– Этого господина я бы с удовольствием повесил, – сказал Меччио. – Честолюбивый авантюрист, игрок не очень честный и похотливый немец. Но надо сознаться, что Танкред для нас в некотором смысле человек полезный. Его политика и его донжуанство очень роняют династию в глазах буржуазии и в глазах рабочих. Теперь мы решились выступить опять против этого господина. Вот я прочту вам статью.
Меччио достал из письменного стола несколько узких, пронумерованных листков. Афра спросила:
– Надеюсь, не об его любовных делах?
– И об этом.
– Филиппо, зачем!
– Афра, моя милая, я долго повиновался вам в том, что касалось этих его отношений. Но есть пределы для всего. Пока он побеждал в своем кругу, нам до этого не было никакого дела. Мы хорошо знаем, чего стоит показная добродетель блестящих семейств. Но он добрался наконец до работниц. Это уж нельзя стерпеть.
Меччио прочел Афре свою статью против Танкреда. Она была пропитана ядом убийственно-метких сарказмов. Глаза у Афры зажглись безумною ненавистью. Она сказала, молитвенно складывая руки:
– Вставьте еще вот это, милый Филиппо!
И подсказала Меччио несколько язвительных фраз. Меччио, засмеялся. Сказал:
– Вы беспощадны, Афра. Ваши слова я с наслаждением вставлю. Вам я могу сказать без ложной скромности, без хвастовства и без лести: я умею поражать врага отравленными стрелами, но ваши сарказмы и в моей гневной статье не покажутся тусклыми.
Афра покраснела от удовольствия и гордости и, быстро наклонившись, поцеловала руку Меччио.
Связь банкира Лилиенфельда с принцем Танкредом быстро и успешно прогрессировала. Лилиенфельд сделался членом Общества африканской колонизации – верный путь к благосклонности Танкреда – и внес в кассу Общества крупную сумму. Сделал большое пожертвование Дому Любви Христовой, чтобы заслужить благосклонность и покровительство королевы Клары.
Лилиенфельд спешил воспользоваться временем, пока африканские планы Танкреда еще не получили большой известности в финансовых кругах Европы. Он рассчитывал составить на этих аферах колоссальное состояние.
Очень большие деньги он дал на подкуп газет и влиятельных членов парламентского большинства. Многие газеты стали агитировать за флот, колонии и союз с великою державою. В финансовой комиссии парламента создалось такое настроение, что казалось возможным крупное ассигнование на флот.
При встречах с Танкредом Лилиенфельд втягивал принца в игру и проигрывал ему большие деньги. Принц Танкред уже заговаривал с Виктором Лорена о пожаловании Лилиенфельду баронского титула за его благотворительность, – Лилиенфельд сумел довести до сведения Танкреда свои заветные мечты быть бароном. Лорена отвечал принцу, что надо подождать, когда Лилиенфельд сделает еще более крупное пожертвование на общеполезное и не возбуждающее споров дело. Лорена говорил:
– Ему ничего не стоит дать несколько миллионов на основание института для воспитания мальчиков в духе идей вашего высочества, для создания касты воинов. Мы назовем этот институт спартанского воспитания Лакониумом Ортруды Первой и принца Танкреда.
Танкреду понравилась эта мысль.
– Да, – сказал он весело, – хорошо, если он догадается.
Лорена улыбнулся.
– Я позабочусь, чтобы он догадался.
В газете «Вперед» появился ряд очень дерзких статей против принца-супруга. Никогда еще в печати не было таких резких, открытых обвинений против Танкреда. Говорилось прямо об его авантюризме, угрожающем интересам государства, и об его безнравственном поведении.
Буржуазная печать, подкупленная на деньги банкира Лилиенфельда, сперва замалчивала эти статьи, потом начала выражать резкое негодование на то, что осмелились оклеветать принца-супруга. Но в обществе эти разоблачения произвели впечатление большого скандала. Они дошли до королевы Ортруды, хотя довольно случайно. Случилось это так:
В Северной башне Ортруда стояла перед начатым полотном, выписывая нежно-смуглое тело стоящей на возвышении молодой девушки, одной из обитательниц Дома, управляемого женою гофмаршала. Вероника Нерита стояла рядом с Ортрудою и разговаривала с нею вполголоса.
Непонятно из каких побуждений, – может быть, просто в порыве психопатической злости, – Вероника Нерита рассказала Ортруде об этих статьях, да заодно и о том, что художница Сабина Фанелли была любовницею Танкреда.
– У меня есть с собою эти номера, – говорила она, – я захватила их на случай, если вашему величеству угодно будет ознакомиться с новою презренною выходкою этих разбойников, не останавливающихся ни перед чем.
Ортруда сказала с некоторою принужденностью:
– Благодарю вас, милая Вероника. Вы очень любезны. Пожалуйста, оставьте эти листки у меня. Я их посмотрю потом.
Оставшись одна, Ортруда прочла статьи Филиппа Меччио. Каждое слово было, как удар бича. Ортруда была возмущена, испугана. И плакала, и смеялась, как в истерике. Она не очень верила намекам на любовные похождения Танкреда. Да и что для любви всепрощающей и всему до конца верящей случайные, легкомысленные измены! Но то, что сказано об его замыслах, было ужасно. Сомнения томили ее.
Или это – правда? Или это – клевета? Кто скажет! Как узнать! Но лучше знать наихудшее, чем томиться неизвестностью. Ортруда вспомнила имя художницы, о которой говорила Вероника. Зажглась любопытством ее видеть. Хотя не верила и словам Вероники. Думала, что это, если и было, только минутная прихоть Танкреда. Почти готова была покровительственно улыбнуться этой шалости.
То, что эта женщина была скульптором, навеяло Ортруду на мысль заказать ей свое изваяние и подарить его Танкреду. Решила послать к ней своего секретаря, Карла Реймерса. Но почему-то медлила долго.
Ко дню рождения королевы Ортруды набралось, как всегда, очень много писем и прошений о пособиях, стипендиях, зависящих лично от нее, и о разных других милостях. Все эти бумаги проходили через руки Карла Реймерса. Пришлось Ортруде работать с ним более обыкновенного. Трудолюбие и отличные способности этого человека, которого раньше она почему-то почти не замечала, теперь были приятны ей. Это был высокий, стройный, белокурый молодой человек, один из немногих, вывезенных Танкредом.
Ортруде нравилась та тихая, нежная почтительность, с которою обращался к ней Реймерс. В его глазах она прочла восторженное обожание и поняла наконец, что он влюблен в нее. Ей было жаль молодого человека, – конечно, он знает и сам, что любовь его безнадежна, – и она обращалась с ним с грустною ласковостью. И не торопилась отнять руку, когда он, приходя или уходя, приникал к ней долгим под шелковисто-мягкими усами поцелуем.
Виктор Лорена посетил принца Танкреда перед докладом у королевы и сообщил принцу, что министерство решило привлечь к судебной ответственности редактора газеты «Вперед» за клевету на принца-супруга и что сегодня он испросит на это высочайшее разрешение. Танкред решительно воспротивился этому. Он говорил:
– Дорогой господин Лорена, дело касается лично меня, и я имею в нем право голоса. Я решительно против этого во всех отношениях неудобного процесса.
– Простите, ваше высочество, – сказал Лорена, – министерство тщательно обсудило этот вопрос и не видит иного выхода.
– Это будет только горший скандал, – говорил Танкред, волнуясь.
– Но что же делать! Республиканцы пользуются этими слухами во вред и династии и правительству.
– На такие выходки лучший ответ – презрение.
– Но здесь замешан интерес всего государства.
– Да, – с досадою говорил Танкред, – если бы у вас в руках были средства заткнуть глотку этому бандиту! Он наговорит на суде Бог весть чего, и все это разойдется по всей стране.
Лорена сказал со своею обычною уверенностью:
– На суде мы сумеем доказать, что это все – клевета. У нас, слава Богу, есть средства влиять на судей.
– Тюрьма увеличит его популярность и не прибавит моей.
– Я передал ее величеству мнение вашего высочества, – сказал Лорена. – Но я очень боюсь, что указываемый вами путь может повести к падению кабинета.
В конце своей аудиенции Лорена сообщил королеве о статьях Меччио и о решении министерства.
– Но, ваше величество, – сказал он, – его высочество принц Танкред не желает суда.
– Почему? – тихо и печально спросила Ортруда.
Лорена передал все, что сказал Танкред. Ортруда помолчала. Спросила:
– Что же вы думаете, дорогой господин Лорена?
Лорена слегка пожал плечами. Сказал:
– Не могу скрыть от вашего величества, что исполнение желания его высочества поставит министерство в затруднительное положение.
– Я согласна с министерством, – сказала Ортруда. – Нельзя оставлять без опровержения такие возмутительные клеветы. Они тем более опасны, что Меччио так популярен. А с принцем Танкредом я сама поговорю.
И, отдаваясь течению своей мысли, забывая, что перед нею чужой ее печали, равнодушный человек, сказала тихо, тихо, как про себя:
– Пусть выяснится истина.
Имогена не выходила из мыслей Танкреда. Влюбить ее в себя стало его мечтою. Он неотступно следил за нею. Вокруг него уже давно сорганизовалась сеть шпионства. Его агенты говорили ему о каждом шаге Имогены. Он узнал, что сегодня она будет у королевы, и прошел к Ортруде после приема первого министра. Кстати же ему хотелось поскорее выяснить отношение Ортруды к делу о клевете.
Ортруда сказала ему:
– Милый Танкред, я так огорчена за вас. Я понимаю ваши благородные побуждения, но я хочу заступиться за вас, хотя бы и против вашей воли.
– Милая моя Ортруда, взвесьте последствия.
Был долгий спор. И он был так горяч, что казался ссорою. Первою в их жизни ссорою.
Ортруда видела, что Танкреду неприятна ее настойчивость, но непобедимое упрямство владело ею. И было в ней чувство, страшное ей самой, похожее на злорадство.
Танкред вышел из кабинета королевы Ортруды. У него был деланный, рассеянно скучающий вид. Он умел носить маску.
Увидел Имогену. Молодая девушка ожидала приема у королевы. На днях ей пожаловано было придворное звание, и она приехала благодарить королеву.
Танкред стал говорить ей любезности. Она краснела. Тихо подошел гофмаршал Нерита. Шепнул:
– Простите, ваше высочество. Ее величество ждет графиню Мелладо.
Танкред улыбнулся:
– Простите, Имогена, я вас задержал.
Пожал ее руку. Отошел. Имогена прошла к Ортруде. Астольф мрачно смотрел вслед уходящему Танкреду. Афра подошла к нему. Спросила:
– Ты не любишь его, Астольф? Этого прекрасного принца?
Астольф пылко воскликнул:
– Прекрасный принц! Ну, я не нахожу прекрасным этого немецкого верзилу.
– Неужели? – с легкою улыбкою спросила Афра.
Астольф гневно говорил:
– Пусть бы он ушел к своим возлюбленным. У него их так много. С Ортрудою ему скучно. Старый королевский замок ему противен. Он чужой здесь.
Афра слушала его и хмурила брови. Улыбнулась. Спросила:
– Да ты ревнуешь, милый Астольф? Правда, ревнуешь Ты влюблен в нее? Признавайся, маленький ревнивец.
Смеялась тихо, плещущим, как струйки, смехом. Астольф ярко покраснел. Он весь дрожал, как тоненькая пальмочка на прибрежье, колеблемая знойным сирокко. Крикнул:
– Я, я! Вы смеетесь надо мною, жестокая Афра! О, я ревную! Я – только мальчишка, смешной и жалкий!
Он заплакал от стыда. Крупные слезы забавны были на его смуглых щеках. Они щекотали его губы. Он отвернулся. Афра пожала его руку крепким товарищеским пожатием. Привлекла его к себе. Он упрямо отбивался.
– Я тоже ревную, – тихо, сказала она.
Покраснела. Опустила глаза. Принужденно засмеялась.
– К кому? – с удивлением
