вам, с которою я делила, сама того не зная, ласки моего Танкреда. О, что мне теперь до того, что я – королева!
Маргарита, смеясь, и плача, и ломая руки, стояла на коленях перед Ортрудою и говорила:
– Вон там, на столе у окна, лежит дага. Она остро отточена. Возьмите ее, пронзите ею мою грудь, – пусть умру, пусть умру я у ваших ног. О, как королева Джиневра, убейте меня!
Ортруде стало стыдно своего гнева, своей несдержанности.
– Извините, графиня, – сказала она, – я сказала вам что-то ненужное. Но вы понимаете, что ваши слова не могли меня обрадовать. Встаньте, графиня.
Но опять гнев овладел Ортрудою. Широкий, прямой клинок даги дразнил ее взоры. Она схватила левою рукою узорную, рогатую рукоятку даги. Маргарита порывисто запрокинула голову, открывая горло. Кричала:
– Сильнее, одним ударом, вот сюда!
Ее длинная шея трепетала от крика. И точно чья-то чужая рука влекла Ортруду к этому трепетному горлу. Ударить, увидеть кровь!
Бледнея и дрожа, Ортруда подошла так близко, что ее колени прижались к животу Маргариты. Взяла правою рукою под затылок голову Маргариты и смотрела в ее лицо, сверху вниз.
Бледное некрасивою, меловою бледностью лицо Маргариты исказилось выражением предсмертного ужаса. Ее отведенные за спину руки судорожно вздрагивали и вытягивались, и вся она словно застыла в своей отдающейся позе.
Ортруда опомнилась. Дага упала на ковер.
– Идите, – задыхающимся голосом сказала Ортруда, – идите скорее.
Маргарита поцеловала край ее платья и вышла торопливо. Радость возвращения к жизни охватила ее, и она бежала быстро по холодным плитам сумрачных зал.
Ортруда долго сидела перед письмами Танкреда. Казалось ей, что она ни о чем не думает. Опять взяла она эти красивые, ароматные, отравленные ядом измены листки. А это письмо как сюда попало?
– Зачем же я его читаю?
Но вдруг смысл слов стал страшен ей. С холодным ужасом она перечитала эти строки:
«Ваши мысли о том, как опасна слабость носителя верховной власти, я вполне понимаю. Но мы должны прежде всего иметь в виду благо государства. Если обстоятельства потребуют, я готов предоставить себя в распоряжение государства и сумею подавить в себе личные пристрастия».
И в конце письма:
«Эти беглые, случайные строки сожгите».
Ортруда порывисто подошла к окну. Распахнула его. Сказала, и выражение глаз ее было безумно:
– Господин Меччио, вы правы. Мой Танкред изменник!
Грусть тяготела над Ортрудою, неотступная, как все усиливающийся на далеком острове дым вулкана.
Мысль о любовницах Танкреда язвительно мучила Ортруду. Вот, значит, она была для Танкреда только одною из многих! На части мелкие, как сор, была разделена его любовь!
Ортруда, отдавшая ему всю свою гордую и страстную любовь, чувствовала себя жестоко обманутою. Пусть бы он сказал ей прямо, что разлюбил ее. Она бы поняла его. Было бы горько, но что ж! Над сердцем нет закона. Но обманывать, ласкать ее, теми же нежными и сладкими называть ее словами, как и тех других! Какое гнусное притворство!
Он притворялся влюбленным в нее, потому что она – королева, потому что связь с нею дает ему высокое положение. Он притворялся влюбленным в нее, чтобы тем легче обмануть ее, и, лаская ее, лелеял мечты воцариться на ее престоле и окружал себя людьми, ненавидящими ее. Какая низость! Разбитая и даже обманутая любовь была бы только грустью или ненавистью. Но ее чувства были так мучительно сложны!
Как счастливы простые, глупые, некрасивые! Те, кого не стоит так хитро обманывать.
Гордость королевы и красавицы была оскорблена в Ортруде. Это порою приводило ее в неистовое бешенство. Так трудно было сдерживаться, притворяться! Хоть бы забыть!
Маргарита почти каждый день доставляла ей в анонимных письмах новые сведения о замыслах и делах Танкреда. И презрение к Танкреду возрастало в Ортруде.
Но она долго таила ото всех свое горе. Какая-то суровая гордость долго мешала ей говорить с Танкредом об его изменах. Но она чувствовала, что уже совсем не любит его. В сердце ее зрела ярая ненависть к нему. И, как ни таила свои чувства, не могла не быть к нему холодна. Как чужая.
Старалась быть одна. Молилась своему сладко воображенному ею Светозарному.
– Ты, Светозарный, что скажешь мне? Прислушиваюсь к тайному твоему голосу в моем сердце и знаю, – я обречена. Путь мой неизбежен. И ясен мне.
Чтобы остаться одною, Ортруда часто спускалась в свое подземелье.
Ах, эта жизнь! Только моя жизнь! Уйти бы к иным мирам! В иное бытие.
Искала в темных переходах новых выходов из своего подземелья. И нашла их, выходы в город. Выходила одна на улицы и на дороги и смотрела на людей, – какие они, как живут, что думают.
Вот по дороге шла толпа просто одетых, радостных женщин и девушек. Ортруда спрашивала их:
– Милые, куда вы?
Отвечали охотно:
– На митинг.
Ах, сказать бы:
– Меня с собою возьмите.
Дымок парохода вился над морем. Океанский пароход.
– Куда?
– В Нью-Йорк, с эмигрантами.
Ах, на нем бы уплыть далеко!
Одевшись скромно, черною вуалью закрывши лицо, шла на собрания рабочих. Слушала, что говорили их ораторы. Уходила неузнанная.
Ортруда взошла на башню вечером и стояла там долго. И казалось ей вдруг, что жизнь ее – только страшный сон, начавшийся очаровательно. И что Ортруда только снится ей, сначала такая счастливая и теперь такая несчастная. И что она сама – счастливая, смелая девушка в далекой стороне, которая идет, куда хочет, и делает, что вздумает, и любит пламенно и счастливо. Как в ясновидении, предстала перед нею тихая река в том краю, о котором рассказывал часто ее Танкред, и над рекою Елисавета.
Вдруг ее мечтания были прерваны. Она услышала за собою звуки знакомых шагов. Оглянулась. Перед нею стоял Танкред. Ортруда вздрогнула. Ненависть синею молниею зажглась и задрожала в ее быстром взоре. Ненавистью, как болью от пчелиного жала, зажглось ее сердце. О, в какую ненависть претворяешься ты, жестокая любовь!
Ортруда опустила глаза. Руки ее дрожали. Танкред спросил:
– Что вы здесь делаете одна, Ортруда, так поздно? Я сейчас был у вас.
Ортруда холодно ответила:
– Я знала, что вы ко мне придете. Потому я и здесь.
– Но я не понимаю, однако, почему…
Танкред нежно и осторожно склонился к Ортруде и вкрадчиво-ласковым голосом говорил:
– Ортруда, милая, вы так стали холодны ко мне. Заслужила ли этого моя любовь?
Были противны Ортруде вкрадчиво-нежные звуки его голоса. Как не замечала она раньше, что этот голос лжив! Ортруда воскликнула:
– Вы, Танкред, меня любите! Вы мне это говорите опять! О, Танкред, вы любите многих так же, как меня.
– Ортруда! – воскликнул Танкред. – Что вы говорите!
Он был смущен неожиданностью и прямотою обвинения. Ортруда сказала спокойно:
– Я хочу сказать вам, принц Танкред, что я вас ненавижу.
Так приятно было это сказать, что ей стало легко и почти весело. Точно жалящая змея упала, отвалилась от измученного сердца, и нежная приникла к нему прохлада.
– Ортруда, что вы говорите! – повторил растерявшийся Танкред.
Ортруда стремительно пошла вниз по лестнице, кинув Танкреду:
– Идите за мною, если вам угодно.
В круглом зале она подошла к большому столу у восточного окна. Она гневным движением выдвинула один из ящиков стола, – так быстро, что ушибла палец о перламутр и золото его врезок. Вынула из ящика пакет, перевязанный узкою голубою ленточкою, и гневно протянула его Танкреду.
– Что это? – спросил со смущением Танкред.
Ортруда говорила:
– Возьмите этот портрет с вашею нежною надписью, – спрячьте его, сожгите, отошлите по принадлежности, как хотите. И эти письма.
– Как они к вам попали?
Ортруда смеялась, точно хотела плакать. Брови ее хмурились и глаза были темны.
– Как вы небрежны с такими вещами! О, Танкред, неужели вы всегда были таким!
Танкред бормотал:
– Это – пустяки, которые не должны вас огорчать нисколько. Забавы в пьяной компании. Шутки, которым никто не придает значения.
Ортруда сказала:
– Не трудитесь оправдываться, принц Танкред. Я вас ненавижу и говорю это вам прямо и откровенно, как подобает женщине моего положения. Так же прямо, как сказала когда-то, что люблю вас. Это был день сладкого обмана, и в этом обмане я жила, как во сне, много лет. Теперь мой сон окончился, меня разбудили. Я смотрю на вас и говорю вам – я вас ненавижу. Вы недостойны иных чувств.
– Прежде вы думали иначе! – сказал Танкред.
– Принц Бургундский, – говорила презрительно Ортруда, – я боюсь, что вас подменили в тех полудиких странах, где вы так долго путешествовали и откуда вывезли ваши политические убеждения, ваши личные вкусы. В вас течет, конечно, не благородная тевтонская кровь, а кровь монгольская, рабская кровь, кровь обманщика и изменника!
Она смотрела на Танкреда глазами, горящими знойно, и дрожала от гнева и презрения.
– Вам было вверено мое самолюбие, – вы его не пощадили. А я, наивная девочка, принцесса гордого рода, рожденная королевою, я мечтала…
– Вы всегда мечтаете, – угрюмо сказал Танкред.
– Я мечтала долго о вас. Я надеялась, что ваш воинственный вид, ваша осанка тевтонского рыцаря знаменуют обитающий в нас геройский дух. Я мечтала, что вы будете моим господином, гордым, прекрасным, превосходящим во всем обыкновенных людей. И даже меня. Потому что ведь я – только слабая женщина. Мне по силам только взяться за королевский меч, за меч моих предков, – а нести его… Но вы не смогли быть моею силою, – вы захотели быть только высокопоставленным авантюристом.
– Ортруда! – воскликнул Танкред. – Вы несправедливы ко мне. Вы забываете…
– Ничего не забываю. Только случайно вы делали достойное дело.
– Вы говорите слова, которые не забываются, – сказал Танкред с видом оскорбленного достоинства. – Или вы не понимаете сами, что говорите. Я, конечно, виноват перед вами, но ваш гнев – выше меры моих прегрешений перед вами. Каких бы случайных женщин я ни целовал, я любил только вас. Чего же вы теперь хотите? Какого искупления моей вины перед вами?
Медленно и спокойно отвечала ему Ортруда:
– Я хочу, чтобы вы меня освободили.
– Ортруда, вы хотите со мною развестись? – с удивлением спросил Танкред.
– Да! – решительно сказала Ортруда.
– Ортруда, взвесьте последствия, – говорил Танкред убеждающим голосом. – Ведь это – скандал на весь свет.
– А вы боитесь скандала? – презрительно спросила Ортруда.
– Я берегу вашу честь. И мою, – надменно ответил Танкред.
Он был бледен и зол.
– В нашем положении, – начал было он после краткого молчания.
Ортруда нетерпеливо прервала его:
– Да, в нашем положении есть и другой выход. Разводы бывали и бывают во многих династиях, и самых гордых. Но я знаю – вы цепко держитесь за ваше положение.
– Оно меня тяготит.
– И это знаю.
– Подумайте, Ортруда.
– Нет, теперь уже
