теофил; он приходит в капеллу Мадонны и говорит:

Безумец жалкий я! Куда теперь пришел?

О, расступись, земля! Я в ад себя низвел,

Когда отрекся я и господином счел

Того, кто был и естьисточник всяких зол.

Я знаю, согрешив, отверг святой состав.

Я бузины хлебнул взамен целебных трав.

Над хартией моей злой дьявол тешит нрав,

Освободит меня, живую душу взяв.

Меня не примет Бог в Свой светлый вертоград,

Душа моя пойдет к чертям в кипучий ад.

О, расступись, земля! Там каждый дьявол рад,

Там ждут они меня, клыки свои острят!

Господь, что делать мне, безумцу, научи?

Всем миром надо мной занесены бичи,

Всех адских глаз в меня направлены лучи,

Все двери предо мной закрылись на ключи!

Сойду ль когда с пути моих безумных дел?

За малое добро я Господа презрел,

Но радости земли, которых я хотел,

Закинули меня в безрадостный предел!

Семь лет иду тропой твоею, Сатана!

Трудна моя вина от хмельного вина;

Расплата за грехи мне скоро суждена,

Плоть плотникам-плутам в аду обречена.

Больной душе моей возлюбленной не стать,

Мадонну за нее не смею умолять.

Плохие семена пришлось мне рассевать:

В аду придется им расти и созревать.

Безумен я, увы! Темна судьба моя!

В отчаяньи и я, и ты, душа моя!

Когда бы смел просить святой защиты я,

Тогда спаслись бы мы — моя душа и я.

Я проклят и нечист. В канаве место мне,

Я знаю, что сгорю на медленном огне.

Такой ужасной смерть не снилась и во сне!

Я мукою своей обязан Сатане.

Уже ни на земле, ни в небе места нет.

Где черти обдерут несчастный мой скелет?

В кромешный ад идти совсем охоты нет,

А Господу я враг, — закрыт мне райский свет.

Не смею умолять святых мужей и жен:

Я к дьяволам ходил нечистым на поклон;

Проклятый свиток мой моим кольцом скреплен!

В несчастный день я был богатством искушен…

Святых мужей и жен не смею я молить,

Мадонну кроткую не смею я любить,

Но чистоту ее осмелюсь восхвалить,

Я знаю: за хвалу нельзя меня хулить.

Вот молитва, которую Теофил говорит перед Мадонной:

Мадонна святая

Дева Благая,

Твоей защиты молю я,

Тебя призывая,

В нужде изнывая

И сердце Тебе даруя.

Сойди, врачуя.

Радости чуя

Вечного рая,

Тебя молю я,

О Сыне тоскуя,

Дева Святая.

Тебе моленье,

Тебе служенье —

Сердцу в усладу.

Но искушенье

Несет сомненье,

Уносит отраду.

Я предан аду,

Но сердцу надо

Твое утешенье.

О, дай в награду

Жалкому гаду

Твое прощенье!

Святая Мадонна!

Дрожит смущенно

Моя душа пред Тобою:

В скорби бессонной

Ей не быть исцеленной,

И станет вечной рабою.

Жар ее скрою

Лишь доской гробовою:

Лишь смерть — неуклонно

Ведет к покою

Того, кто Тобою

Душу обрел спасенной.

О, Дева, где Ты?

В кротость одета,

Ты нас спасла от заботы,

Полная света, —

От темной Леты,

От пучины адского гнета.

Трудна работа:

Славословлю без счета,

Да минует мертвая Лета,

Чтобы Тантала гнета

И бесплодной работы

Не узнал я вдали от света.

Мой грех безмерен:

Открыты двери

Мне в ад кромешный,

И как измерю

Злую потерю,

Когда там буду я, грешный?

Обрати же поспешно

Твой лик безгрешный,

Тебе я верен…

Во мрак кромешный

Из жизни здешней

Запри Ты двери.

Под солнцем цело

И не сгорело

Стекло иконы,

Тебя ж всецело

Оставил Девой

Твой Сын рожденный.

Алмаз граненый!

Душой непреклонной

Вели, чтоб тело,

Оставив душу спасенной,

В Тебя влюбленной,

В огне сгорело!

Царица Благая!

Струи из рая

Свет благодатный,

Чтоб волю, Святая,

Твою исполняя,

Душе быть Тебе приятной.

Был путь превратный,

Но в путь возвратный

Стремлюсь, Тобою сгорая.

Ты силой ратной

Защити от развратной

Дьявольской стаи.

Я жил порочный

В канаве сточной

И душу губил пороком.

О, Чистый Источник,

Свет Непорочный,

Огради Рукою Высокой!

Взгляни, Прекрасное Око,

Затепли в сердце далеко

Мне свет урочный,

Дай зреть до срока,

В покаяньи глубоком,

Мой путь порочный.

Диавол проклятый,

Темный вожатый,

Обрек меня аду.

Он ждет уплаты…

Свет Благодатный!

Пошли мне Сына-Усладу!

Светлому взгляду

Доступно стадо

Врагов заклятых.

Слабых ограда,

Спаси от ада,

Услышь меня Ты!

Здесь обращается Мадонна к Теофилу и говорит:

Мадонна

Кто там нашел в капеллу путь?

Теофил

О, дай лишь на Тебя взглянуть!

Я — бедный Теофил,

Кого сам дьявол заманил,

И обольстил, и окрутил.

Спасенья жду.

К Тебе с молитвою иду:

Не дай погибнуть мне в аду,

В пучине зла.

Меня лишь крайность привела.

Меня Ты некогда звала

Слугой Своим.

Мадонна

Иди отсюда, пилигрим.

Расстанься с домом ты Моим.

Теофил

Не смею, нет!

О, роз благоуханный цвет!

О, белых лилий чистый свет!

Что делать мне?

Попал я в сети к Сатане,

Неистов он, жесток ко мне,

Что предпринять?

Я не устану призывать

Твою святую благодать,

О, Дева Дев!

Сойди ко мне, Небесный Сев,

Смири их сатанинский гнев

И утоли!

Мадонна

Несчастный Теофил, внемли:

Ты был слугой Мне на земли,

Безумен ты,

Но черной хартии листы

Верну тебе из темноты,

Иду за ней.

Здесь отправляется Мадонна за хартией Теофила.

Эй, Сатана! Ты у дверей?

Верни Мне хартию скорей!

Затеял споры ты, злодей,

С Моим слугой,

Но здесь — расчет тебе плохой;

Ты слишком низок, дьявол злой!

Сатана

Мой договор?

Нет, лучше гибель и позор!

Не так я на согласье скор!

Вернул я сан: и с этих пор —

Он мой слуга!

Его душа мне дорога.

Мадонна

Вот, Я намну тебе бока.

Здесь приносит Мадонна хартию Теофилу.

Мой друг, вот хартия твоя:

Ты плыл в печальные края,

Но радости и бытия

Даю ключи.

Ты к кардиналу в дверь стучи,

Ему ты хартию вручи,

Пускай прочтет

Ее с амвона, чтоб народ

Узнал, каким путем влечет

Лукавый бес.

В богатство по уши ты влез:

Душе легко погибнуть здесь.

Теофил

О, Дева, — так!

Попал несчастный я впросак.

Труд потерял, кто сеял так:

Не проведешь теперь!

Здесь приходит Теофил к кардиналу; он вручает ему хартию и говорит:

Я здесь, во имя Вышних Сил,

Хоть грех тяжелый совершил.

Должны вы знать,

Что душу мне пришлось продать;

Пришлось худеть и голодать;

И был я наг,

А Сатана, лукавый враг,

Завел меня в глухой овраг.

Вина тяжка,

Но Девы Светлая Рука

Меня вернула, бедняка,

На правый путь.

Я мог кривым путем свернуть

И в преисподней потонуть,

В пучине зла,

Затем, что добрые дела

Душа навеки предала,

И бес велел

Расписку дать, и захотел,

Чтоб я на ней запечатлел

Печать кольца.

Потом страдал я без конца,

Не смея приподнять лица

И весь в огне.

Пошла Святая к Сатане,

Вернула ту расписку мне

И знак кольца.

Теперь прошу вас, как отца,

Чтоб знали чистые сердца,

Ее прочесть.

Здесь Кардинал читает хартию и говорит:

Кардинал

Во имя Бога, кто здесь есть,

Услышать радостную весть

Стекайтесь в храм!

О Теофиле бедном вам

Рассказ нелживый передам,

Как дьявол злой

Хотел владеть его душой.

Внимайте повести простой:

«Все те, кто этот лист держал и изучил,

Пусть знают: Сатане любезен Теофил.

Он, мудрый, поделом жестоко отомстил

За то, что кардинал богатств его лишил».

«Несчастный Теофил, отчаяньем гоним,

К волшебнику пришел, что бесом одержим,

И твердо обещал смириться перед ним,

Чтоб только сан его не перешел к другим».

«Боролся долго с ним я, сильный Сатана,

Но жизнь его была смирением сильна.

Теперь — он мой слуга. Расписка мне дана,

И власть ему за то сполна возвращена».

«Он перстень приложил и кровью начертал,

Принять иных чернил он сам не пожелал

И ранее, чем я ему полезным стал

И сан его ему обратно даровал».

Так поступил сей мудрый муж,

Причтенный к сонму честных душ

Слугой небес.

И снова дух его воскрес.

Так посрамлен лукавый бес.

При виде новых сих чудес,

Мы все встаем

И славу Господу поем:

Te Deum laudamus.

Explicit miraculum.

А. Лентулов. Рисунок

Николай Евреинов

Об отрицании театра. Полемика сердца

У всех геометров глупый вид.

Маркиза де-Помпадур.

Когда Ю. И. Айхенвальд прочел перед московской публикой лекцию, в которой целым рядом остроумным доводов доказывалось, что современное человечество переросло театр, что перед судом эстетики само существование театра является парадоксом и что театр, как незаконный вид искусства, в силу своей принципиальной неоправданности, переживает в наше время не кризис, а конец, — Вл. И. Немирович-Данченко, участвовавший в диспуте после этой лекции, признался публично, что он совершенно ошеломлен Айхенвальдовским отрицанием театра.

«Если Ю. И. прав, как же я и целый театр, в котором я работаю, — удивлялся вожатый „Художественного театра“[1], — как можем мы изо дня в день отдаваться пашей работе и думать, что мы творим подлинные художественные ценности?…»

Ecce argumentum — раз в Камергерском переулке думают иначе, стало быть Айхенвальд не прав. Иначе «как же я» сам Вл. И. Немирович-Данченко! «как же мы!» и т. д. Ведь только и слышу, что в Камергерском переулке! Там все знают и во всем правы!

Известно, что ослепление гордости всегда во мрак неведения. И поистине оказалось, что в смысле знаний, не свет, а тьма в Камергерском переулке — Ю. И. Айхенвальд может ошеломлять только тех, которые совсем не подготовлены предшествовавшей Ю. И. Айхенвальду критикой современного театра. Людям же сведущим, универсально образованным в области идеологии театра XIX–XX в.в., не придется постыдно сознаваться в своей ошеломленности идеей отрицания театра.

Таким людям, знакомым хотя бы с лекциями Карла Боринского, известно, что «государственные люди и философы искони высказывались против театра»[2] и что, относительно будущего, еще Эдмонд де-Гонкур, в своем предисловии к драматическими произведениям, пришел к вполне обоснованному заключению о неминуемой гибели театра. «Романтизм обязан в существовании театра, — писал Э. де-Гонкур лет тридцать тому назад, — своим слабым сторонам, своему идеалу человека, сфабрикованному из лжи и величия, тому условному человечеству, которое так и подходит к театральной условности. Но качества действительного, жизненного человека не подходят для театра, — они противоречат натуре театра, его искусственности, его лжи». Классический театр, так же, как и романтический, могли возникнуть, по мнению де-Гонкура, только потому, что неправильно изображали природу и человека; изображая же ее правильно, мы должны тем самым придти к отрицанию театра. «Театральному искусству, — говорит далее отец натуралистической школы, — великому французскому искусству прошлого, искусству Корнеля, Расина, Мольера и Бомарше суждено через каких-нибудь 50 лет превратиться в грубое развлечение, не имеющее ничего общего с литературой, стилем и остроумием. Это искусство окажется достойным занять место рядом с представлением дрессированных собак и театра марионеток. Через каких-нибудь 50 лет книга окончательно убьет театр». Приблизительно того же мнения и Э. Золя в своих прелестных эпизодах о Викторе Гюго, Жорж Занд, натурализме в театре. «Когда читаешь, — говорит он в первом этюде, — несообразности меньше коробят, сверхчеловеческие персонажи допустимы, декорации, слегка набросанные, принимают безмерную ширину. В театре же, наоборот, все реализуется, рамки суживаются, неестественность персонажей бросается в глаза, банальность самих подмостков как бы высмеивает лирическую надутость драмы». Во втором из этюдов Э. Золя откровенно сознается, что ищет в настоящее время поводов, «чтобы на основании фактов доказать ненужность театральной механики», a в своем третьем этюде уже громогласно заявляет: «вот уже три года, как я не перестаю повторять, что драма умирает, что драма умерла».

«Завершением театра и народного искусства должно быть уничтожение и театра и искусства?» — спрашивает последовательный социалист Ромен Роллан в своей трагически-последовательной книге «Народный Театр» и храбро отвечает: «может быть», а через страницу еще храбрее резонерствует: «Почему Данте и Шекспир не должны подчиниться общему закону? Почему бы и им не умереть так же,

Скачать:TXTPDF

быть? Теофил Признайся, всем вам осудить Меня хотелось этот раз, Да вот, мой сан, помимо вас, Мне возвращен — вам на печаль. Петр Мне, господин, вас очень жаль. Когда скончался