для скульптора мрамора кусок,

Но сломан мой резец в усиленном старанье,

А глыбы каменной он одолеть не мог!

Любить Вас tout de me me?[29] Вот странная затея!

Когда же кто любил негодный матерьял?

О светлом божестве, любовью пламенея,

О светлом божестве над вами я мечтал.

Теперь утешу Вас! Пигмалионы редки,

Но есть каменотес в примете у меня:

Из мрамора скамью он сделает в беседке

И будет отдыхать от трудового дня.

Март 1893

«Цвет лица геморроидный…»

Цвет лица геморроидный,

Волос падает седой,

И грозит мне рок обидный

Преждевременной бедой.

Я на всё, судьба, согласен,

Только плешью не дари:

Голый череп, ах! ужасен,

Что ты там ни говори.

Знаю, безволосых много

Средь святых отцов у нас,

Но ведь мне не та дорога:

В деле святости я – пасс.

Преимуществом фальшивым

Не хочу я щеголять

И к главам мироточивым

Грешный череп причислять.

Поправка

Ах, забыл я,– за святыми

Боборыкина забыл!

Позабыл, что гол, как вымя,

Череп оный вечно был.

Впрочем, этим фактом тоже

Обнадежен я,– ибо

Если не святой я божий,

То ведь и не Пьер Бобо?

Октябрь 1893

<Н.Я. Гроту>

Скоро, скоро, друг мой милый,

Буду выпущен в тираж

И возьму с собой в могилу

Не блистательный багаж.

Много дряни за душою

Я имел на сей земле

И с беспечностью большою

Был нетверд в добре и зле.

Я в себе подобье божье

Непрерывно оскорблял,—

Лишь с общественною ложью

В блуд корыстный не впадал.

А затем, хотя премного

И беспутно я любил,

Никого зато, ей-богу,

Не родил и не убил.

Вот и все мои заслуги,

Все заслуги до одной.

А теперь прощайте, други!

Со святыми упокой!

Начало ноября 1893

Метемпсихоза

Сочинено во время холерных судорог

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде,

А сердце открыто

Любви и природе.

В холерное время,—

Недавно здоровый,—

Лежу без движенья,

Зелено-лиловый.

Подсолнечник желтый

Поблек в огороде.

В тревоге родные,

Печальна прислуга,

Пришли издалёка

Два старые друга:

Один пьет как губка,

Другой – сумасшедший,

Но вспомнили оба

О дружбе прошедшей.

Подсолнечник желтый

Увял в огороде,—

И сердце закрылось

Любви и природе.

И в гроб положили.

Снесли на кладбище!..

Довольны ль вы, черви,

Присвоенной пищей?

Подсолнечник желтый

Погиб в огороде.

Из праха и тлена

Цветок вырастает,

К забытой могиле

Пчела прилетает…

Сидит на балконе

Прелестная дева;

Сияет красою

И справа, и слева.

Подсолнечник желтый

Расцвел в огороде.

На блюдечке меду

Приносят той деве.

И вдруг я очнулся

В прелестнейшем зеве!

Но будь он стократно

Прелестен, а всё же

Мое помещенье

С могилою схоже!

И мрачно, и сыро,

И скользко! О горе!..

Но с крошечкой воска

Я выплюнут вскоре!

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде.

О счастье, о радость!

Я вновь на свободе.

Вновь сердце открылось

Любви и природе!

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде…

Лето 1894

<М. С. Соловьеву>

Жди, аспид, змий и свиния,

Меня у пруда ночью звездной,

Хотя в трудах по горло я

И d’inachevé[30] зияет бездна.

Но не изменится мой рок

И d’inachevé не станет делом,

Какую б я из всех дорог

Ни выбрал сердцем охладелым.

Любовный пыл совсем остыл,

Лишь в дружбе я ищу опоры,

А потому, о Михаил,

С тобой увидимся мы скоро.

Лето 1894

<Н.Я. Гроту и Л.М. Лопатину>

Редакторы и друзья!

Вас ругать намерен я.

Сказал мне Радлов, вам знакомый,

Что, духом новшества влекомый,

Ты, Грот, решил Сатурна бег

Ускорить, – дерзкий человек!

Но не удастся и вдвоем

Ноябрь вам сделать октябрем.

______

Я клянуся сей бумагой

И чернильницею сей:

Вам редакторской отвагой

Не смутить души моей.

Вдохновляемый Минервой,

Отошлю статью вам я

Лишь тогда, как ляжет первый

Снег на финские поля.

Съезжу санною дорогой

По озерам, по рекам,

И тогда на суд ваш строгий,

Лишь тогда статью отдам.

_______

«На берегу пустынных» вод

Мне муза финская явилась:

Я только вежлив был – и вот

Злодейка тройней разродилась.

Иных покуда нет грехов,

Ничто страстей не возбуждает,

И тихий рой невинных снов

Прозрачный сумрак навевает.

Живу, с заботой незнаком,

Без утомленья и усилья,

Питаюсь только молоком,

Как Педро Гомец, «Лев Кастильи».

______

Годится ли, или негодно —

Кто для меня теперь решит?

Хоть Сайма очень многоводна,

Но про свое лишь говорит.

Кругом собаки, овцы, крысы —

Не вижу судей никаких,

Чухонцы, правда, белобрысы,

Но им невнятен русский стих.

Пишу. Глядят в окошки ели,

Морозец серебрит пути…

Стихи, однако, надоели,

Пора и к прозе перейти.

1-3 октября 1894

Признание

Посвящается гг. Страхову, Розанову, Тихомирову и Ко

Я был ревнитель правоверия,

И съела бы меня свинья,

Но на границе лицемерия

Поворотил оглобли я.

Душевный опыт и история,

Коль не закроешь ты очей,

Тебя научат, что теория

Не так важна, как жизнь людей,

Что правоверие с безверием

Вспоило то же молоко

И что с холодным лицемерием

Вещать анафемы легко.

Стал либерал такого сорта я,

Таким широким стал мой взгляд,

Что снять ответственность и с черта я,

Ей-богу, был бы очень рад.

Он скверен, с гнусной образиною,

Неисправим – я знаю сам.

Что ж делать с эдакой скотиною?

Пускай идет ко всем чертям!

Октябрь 1894

Поэт и грачи

Краткая, но грустная история

Осень

По сжатому полю гуляют грачи,

Чего-нибудь ищут себе на харчи.

Гуляю и я, но не ради харчей,

И гордо взираю на скромных грачей…

Зима

Морозная вьюга, в полях нет грачей,

Сижу и пишу я в каморке своей.

Весна

Ласкается небо к цветущей земле,

Грачи прилетели, а я – на столе.

Октябрь 1894

Эфиопы и бревно

В стране, где близ ворот потерянного рая

Лес девственный растет,

Где пестрый леопард, зрачками глаз сверкая,

Своей добычи ждет,

Где водится боа, где крокодил опасен

Среди широких рек,

Где дерево, и зверь, и всякий гад прекрасен,

Но гадок человек,—

Ну, словом, где-то там, меж юга и востока,

Теперь или давно,

На улицу села с небес, по воле рока,

Упало вдруг бревно…

Бревно то самое, что возле Мамадыша

Крестьянин Вахромей

В пути от кабака, не видя и не слыша,

С телеги стряс своей.

Лежит себе бревно. Народ собрался кучей,

Дивится эфиоп,

И в страхе от беды грозящей, неминучей

Трясет уж их озноб!

Бревно меж тем лежит. Вот в трепете великом

Ничком к нему ползут!

Бревно лежит бревном. И вот, в восторге диком,

Уж гимн ему поют!

«Могучий кроткий бог! Возлюбленный, желанный!»

Жрецы уж тут как тут:

Уж льют на край бревна елей благоуханный,

Коровьим калом трут…[31]

И скоро весть прошла о новом чудном боге,

Окрест по всем странам.

Богослуженья чин установился строгий,

Воздвигнут пышный храм.

Из Явы, из Бурмы, Гоа, Джеллалабада

Несут к нему дары.

Бревну такая жизнь, что помирать не надо,

Живет до сей поры!..

Урок из басни сей для всех народов ровный —

Глуп не один дикарь:

В чести большой у нас у всех бывают бревна

Сегодня, как и встарь.

Между 3 и 13 октября 1894

<Н.Я. Гроту>

О Грот сверхвременный, пещера созерцаний!

Увы! не упразднил ты времени полет[32]

Как встарь, оно – предмет скорбей и ожидании,

Без устати бежит и нас с собой влечет.

26 декабря 1894

<Автопародия>

Нескладных виршей полк за полком

Нам шлет Владимир Соловьев,

И зашибает тихомолком

Он гонорар набором слов.

Вотще! Не проживешь стихами,

Хоть как свинья будь плодовит!

Торгуй, несчастный, сапогами

И не мечтай, что ты пиит.

Нам всё равно – зима иль лето,—

Но ты стыдись седых волос,

Не жди от старости расцвета

И петь не смей, коль безголос!

Между 14 и 23 апреля 1895

<Пародии на русских символистов>

1

Горизонты вертикальные

В шоколадных небесах,

Как мечты полузеркальные

В лавровишневых лесах.

Призрак льдины огнедышащей

В ярком сумраке погас,

И стоит меня не слышащий

Гиацинтовый пегас.

Мандрагоры имманентные

Зашуршали в камышах,

А шершаво-декадентные

Вирши в вянущих ушах.

2

Над зеленым холмом,

Над холмом зеленым,

Нам влюбленным вдвоем,

Нам вдвоем влюбленным

Светит в полдень звезда,

Она в полдень светит,

Хоть никто никогда

Той звезды не заметит.

Но волнистый туман,

Но туман волнистый,

Из лучистых он стран,

Из страны лучистой,

Он скользит между туч,

Над сухой волною,

Неподвижно летуч

И с двойной луною.

3

На небесах горят паникадила,

А снизу – тьма.

Ходила ты к нему иль не ходила?

Скажи сама!

Но не дразни гиену подозренья,

Мышей тоски!

Не то смотри, как леопарды мщенья

Острят клыки!

И не зови сову благоразумья

Ты в эту ночь!

Ослы терпенья и слоны раздумья

Бежали прочь.

Своей судьбы родила крокодила

Ты здесь сама.

Пусть в небесах горят паникадила,—

В могиле – тьма.

Лето – осень 1895

<Я. П. Полонскому>

С жизнью алмазная свадьба поэта!

Боги – хранители прочных союзов!

Дайте увидеть ему вслед за этой

Свадьбу алмазную с верною музой.

4 декабря 1895

«Вы – стадо баранов! Печально…»

Вы – стадо баранов! Печально…

Но вот что гораздо больней:

На стадо баранов – нахально

Набросилось стадо свиней!

1895

<М.М. Стасюлевичу>

Михал Матвеич, дорогой!

Пишу Вам из казерны,

Согбен от недуга дугой

И полон всякой скверны.

Забыты сладкие труды

И Вакха,и Киприды;

Давно уж мне твердят зады

Одни геморроиды.

Брега пустынные Невы

Коснеют в скуке дикой,

Виновен в том не я, не вы,

А разве Петр Великий.

В столице ни души живой,

Как бы в степи безводной.

Исчез Делянов молодой

И Ратьков благородный.

В печати трепет и застой

И новостями бедно,

Брошюру издал Лев Толстой

О том, что пьянство вредно.

Гуревич Люба гонорар

У Зиночки стянула,

Волынского задел комар,

И он упал со стула.

Июль 1896

Михаилу Матвеевичу <Стасюлевичу> в день чуда Арх<ангела> Михаила в Xoнex

Недаром в Хонех натворил

Чудес Ваш омоним небесный:

Хоть не архангел Михаил —

Вы также Михаил чудесный.

…………………….

Низвергнул он уже давно

Дракона гордого и злого,—

И Вам, я верю, суждено

Низвергнуть Ратькова-Рожнова.

………………………….

A suivre[33]

Конец августа 1896

<Л.М. Лопатину>

Неврон финляндский, страждущий невритом,

Привет свой шлет московскому неврону!

Всё бытие земное – что ни ври там —

Всё в реку брошено (в реку времен) – не в Рону!

………………………………

И, с каждым годом подбавляя ходу,

Река времен несется всё быстрей,

И, чуя издали и море, и свободу,

Я говорю спокойно, панта рэй!

Но мне грозит Левон неустрашимый —

Субстанций динамических мешок

Свезти к реке и массою незримой

Вдруг запрудить весь Гераклитов ток.

Левон, Левон! Оставь свою затею

И не шути с водою и огнем…

Субстанций нет! Прогнал их Гегель в шею;

Но и без них мы славно заживем!

12 ноября 1896

«Эти финские малютки…»

Эти финские малютки

Бесконечно белокуры!

Хоть попробовать для шутки

Им всерьез устроить куры?

От меня седых бы зайцев

Родили они, наверно.

Мяса я не ем, и был бы

Им папаша я примерный.

Пустяки! На белом свете

Проживу без белых финок,

А кому угодно зайцев —

Их зимою полон рынок.

12 ноября 1896

<Л.М. Лопатину>

Ты взвел немало небылицы

На друга старого, но ax! —

Такие ветхие мы лица

И близок так могилы прах,

Что вновь воинственное пламя

Души моей уж не зажжет,

И полемическое знамя,

Увы! висит и не встает.

Я слишком стар для игр Арея,

Как и для Вакха я ослаб,—

Заснуть бы мне теперь скорее…

Ах! мне заснуть теперь пора б.

«Феноменизма» я не знаю,

Но если он поможет спать,

Его с восторгом призываю:

Грядем, возлюбленный, в кровать!

1896

<Надпись на книге «Оправдание добра»>

Явился я на свет под знаком Водолея.

Читатель, не страшись и смело воду пей:

Она – не из меня, ее нашел в скале я,

Из камня истины выходит сей ручей.

<1896>

«Уносит всё река времян…»

Уносит всё река времян,

Исчезнут все вельможи;

Победоносцев Дон-Жуан,

Аскет Филиппов – тоже…

И моногамный Муравьев,

И молчаливый Витте,

И сообщительный Хилков,—

Кого ни назовите.

Один несокрушим вовек

Ни смертью, ни фортуной,

Один великий человек:

Делянов – вечно юный.

<1897>

<Л.М. Лопатину>

Левон! ты феномен! Российскому акцизу

Феноменальный ты даешь доход.

Взгляну ли на тебя я сверху или снизу —

Ты феномен… Но феномен и Грот!

Мы все феномены, всем тварям по закону

Субстанциями быть запрещено,—

Куда б ни метил ты: в корову иль в ворону,—

Субстанцию минуешь всё равно.

Итак, Левон, будь тверд, и царскому акцизу

Потщись доход являемый платить

Не прыгай слишком вверх и не спускайся книзу:

Феномену субстанцией не быть!

<1897>

<Эпиграммы>

1

Придет к нам, верно, из Лесбоса

Решенье женского вопроса.

2

Дал вечность Лесбии своей

Катулл, хоть к ней отнесся строго…

Катуллов нет у нас, ей-ей,

Но Лесбий, батюшки, как много!

<1897>

«Некогда некто изрек „Сапоги суть выше Шекспира“..»

Некогда некто изрек «Сапоги суть выше Шекспира».

Дабы по слову сему превзойти британца, сапожным

Лев Толстой мастерством занялся, и славы достигнул.

Льзя ли дальше идти, россияне, в искании славы?

Вящую Репин стяжал, когда: «Сапоги, как такие,

Выше Шекспира,– он рек,– сапоги, уснащенные ваксой,

Выше Толстого». И вот, сосуд с блестящим составом

Взявши, Толстого сапог он начал чистить усердно.

<1897>

По поводу стихов Майкова у гробницы Грозного и стихов Фофанова на могиле Майкова

Когда лукавыми словами

Ты злую силу воспевал,

Не мнил ты, Майков, что меж нами

Уже отмститель восставал!

И он пришел к твоей могиле,

И дикий вой раздался вдруг,

И стало тошно адской силе,

И содрогнулся горний круг.

А там в Архангельском соборе

Прошел какой-то странный гул,

И, несказанным виршам вторя,

Сам Грозный крикнул: «Караул!»

Начало марта 1897

<М.М. Стасюлевичу>

Не