невозмутимому благодушию, с которым он принимал все громы своей супруги. Мысленно я называл его за это «добропобедным мучеником».
Должно сказать, что Анна Федоровна громила своего мужа только в глаза; в отсутствие же его она говорила о нем так, как только самая любящая и благородно-самолюбивая жена может говорить о своем муже.
— Иван Сергеевич человек идеальный; его славянофильская публицистика есть с его стороны какой-то подвиг смирения; конечно, при всей антипатичности этих славян, его деятельность имеет большое историческое значение; но я уверена, что по своим умственным и нравственным силам он был бы способен к делу гораздо более великому.
Отношение Анны Федоровны к деятельности мужа менялось до некоторой степени. В годы сербской и русско-турецкой войны она была увлечена и гордилась быстро выросшим значением и популярностью Ивана Сергеевича {3}. Но роль публициста, «газетчика», казалась ей решительно ниже его достоинства. Если ему заграждена деятельность государственного человека, то он должен уединиться и посвятить себя большому капитальному сочинению о России, о православии и всех высших вопросах,- труду, который бы «остался» и увековечил его имя. А он вместо этого разменивает свои силы на еженедельные печатные разговоры о текущих делах.
Когда умер Иван Сергеевич, с Анной Федоровной произошел переворот. Всякая тень критического отношения к мыслям и делам покойного исчезла окончательно. Она приняла два решения, в которых видела свой нравственный долг: во-первых, стать настоящею славянофилкою; а во-вторых, Склонность к борьбе (фр.).- Ред.
370
собрать и издать все оставшееся от мужа. Вторую задачу она исполнила с поразительным, почти сверхъестественным успехом. В три года (1886-1889) она, больная, приговоренная к смерти, не только собирает из ряда журналов, группирует по предметам и издает множество статей, составивших семь толстейших томов, но еще в то же время разбирает всю обширную переписку покойного, приготовляет ее к печати и начинает печатать.
Первая задача — стать славянофилкою — оказалась труднее. С наивностью, трогательной в такой женщине, она говорила мне:
— Я всячески стараюсь усвоить все идеи и взгляды Ивана Сергеевича — это теперь мой долг и самое горячее желание моего сердца. И я достигла некоторых успехов. Но есть вещи, которые все еще никак в меня не вмещаются. Во-первых, его странное обожание русского народа,- я уже не говорю о других славянах,а потом государственный принцип славянофильства, который мне никак не удается согласовать с здравым смыслом. Это самое большое мое огорчение.
Другое, меньшее, но все-таки серьезное, по-видимому, огорчение причинял ей я. Об этом после. А теперь я должен сказать о том, что, кроме глубокого и горячего личного чувства, связывало Анну Федоровну с ее мужем и при жизни, и после его смерти и в чем она без усилия могла примыкать к славянофильству.
Это была ее искренняя и восторженная любовь к православию или собственно к православному богослужению. В этом она всегда сходилась с Иваном Сергеевичем, хотя характер их религиозности был различный. Иван Сергеевич был, во-первых, привязан к православию, как к вере отцов, как к родовой святыне, с детства осеняющей русского человека.
Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный,
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной…
Ильи, гремящего пророка… {4}
А затем он преклонялся в православии перед самым чистым и полным, по его убеждению, выражением нравственного принципа, жизненной нормы.
Анна же Федоровна брала православие с его мистической и эстетической стороны, которые сливались в богослужении.
371
Верой, переданной от отцов, или святыней детства православие для нее, собственно, не было: родилась она в Германии, отец ее, особенно в молодости, не был практически религиозен, мать была протестантка, а сама она воспитывалась в католическом пансионе. Православие было для нее религией приобретенной, как отвечавшее мистическим потребностям ее природы. Сверхъестественный мир был для нее реальностью, она наполовину жила в мире вещи снов, пророческих видений и откровений. И в моих воспоминаниях Анна Федоровна неизбежно вызывает память о фактах мистических. Пока сообщу только два, имеющие особое значение…
372
= КОММЕНТАРИИ. ИЗ ВОСПОМИНАНИИ. Аксаковы.
Впервые напечатана в январской книжке «Недели», 1901. В 1889 г. Соловьев принял предложение С. А. Венгерова написать для «Словаря русских писателей» статью об А. Ф. Аксаковой. Начав работу, он вскоре от нее отказался: «…трудность и в непривычной мне форме личных воспоминаний» (Письма, 2, 318). Воспоминания остались неоконченными.
{1} В 1875 г. И. С. Аксаков стал председателем Московского славянского комитета, в котором он и прежде играл главную роль. Славянский комитет объединял русскую общественность, стремившуюся оказать посильное содействие национально-освободительной борьбе славянских народов.
{2} Вероятно, речь идет о книге Н. Я. Данилевского «Россия и Европа».
{3} Война Сербии с Турцией началась в июне 1876 г., а в апреле 1877 г. Россия объявила войну Турции. И. Аксаков и возглавляемый им Славянский комитет получили известность сбором пожертвований и посылкой добровольцев в Сербию.
{4} Неточная цитата из поэмы И. С. Аксакова «Бродяга» (глава «Шоссе»), 1847 — 1850 гг.
