нападал на покойника, но за гробом все-таки шел». Процессия двинулась по направлению к Литейной. Тело везли более дальним путем: по Литейной и по Владимирской, тогда как был путь более близкий на Волково кладбище — по Лиговке. Я и жена проводили тело до Литейной и поехали прямо на кладбище, дабы встретить процессию на месте. Там мы уже встретили довольно много ожидающих тело. Побывав на могиле отца, матери и дядей, погребенных на том же кладбище, я встретился с писателями С. В. Максимовым, К. С. Баранцевичем, В. И. Немировичем-Данченко, Д. Л. Мордовцевым, П. В. Быковым, К. К. Случевским и др. Из актеров стояли А. А. Нильский и Е. И. Левкиева. Только около часа дня прибыло тело и было внесено в церковь. Отпевали Лескова в старой церкви, гроб во время отпевания, согласно его воли, в церкви не открывали, так что и венчик и разрешительную молитву пришлось прикрепить гвоздем к крышке гроба. В церкви я заметил Вл. С. Соловьева. Он приехал к самому отпеванию. Похоронили Лескова на Литературных мостках, недалеко от Белинского. Речей на могиле произнесено не было никаких. К самому опусканию тела в могилу какой-то профессор привез венок от журнала «Русская мысль» из Москвы. Здесь у могилы увидал я и второго брата Соловьева, Всеволода, а также В. О. Михневича, М. И. Пыляева. Я умышленно поименовываю всех из пишущей братии, кто был на похоронах, чтобы показать, как много кого не было. Редакторы газет и журналов, за исключением М. М. Стасюлевича, все отсутствовали. Была жена Суворина с дочерью, а самого Суворина не было, а он у него в газете много писал и в доме был когда-то своим человеком. Не были и молодые писатели на похоронах. Это замечательная их черта, что они как-то игнорируют похороны литературных деятелей. Не были, например, А. Н. Маслов (Бежецкий), Сыромятников (Сигма), А. Будищев, В. Шуф, а они были здоровы. Вечером я их встретил в Литературно-артистическом кружке. Не были и женщины-писательницы.

Погода была прелестная, солнечная, на солнце таяло, и на ветках голых прутьев кладбищенских кустарников весело чирикали воробьи.

24 февраля

Прекрасный солнечный день. На солнце тает, а в тени 5–6° мороза. Утром развернул газеты и прочел описание похорон Лескова. Покуда никакой о нем оценки, как о писателе. Неужели так никто и не скажет ничего? Похоронили его сухо, я ожидал, что к похоронам его отнесутся теплее. Его судьба такая, что ли. При жизни ему не устроили и юбилея. Говорят, он отказывался. Но и Григорович отказывался, а как праздновали его юбилей! Поражает меня также, что на похоронах Лескова не были его сослуживцы по Мин[истерству] народного просвещения Л. Н. Майков и Н. Н. Страхов. Я спрашивал Случевского об их здоровье. Они были здоровы. Не был и брат Майкова, вице-президент Академии, не был поэт Голенищев-Кутузов, не был Поздняк, так отчетливо именующий себя беллетристом на обедах беллетристов, не были и писатели князь Волконский и князь Голицын (Муравлин).[15]

ВЛАДИМИР CЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВ[16]

«Вслед за известием о неожиданной кончине Николая Семеновича Лескова в ночь с 20-го по 21-е февраля опубликовано было содержание его завещания, в котором он между прочим просит не хвалить и не порицать его. „Я знаю, — пишет он, — что во мне было очень много дурного и что я никаких похвал и сожалений не заслуживаю. Кто захочет порицать меня, тот должен знать, что я и сам себя порицал“. Исполнить это желание буквально, когда дело идет о таком значительном человеке, — невозможно. Сообразуясь более с духом, нежели с буквою этого завещания, я позволю себе только передать в нескольких словах свое впечатление от личности и произведений покойного. Николай Семенович поражал прежде всего страстностью своей натуры; в преклонных уже годах он при внешнем бездействии сохранял постоянно кипение душевной жизни. Требовались с его стороны немалая умственная сила, чтобы сдерживать эту страстность в должных пределах. И в произведениях Лескова чувствуется страстное неспокойное отношение к изображаемым предметам, которое при таланте менее крупном перешло бы в явную тенденцию; у Лескова же как сильного художника оно ослаблено, переведено в скрытое состояние, хотя некоторая тенденциозность в ту или другую сторону остается все-таки и в его произведениях.

Наблюдательный и острый ум заставлял Лескова подмечать преимущественно дурную подкладку лиц и дел человеческих, но глубокое требование нравственного совершенства побуждало его к созданию идеальных типов, которые, как, например, его „Соборяне“, производят на многих читателей наилучшее впечатление.

Ставши под конец последователем нравственной доктрины Льва Толстого, Н. С. сделал искренние усилия, чтобы подчинить свою кипучую натуру строгим правилам воздержания и бесстрастия.

Сочинения Лескова, вероятно, вызовут серьезную и обстоятельную критику, и, вопреки его завещанию, умершего писателя будут много хвалить и много порицать; но все сойдутся, конечно, в признании за ним яркого и в высшей степени своеобразного таланта, которого он не зарывал в землю, а также — живого стремления к правде».

Примечания

1

Ахматова Елизавета Николаевна (1820–1904) — писательница, переводчица, издатель «Собрания переводных романов, повестей и рассказов» (1856–1885), где было опубликовано более трехсот книг Л. Буссенара, В. Гюго, Г. Эмара, Л. Габорио и других авторов. Знакомство ее с Н. С. Лесковым продолжалось одиннадцать лет, с 1881 по 1892 гг.

2

В «Историческом вестнике», 1885, т. 20, кн. 4, Н. С. Лесков напечатал «заметку по поводу статьи г. Скабичевского об изданиях Е. Н. Ахматовой» «Как заступаться за литературных дам», которая приводится целиком.

Рецензент газеты «Новости», г. Скабичевский, на днях отозвался об издаваемых г-жою Ахматовой романах, как о «дрянных и пакостных». «Новости» это напечатали.

Г-жа Ахматова 16 марта отвечала на это в «Новом Времени» заметкою, в которой говорит, что переведенные и изданные ею романы нет оснований именовать ни «дрянными», ни «пакостными». Письмо г-жи Ахматовой оканчивается словами, что отзыв о «дрянности» и «пакостности» «не только несправедлив, но и неприличен и для того, кто написал его, и для того, кто поместил». Но, кроме того, в самом начале письма г-жи Ахматовой есть горькое слово, направленное по адресу литераторов, — это слово есть как бы укор литераторам, из среды которых г-жа Ахматова не надеется встретить никакой защиты против неучтивого с нею обращения. «Я не смею надеяться, — говорит она, — чтобы в нашей журналистике раздался чей-нибудь беспристрастный голос в мою защиту».

Пререкание это заслуживает внимания.

Не подлежит ни малейшему сомнению, что слова, примененные г. Скабичевским к издательской деятельности г-жи Ахматовой, весьма грубы и неучтивы. Эта почтенная женщина, более тридцати лет продолжающая свою литературную деятельность, не издала ничего такого, что стоило бы назвать в печати «пакостным». Кроме того, это слово само по себе гадко и непристойно, и оно становится еще предосудительнее, когда его употребляет мужчина о женщине, притом еще о женщине таких лет, которых достигла г-жа Ахматова. Пол и известные годы всякого порядочного и мало-мальски воспитанного человека обязывают к усиленному учтивству и к сдержанности в выражениях. А тех людей, которые такого обязательства не признают и ему не подчиняются, в образованных странах считают невоспитанными и называют невежами.

Г-жа Ахматова не ошибется, если поверит, что в литературе многими так и была принята неучтивая выходка, которою она оскорбилась. Но что касается «голоса защиты», то, может быть, есть уважительная в своем роде причина, по которой ни один голос не возвысился в защиту г-жи Ахматовой… Я напомню по этому случаю один очень схожий и характерный пример. Несколько лет тому назад один «поэт», писавший под псевдонимом в одном из изданий покойного Г. Е. Благосветлова, напечатал очень грубую статью о трех русских писательницах, назвав их всех зауряд «литературными приживалками и содержанками». Чтобы обида чувствовалась еще больше, автор так и озаглавил свою статью: «О литературных приживалках и содержанках…» Тогда в журнале «Литературная Библиотека», которую издавал Ю. М. Богушевич, некто заметил благосветловскому поэту, что тон, принятый им в отношении трех названных литературных дам, — в высшей степени непристоен и оскорбителен для самой литературы. Но в ответ на это, в следующей же книге благосветловского журнала, поэт ответил буквально следующее: «г-н такой-то разыгрывает из себя рыцаря: он вступается за литературных дам, забывая, что в литературе нет пола: как сам г. такой-то есть публичный мужчина, так и защищаемые им дамы — публичные женщины».

Это было напечатано en toutes lettres и, кажется, может служить хорошим предостережением, чтобы с известного рода неучтивыми людьми не вступать в состязание тем орудием, внушения которого для них не только слабы, но даже как бы поощрительны. На таких людей могут оказывать надлежащее воздействие только более энергические и сильные меры, каких, впрочем, нет в руках престарелой женщины, отдавшей недавно безвременной могиле единственную опору своей старости.

3

Вас<ильевский> остр<ов> от Сергиевской — Е. А.

4

23 января 1888 г. Е. Н. Ахматова написала Лескову письмо, в котором одобрительно отозвалась о нескольких его произведениях, в том числе фельетоне «Пресыщение знатностью» и рассказе «Человек на часах»

5

Варнеке Борис Васильевич (1874–1944) — профессор, филолог, историк русского театра.

6

Авсеенко Василий Григорьевич (1842–1913) — писатель, журналист, издатель газеты «Петербургские ведомости» (1883–1896), где часто выступал Н. С. Лесков

7

Филиппов Тертий Иванович (1825–1899) — публицист и общественный деятель, с 1889 г. занимавший официальную должность государственного контролера. В своей книге А. Н. Лесков приводит характерную эпиграмму на Т. И. Филиппова, которую написал отец:

Хоть у гроба у господня

Он зовется эпитроп,

Но для нас он мерзкий сводня,

Льстец презренный и холоп.

8

Келлер Готфрид (1819–1890) — классик швейцарской литературы.

9

Борхсениус Екатерина — жена доктора Борхсениуса Н. Ф., лечившего Н. С. Лескова последние два года его жизни.

10

В. П. Буренин (1841–1926) — журналист, литературный критик

11

Веселитская Лидия Ивановна (писала под псевдонимом В. Микулич (1857–1936) — писательница

12

Портрет Н. С. Лескова В. А. Серов писал в марте 1894 и выставил его 17 февраля 1895 на XXIII передвижной выставке. В. В. Стасов в одном из писем Серову писал: «На днях я был у Н. С. Лескова, и он мне показал фотографию с его портрета, написанного Вами. Я был поражен — до того тут натуры и правды много — глаза просто смотрят как живые».

13

Лейкин Николай Александрович (1841–1906) — писатель, журналист.

14

В «Моей посмертной просьбе»: «погребсти тело мое самым скромным и дешевым порядком при посредстве „Бюро погребальных процессий“, по самому низшему, последнему разряду. Ни о каких нарочитых церемониях и собраниях у бездыханного трупа моего не возвещать…На похоронах моих прошу никаких речей не говорить…»

15

В связи с кончиной Н. С. Лескова представляется очень характерной заметка газеты «Новое время» (23.II/7.III.1895, № 6820) о заседании Петербургской городской думы, до сих пор не попадавшая, кажется, в поле зрения